А я лишь сейчас начинаю ощущать, как в ушах нарастает гул от нехватки кислорода — кажется, всё это время я даже не мог дышать.

— Свяжите её и заприте в подвале, — командует отец, устало массируя пальцами виски. — Ксавье. Будешь за ней… присматривать. Чтобы больше не смогла выкинуть ничего подобного. Черт бы побрал эту чокнутую семейку… И уберите тут всё. Живо.

========== Часть 2 ==========

Комментарий к Часть 2

Саундтрек:

Penelope Cruz — Cocaine

Приятного чтения!

Я не имею ни малейшего представления, каким образом должен присматривать за Уэнсдэй Аддамс — поэтому просто останавливаюсь в дверях маленькой комнатушки в подвале, когда Гамбино довольно грубо швыряет её на кровать.

Она всё ещё без сознания. Голова безвольно запрокидывается назад, ударяясь о стальные прутья изголовья. Мне это совсем не нравится.

Пусть она дочь нашего заклятого врага, пусть она едва не зарезала одного из приспешников отца, пусть она едва не пристрелила меня самого — но она по-прежнему остаётся хрупкой миниатюрной девушкой. А насилия над слабым полом я категорически не приемлю в любом виде. Правда, слабой её можно назвать с очень большой натяжкой… Но тем не менее.

— Гамбино, выйди, — командую я, кивком головы указывая амбалу на дверь. Тот колеблется с минуту, чем вызывает стремительно нарастающее раздражение. Пусть я и не являюсь его непосредственным боссом, но я нахожусь в своём собственном доме и имею полное право отдавать приказы. — У тебя проблемы со слухом? Живо выйди отсюда.

Томас бросает опасливый взгляд в сторону Аддамс, словно прикидывая, насколько безопасно оставлять меня с ней наедине, но всё же подчиняется. Черт бы побрал этого кретина.

Какую опасность может представлять девчонка со связанными руками в бессознательном состоянии? Вместо верёвки на её запястьях теперь красуется белая кабельная стяжка — настолько тугая, что на бледной коже отчётливо выступили красноватые полосы.

Это совсем нехорошо. Не то чтобы меня сильно заботит окончательный исход сделки, но отступать теперь поздно — и Гомес явно не обрадуется, если мы вернём его дерзкую дочурку в таком потрёпанном виде.

Пожалуй, стоит хоть немного это исправить.

Поразмыслив несколько секунд, покидаю импровизированную тюрьму, предусмотрительно заперев толстую железную дверь — и направляюсь на второй этаж. В ванной комнате должна быть аптечка.

Когда я спускаюсь обратно в подвал, Уэнсдэй лежит в той же позе — голова безвольно запрокинута назад, глаза закрыты. Я мало разбираюсь в медицине, но даже скудных познаний хватает, чтобы догадаться, что настолько длительная потеря сознания не предвещает ничего хорошего.

Может, у неё сотрясение, и ей нужен врач? Тупоголовый кретин Гамбино крепко приложил её затылком об пол — силы у него явно побольше, чем мозгов. Проклятье.

Нашатыря или чего-то подобного в принесённой мной аптечке, увы, не обнаруживается. Только несколько рулонов бинтов, перекись водорода и парочка блистеров с отцовскими лекарствами от давления. По крайней мере, стоит убрать с её лица кровь. Вдобавок на мертвенно-бледной скуле постепенно расцветает лиловый синяк.

Не сводя с Аддамс настороженного взгляда — не стоит проявлять беспечность, она вполне может притворяться — я медленно подхожу ближе и усаживаюсь на самый край кровати. Старые пружины жалобно скрипят под моим весом, но Уэнсдэй остаётся неподвижной.

Похоже, она действительно в отключке.

Мой пристальный взгляд против воли падает на её длинные стройные ноги — чёрное летнее платье задралось до середины бедра, открывая довольно привлекательный вид.

Всё-таки она и вправду чертовски красива. Пустоголовые дочери отцовских приспешников и рядом не стояли… Стоп. Проклятье. О чём я вообще думаю? Мгновенно одёргиваю себя, осознав, что мыслительный процесс принимает совсем уж странный оборот. Эта ненормальная девчонка едва не прикончила меня с полчаса назад — а в том, что она действительно намеревалась выстрелить, я ни на секунду не сомневаюсь. Она слишком уверенно держала в руках пистолет — и явно не впервые в жизни.

Качнув головой, словно это поможет отогнать непрошеные мысли, я осторожно протягиваю руку к её бедру, намереваясь одёрнуть подол платья — незачем подвергать себя лишнему соблазну. И в ту же секунду Уэнсдэй подскакивает на кровати, резко принимая сидячее положение и тем самым предотвращая попытку прикоснуться к ней.

Всё-таки притворялась.

Какое поразительное коварство.

Даже немного забавно.

— Браво. Ты хорошая актриса, Аддамс, — я слегка усмехаюсь, изображая аплодисменты.

Она молча сверлит меня неприязненным взглядом исподлобья — словно маленький дикий зверёк. Загнанный в угол, но не сломленный.

Проклятое платье от её стремительного движения задралось ещё сильнее. Я стараюсь не смотреть, но получается откровенно дерьмово — взгляд то и дело падает на обнаженные ноги.

Заметив моё недвусмысленное внимание, она презрительно кривит вишневые губы и поспешно одёргивает лёгкую чёрную ткань. А ещё подаётся назад на пару сантиметров, вжимаясь в спинку кровати.

Черт, она что, в самом деле принимает меня за гребаного извращенца? Вероятно, она всё же боится, хоть и всеми силами старается напустить на себя бесстрастный надменный вид.

— Эй… — я отодвигаюсь назад, специально увеличивая расстояние между нами. Вторгаться в чужие границы не в моих правилах. Ровно как и намеренно пугать людей. — Тебе нечего бояться. Я тебя не трону. И никто в этом доме не причинит тебе вреда.

Уэнсдэй хранит непроницаемое молчание.

Только чернильно-чёрные глаза подозрительно прищуриваются.

Ладно, я и сам понимаю, что несу полнейшую чушь — ей уже причинили вред, и огромный синяк на скуле прямое тому доказательство.

Но не оправдываться же перед ней, в конце концов. Много чести.

Запоздало вспоминаю, что принёс с собой аптечку.

— У тебя кровь. Могу я…? — не сумев подобрать подходящей формулировки, я достаю из светлого контейнера бутылочку с перекисью и кусок бинта.

— Только тронь, — шипит Аддамс сквозь зубы.

Невыносимо гордая. И чертовски дерзкая.

Даже находясь в таком незавидном положении, она пытается угрожать.

Похоже, с ней будет неимоверно трудно.

Решив не вступать в заведомо бесполезный спор, молча кладу аккурат между нами перекись и бинт — и тут же подаюсь назад, чтобы не нервировать её ещё больше.

Не сводя с меня пристального взгляда — полного арктического холода и почему-то совершенно немигающего — Уэнсдэй осторожно пододвигается на середину кровати и обхватывает тоненькими пальчиками бутылёк с перекисью. Но со связанными запястьями даже такая простейшая задача многократно осложняется. Едва она откручивает крышку, как маленькая бутылочка выпадает из рук, и добрая половина прозрачной жидкости выливается на тёмно-серое покрывало.

— Дай сюда, — меня вовсе не прельщает перспектива провести в подвале полдня, поэтому решительно забираю перекись и быстро смачиваю в ней заранее оторванный бинт. — И не вздумай дёргаться.

Придвинувшись ближе, я почти бережно прижимаю кусок белой ткани к её разбитой губе — Аддамс едва заметно хмурится, но не отстраняется. Раздаётся тихое шипение перекиси.

Кончиками пальцев я случайно задеваю её кожу.

Такую же белую, как бинт, такую же ледяную, как у окоченевшего трупа… И удивительно мягкую.