— Расскажи мне всё, что знаешь о семействе Оттингеров, — требовательно чеканит Аддамс, не утруждая себя ненужными вступлениями.

— Хм… Не так много, как хотелось бы, — Энид задумчиво надувает губы, накрашенные ярко-алой помадой, и выдерживает довольно продолжительную паузу. На её лице с толстым слоем сценического грима проступает непривычно сосредоточенное выражение. — Юджина вроде бы нет в соцсетях, но зато я подписана на его жену. Правда она редко что-то постит, они ведь много лет жили в этой ужасной глуши, где почти не ловит связь. Но я точно знаю, что они не так давно вернулись в Штаты. А ещё у них пятеро детей… Два сына и три дочери, представляешь? Кто бы мог подумать, что Юджин…

— Энид, не отвлекайся. Мне нужно больше конкретики, — она сухо обрывает чрезмерно эмоциональную речь бывшей соседки. Сейчас в Уэнсдэй говорит не подруга и даже не обеспокоенная мать, а суровый и собранный детектив, настоящий профессионал своего дела. Минимум воды, максимум фактов. — Его старший сын Джексон. Что он из себя представляет?

— Боже милостивый, зачем тебе это? Только не говори, что на тридцатую годовщину отношений ты решила подарить Торпу развод и своего молодого любовника, — заливисто хохочет Синклер, которая, несмотря на пафосный статус телезвезды, в глубине души так и осталась улыбчивой девочкой с тошнотворно-яркой половины комнаты в Офелия-Холл.

— Ты раздражаешь, — едко констатирует Аддамс, уже начиная жалеть, что обратилась именно к неугомонной блондинке, а не подняла архивы полицейского управления Нью-Йорка. Впрочем, если семейство Оттингеров возвратилось на родину совсем недавно, вряд ли копам удастся найти стоящую информацию.

— Ладно, ладно… Только не куксись, — Энид примирительно улыбается и слегка склоняет голову набок, позволяя внезапно подскочившему гримёру освежить броский макияж. — У меня осталась пара минут, поэтому расскажу вкратце. Я как-то натыкалась на его профиль в Инстаграм. Вроде бы он стажируется на патологоанатома или что-то в этом духе… Но фотки там просто жуть. Тебе бы понравилось. А ещё он полгода встречается с вашей Мэдди, но, видимо, ты и так об этом знаешь, раз копаешь на него информацию.

— То есть ты знала и ничего мне не рассказала? — Уэнсдэй чувствует, как щёки вспыхивают гневным румянцем от такого неожиданного предательства.

— Ну прости, Уэнс… Не злись. Это не моя тайна, — блондинка сконфуженно морщится и виновато отводит взгляд от фронтальной камеры. — Мне по секрету рассказала Селена, а ей — сама Мадлен. Я не могла настучать, понимаешь? Это было бы просто ужасным поступком по отношению к нашим дочерям…

Но Аддамс практически не слушает жалкий лепет подруги, выхватив из длинного оправдательного монолога одну-единственную фразу — а ещё он полгода встречается с вашей Мэдди.

Стоп. Что? Полгода?

Oh merda, вот уже целых шесть месяцев её родная дочь состоит в отношениях с каким-то сомнительным патологоанатомом, который рассекает по оживлённым улицам Нью-Йорка на самом опасном виде транспорта… И всё это время сама Аддамс ничего не подозревала — и пребывала бы в блаженном неведении ещё очень долго, если бы Мадлен не решилась признаться. Расклад вырисовывается откровенно скверный. Рациональное мышление только подливает масла в огонь, подсовывая ей самые неутешительные мысли — очень маловероятно, что эти отношения ограничились рамками платонических.

— Ты меня слушаешь вообще? — Синклер дважды щёлкает пальцами, привлекая её внимание. — Прошу тебя, только не обижайся.

— Я подумаю, — хмуро отрезает она и сбрасывает звонок, не утруждая себя необходимостью попрощаться.

— Чёрт, — Ксавье, прекрасно слышавший весь диалог, устало плюхается в массивное кресло напротив письменного стола и ослабляет тугой узел на галстуке. — Что предлагаешь делать? Только давай договоримся на берегу — мы не станем рубить с плеча, ладно?

Уэнсдэй не торопится отвечать, сосредоточенно обдумывая наиболее правильную стратегию — как бы ей ни хотелось этого признавать, он абсолютно прав. Грубой силой тут ничего не решить. Если запереть Мадлен под домашний арест и запретить ей видеться с этим сомнительным отпрыском Оттингеров, она просто-напросто сбежит, и её не удержат никакие замки. Сила действия равна силе противодействия. Эту простую истину из мира физики Аддамс знает по себе — а их своенравный ребёнок в большей степени унаследовал именно её характер.

— Ты же понимаешь, что мы так ничего не добьёмся? — проницательный Торп озвучивает вслух её мысли. Судя по кислому выражению лица, ему тоже чертовски нелегко признавать очевидное. — Только настроим Мэдди против нас.

— Знаю, — нехотя хмыкает Уэнсдэй, усевшись на подлокотник его кресла и сложив руки на коленях. Ксавье тянется к ней и бережно накрывает тонкую бледную ладонь своей.

— Подумать только… Она совсем выросла, а мы и не заметили, — задумчиво изрекает он, уставившись в пространство перед собой.

— Если он разобьёт ей сердце, я распну его, — категорично заявляет Аддамс.

Хоть и прекрасно понимает, что никому из них при всём желании не удастся уберечь дочь от множества жизненных передряг.

Её детство закончилось — и теперь всё гораздо серьёзнее, чем разбитые от падения с велосипеда коленки. Но это необходимый опыт, который Мадлен должна получить самостоятельно, ведь чужие шишки, как известно, не болят.

— Думаю, пора организовать встречу одноклассников, — неожиданно предлагает Торп через несколько минут размышлений. В ответ на вопросительный взгляд Аддамс, он обвивает рукой её талию и тянет на себя, принуждая соскользнуть с подлокотника кресла прямо ему на колени. Она не реагирует, но и не протестует, когда Ксавье заключает её в кольцо чрезмерно нежных объятий и запечатляет короткий поцелуй на плече, скрытом тонкой тканью чёрной блузки. — Дождёмся возвращения Мадлен и скажем, что хотим устроить знакомство с родителями. А там видно будет… В конце концов, вдруг этот парень не так плох, как кажется? Первое впечатление зачастую бывает обманчивым.

И хотя Уэнсдэй очень слабо представляет, что должен сделать чёртов воздыхатель дочери, чтобы исправить настолько негативное впечатление, иные варианты попросту отсутствуют. А сидеть сложа руки она категорически не привыкла.

Время до вечера тянется невыносимо медленно — за незашторенным окном постепенно сгущаются мягкие майские сумерки, а непутёвой дочери всё нет и нет.

Устроившись во главе обеденного стола с печатной машинкой и безуспешно пытаясь сосредоточиться на писательском часе, Уэнсдэй с неудовольствием думает, что отсутствие стандартных родительских запретов в их семье неизбежно вышло боком. Они никогда не запрещали Мадлен гулять допоздна, уповая на её сознательность — и вот к чему это привело.

Oh merda, ну кто мог подумать, что пятнадцатилетняя девчонка проводит свободное время вовсе не с подругами?

Нет, Аддамс всегда знала, что способность к социализации в обществе их наследница позаимствовала скорее у отца — у Мэдди был довольно обширный круг общения. Туда входили многочисленные ученики престижной гимназии, с десяток соседских детей, какие-то ребята из кружка по высшей математике… А лучшей подругой вроде как считалась Селена Петрополус. Но каким образом в эту разношёрстную компанию затесался старший сын Оттингеров, Уэнсдэй понять не могла.

Торп тоже выглядит непривычно дёрганым и нервным — как обычно возится на кухне, наспех сооружая ужин, но слишком громко переставляет посуду и яростно клацает ножом по разделочной доске, нарезая говядину на тонкие полоски для своего коронного бефстроганов. Аддамс наблюдает за супругом краем глаза, подперев голову рукой. Вдохновение никак не идёт, мысли бродят бесконечно далеко от сюжета новой книги — несколько лет назад она завершила цикл приключений Вайпер и переключилась на несвязанные между собой мрачные детективы, основанные на реальных случаях из практики.