Тайна витающая вокруг долины все сильнее захватывала интерес дедули и несмотря на старые предрассудки, бояться которых, для него не было свойственно, Пабло опустил старое ведро в колодец. Тогда он подумал, что устал от долгой прогулки и поэтому ведро с водой было тяжелее положенного. Потратив немало усилий и все-таки подняв ведро на поверхность, дедуля не поверил своим глазам, потому что ведро было наполнено не водой, а золотыми самородками. Пабло увлекся изучением вытряхнутого им на землю золота, и не заметил, как ведро, стоявшее на самом краю, пошатнулось и с жутким грохотом, рухнуло обратно. Когда ведро достигло дна колодца и грохот утих, цепь, к которой было приковано ведро, стала подозрительно позвякивать и раскачиваться, словно кто-то карабкался по ней на поверхность.

Выволевшееся из недр колодца создание, Пабло описывал, как: «гибрид змеи и слизняка, с вытянутым веретеновидным телом и тремя парами тонких конечностей, как конечности паука. Склизкое тело извивалось, я остолбенев от страха, к своему ужасу, заметил круглое ротовое отверстие, сплошь усеянное длинными и острыми рядами клыков, похожих на клыки миноги или пиявик».

Трясущимися руками, Пабло писал, что в долине Аликато находятся руины давно забытого храма. Некоторые помещения были уничтожены, но значительная часть святилища сохранилась глубоко под землей в катакомбах. Дедуля был уверен, что старый колодец в долине и темные залы храма связаны и черное нутро подземелий извергает кошмарных созданий с бледной кожей и веретеновидным телом. Через колодец эти существа могут попасть на поверхность. Читая записи, Альмеда заметила, что Пабло описывал строение храма с поразительной точностью, словно сам бывал внутри много раз. Записи дедушки внезапно обрывались и Альмеда так и не узнала, чем закончилась встреча Пабло с чудовищными созданиями.

***

Рауль пропадал целый день, ночь и вернулся только утром следующего дня и после своего возвращения, он изменился до неузнаваемости. Соседи стали подшучивать, что Рауля Гонсалеса подменили и ведь в этих словах была доля правды. Наиболее завистливые говорили, будто он продал душу за золотые самородки. Отец Альмеды перестал здороваться с соседями, словно не узнавая их. Рауль объяснял перемену своего поведения тем, что упал и ушиб голову, когда прогуливался в лесу и после этого стал страдать частичной амнезией и мигренью. Однако Альмеда стала замечать за своим отцом много странностей, некоторые из которых не были связаны с изменением его поведения. Например, новорожденные дети в его присутствии плакали и кричали, успокоить их становилось практически было невозможно, до тех пор, пока Рауль сам не уходил на достаточное расстояние, схожее воздействие он производил на собак и птиц, которые в панике убегали от него. Необычным была перемена отношения Рауля к жителям близлежащей деревушки. Раньше он недолюбливал селян, но теперь, он симпатизировал им и даже нанял несколько девушек приносить ему свежую газету.

На этом череда странностей не закончилась, семья Гонсалес оказавшейся после переезда обанкроченной, внезапно разбогатела: Раулю удалось добыть деньги и раздать долги кредиторам. Пошли слухи о золотых самородках и что Рауль обнаружил золотую жилу где-то в долине. Мать Альмеды – Бланка пыталась разузнать об источнике богатства, но Рауль не рассказывал об этом даже своей жене. По ночам он уходил в лес, росший рядом с поместьем, а потом возвращался с тяжелым и мокрым мешком, содержимое которого прятал глубоко в подвале.

***

Время до переезда, Альмеда запомнила, как самое беззаботное в своей и брате жизни. Их родители всегда были рядом. Казалось, что все было просто идеально. У Гонсалесов с давних времен была собственная конюшня, и Альмеда вместе со своим братом, помогали ухаживать родителям за животными. После рокового вечера и изменений в поведении Рауля, до Бланки стали доходить ужасные слухи, будто бы он изменял ей с женщинами из Монтекруто. Из-за слухов и тайны происхождения денег, в семье Гонсалесов стали часто происходить скандалы.

***

Альмеда лепетала о том, что больше не вернется домой. Дело было в том, что она застала отца с чужой женщиной на сеновале. Альмеда помнила, как торчали женские ноги и валялось рядом женское белье, а еще она увидела отцовские сапоги и пояс, который лежал рядом. От одних только стонов, исходивших из глубины стога, ее тошнило и кружилась голова. Она все еще не верила, что отец мог так поступить!

«Не вернусь! Не вернусь! Не вернусь!» – так Альмеда говорила себе. Из-за слез, которые заливали глаза, она не видела дороги и бежала до тех пор, пока не ощутила непривычную лесную прохладу и журчащие звуки воды. Альмеда оказалась в глубине леса, и ей захотелось умыться. Она подошла к ручью, в том месте, где течение становилось спокойнее. Ей было плохо, грустно и хотелось рыдать, но плачь словно бы застревал поперек горла.

Когда Альмеда немного успокоилась, ее внимание привлек старинные и массивный ясень, словно разорванный изнутри легендарный Иггдрасиль. Кора дерева пыталась зарастить в себе дыру, но осязаемая темнота мешала растению излечиться. Бесконечная внутренняя борьба изранило дерево, но и изменило его, превратив крону и ветви в подобие тела непобедимого титана, отчего-то казавшегося Альмеде особенно прекрасным. Вглядываясь в черную бездну дупла, Альмеда ощутила, как из темноты за ней что-то бдительно наблюдало. В воздухе повис низкий стрекот, похожий на стрекот больших цикад. Существо внутри молчало, но Альмеда «услышала» его эмоции. «Оказывается, что трудно понять собственное помешательство, – размышляла Альмеда, над исходящими из темноты ощущениями. – Как я могу слышать эмоции?». Жалость постепенно сменилась радостью, существо желало общаться и обрадовалось, появившемуся собеседнику для чувственной беседы.

Альмеда вспомнила, как бывала в конюшне, и похожая «беседа» у нее происходила с лошадьми; без слов она в точности могла понять эмоции лошади; нередко и лошадь в точности определяла настроение хозяина. Но сознание, с которым общалась Альмеда, значительно превосходило ее по части «произносимых» эмоций. И кто был животным, а кто был человеком в данной ситуации – спорный вопрос.

Через некоторое время телепатического разговора, создание, посчитав, что Альмеда готова, решило выйти из темноты дупла на свет. Оно медленно выползло, расширяя отверстие внутри дерева, разрывая внутренности колоса. В первое мгновение, Альмеда думала, что из дупла просачивается лунный месяц, но потом поняла, что создание больше похоже на огромную перевернутую каплю, или на сморщенный палец, раздутый на самом конце. Последний вариант ближе всего был к истине, потому что Альмеда не сразу заметила узлы, делившие тело создания на части, наподобие суставов делящие палец на фаланги. Оно не было способно общаться с Альмедой при помощи голоса, из-за отсутствия рта, ушей и глаз. Бледная и склизкая кожа, которая словно бы светилась на дневном свете, выдавало в этом создании жителя ночи.

Рук, Альмеда не видела, туловище словно бы росло из глубины дупла. Вместо ужаса и страха, Альмеда чувствовала спокойствие и радость, навязанные эти созданием. Они продолжали беседу, странную и местами тернистую. Альмеда узнала, что Оно явилось из другого измерения и решило спрятаться в этом лесу от своих преследователей. «Гуннунгагап!» – в сознании Альмеды вспыхнуло имя преследователя, бледнокожего существа.

Находившееся перед Альмедой создание принадлежало к инопланетной расе, у которой не было принято давать имена, но ощущение радости и симпатии отчасти примерило Альмеду с его ужасной внешностью, и Альмеда решила назвать существо – Луной. Луна могла путешествовать в пространстве и во времени, но она всегда должна быть частью чего-либо. Поэтому Альмеде стало жаль Луну, потому что Луна всегда была узницей того места, в котором материализовалась, как и ясеня, внутри которой она материализовалась. Также Альмеда узнала, что представители ее расы не знают, как звучит голос других существ, выглядит цвет травы или неба, не знают, как пахнет хлебное поле, но при помощи чувств Альмеды, Луна теперь все это узнала. Луна испускала радость от мысленного контакта, однако ощущение радости медленно сменялось печалью, горечью и раскаянием.