– А сам ты чей?
– С Лиговки!
Еще плевок.
– Не мути! Я там всех знаю! – сказал самый возрастной.
Но тут из парадной вышел Шашерин.
– Пошли!
С шоблой не поздоровался.
– Мелкая сошка! – ответил на мой вопросительный взгляд.
Но и эти мелкие могут вломить – я спиной чувствовал. Напряженно здесь. Шли наискось через пустырь. Последнее тепло выдувало ветром. Всякое желание – тоже. Двухэтажное длинное здание.
– Мы сюда? Общага, что ли? – развязно произнес я.
Борис кивнул.
– Молочного завода? – почему-то предположил я.
– Что тебя все на молоко тянет? Рабочие профессии не интересуют?
– А какие тут?
Плевок. Доплюешься…
– Ткацкое дело знаешь? Ну самые шустрые, конечно, намотчицы! – уверенно излагал он. – Шпульщицы… нормальные. Сновальщицы… ничего. Ну, тазохолстовщицу учить надо от А да Я. Твой уровень! – вдруг обидел он.
– Да ты профессор! – что-то я должен был ему ответить.
– Но всего диапазона, я думаю, не охватить в этот заезд.
– А как их различить? – поинтересовался я. – Не на комбинат же идти!
– Ты приступи. И они сами начнут отличаться, – усмехнулся Борис.
Дельный совет. Главное – приступить.
– Стой, куда? – внизу остановила вахтерша, старуха. – Мал еще!
– Катьку позови! – сурово сказал Борис.
– Работает твоя Катька. Ударница теперь! – с гордостью проговорила старуха.
– Тогда Симу! – уверенно произнес Борис.
– Для Симы ты мал еще! Сима матерых любит! – усмехнулась она. Еще и диспетчерша.
Я стоял как оплеванный, но друг мой и ухом не повел.
– Вальку тогда!
Да. Однолюбом его не назовешь. Остались, видно, только тазохолстовщицы. И не то чтобы я испытывал дикую страсть. Тянуло на воздух.
– Да вон кочерга твоя эта идет! – указала старуха.
Действительно кочерга – спускалась по лестнице. И с ней шла… тоненькая, изящная, темноглазая…
– Сеструха вроде ее. Годится?
– Специальность меня не интересует! – Я сглотнул слюну.
– Да вроде в училище она. Стой! – Он остановил кочергу.
– Чего тебе?
– Я сыт – во… Другу моему сеструха твоя приглянулась.
– Уезжает она.
– А говорить умеет? Как зовут-то?
– Нелли, – с наглой усмешкой проговорила сестра. Манеры ее слегка меня отпугнули. Но грация… божественная! – Тут отдежурила!
Что она имела в виду?
– Пусть друг твой, – почему-то общались через посредника, – утром ко мне в Стрельну приедет. Первый дом на кольце – сразу видно!
– Во сколько? – подал голос и я.
– Когда петухи запоют! – дерзко ответила Нелли.
– Мать на смену уйдет, – вступила кочерга, показывая, что она тоже при делах.
Нелька, даже не кивнув, стремительно вышла. Не бежать же за ней! Мы же серьезные парни…
Закончились улицы, и трамвай гнал по тоскливому пустырю. Нет, пустырь абсолютно нейтральный, это ты тоскуешь: где моя прежняя уютненькая жизнь, где все знакомо? «Ни одного встречного трамвая! Путь в один конец?» – такого вот рода мысли. Пугало не само предстоящее действо (оно, скорее, манило). Но нету слов. Шпана тогда говорила «швориться». Не хотелось бы! Да и не смогу. «Слово, видишь ли, ему надо ключевое!» – самоиздевался я.
Дом Нельки действительно был на виду. Деревянный барак. Грохотал в дверь долго. Открыл какой-то мужик в мятой майке и таких же трусах. И с таким же лицом. И взглядом. В общем – красавец.
– К тебе, что ли? – крикнул он, обернувшись.
– Дом выстудил! – появилась Нелька в халатике.
– Придавить его? – мужик показал на меня.
– Иди, Вася, жена заждалася! – Нелька была в ярости.
Мужик, надев какую-то неизвестную мне форму, ушел.
– Ну? – Нелька повернулась ко мне.
– Ну у тебя и конвейер! – проговорил я и тут же получил слепящий удар в нос. Белая рубаха, специально надетая для этого случая, залилась кровью.
– Вали! – И я вылетел на воздух. Дверь с грохотом закрылась.
Рубаха вся в крови. Как поеду? Повяжут. Зайдя за сарай, я сделал гениальное – переодел ее задом наперед. Крови не видно. Во всяком случае мне. Трамвай летел. На меня время от времени нападал хохот. Ей, видите ли, слово не понравилось. Главное – нравится мне… не смотря ни на что! Потрясение испытал. По сути, творческое. Впрочем, позже пришлось столкнуться с еще более жесткой редактурой.
– Ничего, – лениво проговорил Борис. – Ты у меня чпокнешься как миленький!
Интересно! Именно я, именно у него, отметил я.
– Ладно. А должок за мной! – закончил он с какой-то, мне показалось, угрозой.
И вскоре появился у нас. Чрезвычайно торжественный. Я понял, что будет нечто неординарное. Не для родительских глаз.
– Пойдем погуляем, – сразу предложил я.
Скоро должна была вернуться из магазина бабушка, и, если увидит меня с этим «каторжным», как она сразу определила его, будет недовольна.
– Я помню, – сразу сказал он на улице, – я должен тебе.
– За что? За гланды, что ли? Так они от природы у тебя.
– Ты первый, кто по-человечески со мной обошелся, – проговорил он.
– Ну как первый? А мать?
Он лишь усмехнулся.
– Мы тут ломанули ларек. Я понимаю, что это мизер. Держи.
Так я и знал, что его «уличное благородство» нас заведет в беспросветную даль!
– Всех уже повязали. Дело за мной, – проговорил он скорбно. – Вернусь – и «примут».
А теперь, значит, дело будет и за мной, как только он поделится добычей.
– Вот! – он вытащил из кармана «гармонь денег», как говорила бабушка, и совал их мне.
– Не надо, – пробормотал я.
– Сколько я тебе должен, я спрашиваю тебя! – произнес он угрожающе.
Прохожие уже поглядывали на нас, с особенным интересом – на пачку денег, которую трепал ветер. Люди понимали, что сцена интересная: один хочет отдать пачку денег, другой решительно ее не берет. Предложить какой-то другой выход? Я понимал, что каяться скоро придется и мне – и перед Борисом, и перед милицией (та скоро появится). Следовало временно приглушить моральные факторы и принять решение, чтобы и друга не обидеть, и зрителей не порадовать слишком.
– Ну ладно! – решительно сказал я и ткнул пальцем в купюру, не самую крупную, но и не самую мелкую. Иначе Бориса было не усмирить. – Остальное убирай.
Разочарованные зрители разошлись.
– Ну? Куда дальше? – проговорил Борис.
Ну его путь, как он только что признался, был предопределен. Надо только вовремя «отцепиться» мне? Понимал, это нехорошо. Идеально было бы для него, если бы я растрогался, напился, а он бы «держал удар» и мужественно доставил меня домой: тут и верность, и покровительство. Идеальным партнером для него был курсант Леня, которого он спасал в Сочи, но которого, говорят, все-таки вышибли из училища. Такого спектра услуг, как Леня, я предоставить ему не мог.
– Спасибо тебе! Пойду продуктов куплю. А то матери с бабкой есть нечего.
Гениальный ход. Против такой программы он не мог возразить – более того, она морально его насытила.
– Рассчитывай на меня! – Он потрогал пухлый «лопатник», распирающий карман.
«Но лучше заработай», – хотел сказать ему я. Но этот вариант был бы недостаточно трагичным для него. С ларьком оно, конечно, «самопожертвенней»! Продукты я действительно тогда купил: элементы правды должны присутствовать в легенде.
Расплата, однако, пришла. Причем непонятно то ли за мою духовную черствость, то ли, наоборот, за мягкость. Позвонила мама.
– Валерий!
Что это она так официально? С работы?
– Зайди, пожалуйста, сейчас в наше отделение милиции.
Наше? Как-то я не считал его своим. Хотя мимо, конечно, проходил.
– Я жду тебя! Мне позвонили на работу и официально пригласили.
– А кто еще там будет?
– Приходи – увидишь. Только побыстрее.
Маму прямо не узнать. Наверное, она в институте такая строгая.
Я пришел и увидел в небольшой комнате чудную компанию на стульях.
