– Это – другие сны. Эти сны заказываю я сам.

– А сны Володи? – смущенно спросила она.

– Он тоже умеет заказывать свои сны. У него довольно сильная и старая душа. От того он и является моим любимым учеником. Ему доступно многое. То многое, что не под силу прочим. Но, он часто забывает о том, что получая здесь новый опыт, он всё же находится в моем полном подчинении. Да, и не только здесь. Я и в Яви часто курировал его. Я – его главный наставник во многих мирах. Уже давно.

– Я знаю это…

– Наверное, ты думаешь, что я стабилен и непоколебим в своей тёмной сущности?

Она пожала плечами.

– Нет, моя душа. Поверь, и я за многие века бывал изменчив. Во мне нет абсолютного зла. Я слишком далек от его чистейших квинтэссенций. Бывали времена, когда и я менялся своей сутью. Я ведь тоже Божий сын. Но я делаю свою работу. Я вечно служу Творцу. И так уж вышло, что последние несколько веков я нахожусь на стороне темных сил. Но время вечно, и относителен его ход. И кто знает, кем я стану потом.

Она удивленно смотрела на него.

– Девочка, моя, я вновь морочу твою светлую головку. Меня извиняет лишь то, что ты потом забудешь все мои откровения. Но, до определенного часа. Когда-нибудь ты многое вспомнишь. Тогда, когда придёт своё время.

– Вы так мудры, что я часто кажусь себе непроходимой дурой, – призналась она.

В ответ он рассмеялся.

– Душа моя, в этом нет ничего удивительного, я просто намного-намного старше тебя.

Она вздохнула и улыбнулась.

– Глашенька, я никогда не завёл бы разговор о твоём недавнем сне, если бы ни одно неприятное для меня обстоятельство.

– Какое?

– Это твои мысли о моем предательстве. И твои страхи. И неверие мне. В своем сне ты не раз высказала мысль о том, что я мог тебя подло обмануть. Ты мысленно упрекала меня во лжи. Что я тогда, на нашей прогулке, не смог быть с тобой в близости, как мужчина с женщиной, из-за обмана.

– Сейчас я так не думаю…

Виктор подлетел к ней и стал на одно колено. А после взял ее горячую ладонь в свои прохладные руки.

– Любовь моя, я знаю, что все твои страхи и неверие проросли не на пустом месте. Тебя не единожды обманывали – и люди, и обстоятельства. Ты слишком часто доверяла мужчинам, а после разочаровывалась в них самих, и в их поступках. И если бы негодник Володька прожил чуть дольше на этой грешной земле, то он еще не раз бы обрек тебя на самые жестокие разочарования. Я всё это знаю. И все же, мне убийственна любая твоя негативная мысль обо мне. На долгие годы я мечтал бы остаться в твоей памяти самым сильным, самым мудрым, самым смелым и самым всемогущим человеком. Хоть я и не человек вовсе…

– Но, это так. Вы и есть – самый-самый…

– Спасибо тебе, Глашенька.

Он нежно поцеловал ей руку и поднялся с колен.

– Сейчас я нахожусь в тяжких раздумьях, – медленно произнес он.

– Каких?

– Мне предстоит совершить очень неприятный для меня выбор.

– Какой же? – с тревогой спросила она.

– Вот уже несколько дней ты мечешься в бреду. Дошло до того, что тебя лечит местный эскулап, опаивая снотворным.

– Это Серёжа его позвал, – смущенно отозвалась Глафира.

– Дойдет, моя милая, и до того, что они пригласят в дом священников, дабы изгнать из тебя бесов.

– Вот как?! – зло расхохоталась она. – Ну, уж нет! Этого я им не позволю.

– Они не станут тебя спрашивать, mon ange.

– Нет!

– И знаешь, что самое печальное?

– Что?

– У них это получится.

– Почему? Разве ты не всемогущ?

– Потому, милая, что высшая правда сейчас находится на стороне твоего супруга. И что для меня вдвойне печально, так это то, что сие будет справедливо. В руках твоего благоверного сейчас Божий суд.

– Но…

– Не спорь. Он любит тебя, и у вас трое детей. И будут еще дети. И ты была бы с ним вполне счастлива, если бы Я сам и глупый Володька вечно не лезли в твою жизнь.

– Мне кажется, что я не люблю мужа.

– Нет, милая. Тебе сейчас это только кажется. Потому что ты слишком близко находишься ко мне. Ко мне, и ко Тьме. А Тьма так часто выглядит привлекательнее, нежели обычная человеческая жизнь. Та жизнь, которую ты должна полностью прожить. До остатка… Ибо даровал тебе ее сам Создатель.

Глафира вытирала пальцами слезы.

– Нет, это не любовь…

– Родная моя, любовь – это ведь не только страсть, поверь мне… Любовь бывает разной.

Она упрямо качала головой.

– Когда ты спала в душной комнате, я вспоминал слова мудрого Соломона: «И предал я сердце мое тому, чтобы познать мудрость и познать безумие и глупость: узнал, что и это – томление духа; потому что во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь…»

– Ах, опять это…

– Да, моя милая. Я показал тебе свои миры. Лишь часть их. И этого хватило, чтобы лишить тебя покоя. Я показал тебе свою любовь. Лишь часть её. И этого хватило, чтобы лишить тебя счастья.

– Но…

– Я вынужден стереть твои воспоминания обо мне. Сделать это ради того, чтобы ты прожила эту жизнь спокойно. И была рада тихому семейному счастью. Я сотру все воспоминания о моем Царстве и о наших с тобой прогулках. Я уберу у тебя из памяти даже музыку великого Альбинони. Её ты услышишь лишь после ухода.

– Ты и Бетховена от меня заберешь?

– Нет, и Бетховена и всех остальных оставлю, – усмехнулся он.

– И ты считаешь, что это справедливо? – спросила она, утирая слезы.

– Да…

– И Володю я тоже забуду?

– Нет, его ты будешь помнить. Ибо он обычный человек. И жил с тобою в одно время. Правда, я постараюсь, по возможности, пресечь его визиты к тебе, дабы он не смущал так часто твой покой. Ему просто будет некуда тебя водить.

– Как это?

– Сейчас ты всё увидишь. Идём…Только задержись здесь хоть на мгновение. Ты видишь эту комнату?

– Да.

– Смотри лучше! – он высоко поднял подсвечник. – И запоминай.

Неровное пламя выхватило из тьмы черные заплесневелые доски, рассохшихся от времени стен, оконную раму с выбитыми стеклами, пыльные углы, обильно поросшие тенетами, в которых роились то ли мыши, то ли ночные призраки. Осветило оно и щербатый грязный пол, усеянный обрывками старых газет, пустыми бутылками и окурками от папирос.

– Загляни в камин.

Глаша осторожно подошла к потухшему камину. Там, среди холодной и спекшейся кучки старой золы, она увидела черные ленточки обугленной плети и доски от знаменитых «тисков».

– Надеюсь, что тебе их не жаль…

– Нет…

– Я повторю, когда ты будешь со мной, то лишь наше собственное желание сможет остановить любой порыв бескрайнего воображения. И не одна мораль не заставит нас изменить наши планы. Вольным будет дана – воля. А ныне… Я решил покончить с этим. Да, простит меня великий царь Соломон. Я вновь процитирую одну из его премудростей: «Всему свое время, и время всякой вещи под небом: время рождаться, и время умирать».

– О чём вы?

– Пойдем…

Он потянул её за собой – вон из этой печальной комнаты. Они спустились вниз по деревянным ступеням и, миновав столовую, очутились в темных и покосившихся от времени сенях. Когда он вывел ее на воздух, глазам стало светлее от луны, выскочившей из-за ночных облаков. Где-то рядом пел сверчок. И старые ветлы шевелили своими тонкими ветками, словно распущенными волосами. Глафира с демоном стояли напротив бани, а Овидий прогуливался чуть поодаль, по берегу Махнёвского пруда.

– С тех пор, как умер Володя, прошло не более семи лет, – произнесла она в задумчивости. – Неужели за эти годы баня настолько обветшала?

– Не думай об этом. Ты спишь сейчас, и мир яви от тебя далек. Но, поверь, что в яви она сейчас представляет не многим лучшее зрелище.

– Да, наверное…

– Я показал тебе крайнюю степень ее неприглядности, если бы она достояла до этого в Яви. Но и в яви ее ждет сейчас та же участь. И я её решил. Держи!

Словно фокусник, демон достал из-за пазухи огромный факел. И в это же мгновение факел вспыхнул ярким пламенем, озарив округу и часть леса, словно ярким днем.