Прохожий сострил:

— Не делай этого, завтра будет новый день.

Я подумал, что неплохо бы получить об этом расписку.

Все прям такие шутники, а в Голуэе их больше чем обычно. Я вздохнул. Закурил сигарету от коробка с безопасными списками, бросил спичку с моста и смотрел, как она летит к воде. Видел трех славных лососей, как они легко шевелят жабрами. Загрязнение убивало их все больше и больше.

Подошли, слегка мотыляя, двое. Я узнал их по пабу Джеффа. Обычно я киваю, здороваюсь — не слишком сближаясь. Правила поведения в пабах: видишь человека двадцать лет, но за все время и парой слов не перекинешься.

Теперь правил не было.

Потому что они шли под мухой. По ту сторону «Гиннеса» с «Джеймисоном» вдогон, как раньше пил я сам. Первый — в чумазом аранском свитере, добродушный пьяница: пара пинт — и ему каждый друг. Второй — дело другое. В футболке команды Мэйо, злой и на взводе. Бухло лишь оправдывало гнев, который он испытывал всегда.

— Тейлор! Я уж думал, ты из страны уехал, — сказал Аран. Другой обжег меня взглядом.

— Залег на дно, — ответил я.

Мэйо как будто хотел сплюнуть, набрал полный рот харчи, прополоскал, потом сказал:

— Скорее, зашкерился.

Я знал, к чему все идет, повернулся к нему, спросил:

— Это что значит?

Он сплюнул рядом с моим ботинком, посмотрел на Арана, решил, что в безопасности, сказал:

— Ты убил ребенка и зассал появляться перед людьми.

Я врезал ему в грудину, повыше сердца. Этому приемчику меня научили на улицах Армы, активист «Шинн Фейн»[17]. Бей от ног, вкопавшись ступнями, и легко, чтобы удар летел почти лениво, с максимальной силой. Его рот приоткрылся в виде «О», и он повалился на колени с остекленевшими глазами. Я с трудом удержал ногу от встречи с его головой. Господи, так хотелось добить.

Аран был в шоке, пробормотал:

— Господи, Джек.

Теперь по имени? Насилие порождает уважение.

Я щелкнул сигарету с моста — крутой или как? Уложил мужика, не выпуская сигареты, должно же это хоть кого-то впечатлить? Развернулся и пошел себе. Насилие уже вытекало, сочилось из пор. На Эйр-сквер пришлось присесть, когда неизбежно накрыли трясучка и ощущение слабости. На другой стороне площади я видел «Скефф», словно маяк. Мог бы зайти, вдолбить большого ирландского, расслабиться. Я чуть не улыбнулся. Сам только что вдолбил маленькому ирландцу.

На следующее утро я проснулся в изумлении от того, что трезвый. О, выпить-то хотелось, и ужасно, — навсегда утонуть в «Джеймисоне». Поднялся и пытался понять, что еще за хренов шум меня окружает. И тут понял — вода, словно электричка в отдалении. Я вырос в Голуэе, между каналами, в упор к океану, но никогда его не замечал. Старое здание завода и близость усилили шум. Он утешал — как молитва, которая скоро обязательно будет отвечена. Я принял душ, побрился, надел чистую белую рубашку, более-менее новые джинсы, которые не помнил, чтобы покупал, и заварил кофе с дымком. Сел с чашкой за стол. Если бы пошел к окну, пропал бы на часы, глазея на бухту. У вида имелся снотворный, гипнотизирующий эффект, — практически целебный, визуальная терапия.

Вспомнил вчерашний инцидент и впредь решил поумерить гнев, по возможности. Иначе я только и буду что избивать людей. Как заново войти в жизни и вести себя так, будто мне этого правда хочется? Прошлые годы я был недоделанными частным сыщиком, искал людей, разгадки, в основном подпитываясь алкоголем. Раз за разом окунался в ужас, катастрофы, терял всех, кого любил. Список моих мертвецов занял бы всю стену. Потешил себя этой безумной затеей — взять красный фломастер, записать всех. Передернулся и тут же вскочил, отталкивая их.

Включил радио — как раз под новости. Главной был Джордж Бест. И пары месяцев не прошло после пересадки печени, а он снова пил. Операция продлилась тринадцать часов, потребовалось сорок пинт[18] крови. Уже давно началось бурное возмущение из-за того, что алкоголику делают пересадку. «Столько людей заслуживает ее намного больше». Старые споры, всегда взрывные… «Зачем помогать алкашу, если он просто снова будет пить?»

Разные эксперты делились своими взглядами/мнениями, почему он ведет себя так безумно. Весь репортаж излучал недоумение из-за его поступка. Я прокричал:

— Да вы что, охренели? Он алкоголик, нашли, блин, тайну!

Осознал, что опасно впадаю в ярость. В больнице проходили обязательные собрания АА. Меня, хоть я и был без пяти минут паралитиком, туда прикатывали. Вспомнился их наказ: не будьте слишком злым, слишком одиноким, слишком усталым.

Выключил радио, сделал пару глубоких вдохов, потом взял ручку с бумагой и расписал свои финансы. Решил, что хватает на несколько недель, если не есть, отсюда вывод:

Работать.

Потом добавил:

Жить.

Представил себе рекламу в газете, типа:

Пьяница

Возраст — полтинник

Недавно выписался из психбольницы

Ищу оплачиваемую работу

Да, покатит.

Взял предмет 8234 — всепогодную полицейскую шинель, — и направился на выход. У меня не было плана, а это само по себе целая новая страна. Начинало моросить, и я задрал воротник; колено не ныло, так что хромота не бросалась в глаза. И все же я не торопился, перешел канал, вышел на Ки-стрит с дикого конца. «Дикого» в том смысле, что здесь валилась с ног большая часть гуляк. Перед «Джурис» узнал жестянщика, который недавно остепенился. Переехал из трейлера в дом. Нацепил блестящую черную куртку, черные волосы сочились гелем. Эти куртки встречались на каждом шагу — их провезла в страну семья румын. Его лицо было темно-смуглым, морщинистым от стихий и курева. Он пошел рядом со мной, пробормотав ирландское благословение:

— Сочувствую горю.

Тут что угодно на выбор. Смерть матери, трагедия Джеффа и Кэти или мое собственное жалкое существование. Я решил не уточнять, сказал:

— Спасибо, Мик.

Он сунул руки глубоко в карманы, сказал:

— Просто хур[19], скажи?

Этого было маловато для выводов, и я спросил:

— Что именно?

— Опять нас обошли, всего на одно жалкое очко.

Херлинг.

Я даже и не знал, что Голуэй играет, вот ведь выпал из жизни? В лечебнице у спортивного канала аудитория маленькая — в основном там народ по мыльным операм. Сразу видно, что пациентов держат на слабых дозах. Я исполнил ирландский танец, спросил:

— Нормально держишься?

Это ловко охватывает

Семью

Работу

Здоровье.

Он похрипел, как на заказ, вынул правую руку из кармана, коснулся Чудесного медальона[20] на шее, сказал:

— Легкие шалят, курево совсем меня добило.

— Пластыри не пробовал?

Он пожал плечами в ответ на такую глупость:

— Придумали бы пластырь от бухла.

Я подумал, что «Антабьюз» примерно для того и существует, но сказал:

— Тоже мысль.

Он остановился, наморщился, сказал:

— Блин, вот если б был пластырь, скажем, от виски, тогда просто прифигачил — и считай что выпил, и бутылку покупать не надо.

Я улыбнулся, а он сказал:

— На этом можно неплохо заработать.

Мне показалось, когда компании уже нацелились на подростков, предлагая воду с привкусом алкоголя и всяческие разновидности «привлекательной» выпивки, стране уже хватает методов нажраться, но вслух ничего не сказал. В Ирландии молчание считается согласием. Он спросил:

— Слыхал про отца Джойса?

— Да.

— Голову отрезали, бедолаге.

Тут прибавить было нечего, и я ответил дежурное:

— Земля ему пухом.

Мик не удержался:

— Или… стекловатой.

Потом, словно чтобы загладить, добавил:

— Прости меня Господи.

Мы дошли до «Книжного магазина Кенни» с ирландской литературой в витрине. Я не читал много месяцев — может, сейчас смогу.