Но что-то внутри меня шептало, чтобы я вошёл туда. Время у меня есть. Спешить мне некуда. Почему бы и нет?! Я перешёл дорогу и направился к полуразрушенному зданию старой церкви. Когда я вошёл в помещение, в нос ударил дикий запах церковных свечей и мира. И в этот самый момент мышцы напряглись от увиденного. В храме не было ни икон на стенах, ни подсвечников возле икон, ничего, что говорило бы о том, что когда-то тут кто-то молился или священнослужители проводили службу. Так обычно выглядит дом в черновой отделке. Но тогда непонятно, откуда этот запах свечей и церковного масла. Всё это было очень странным и удивительным.
Я прошёл вглубь зала и стал осматриваться. Затем под моей ногой что-то хрустнуло. Я посмотрел на пол и увидел под ботинком маленький крестик с распятием. От этого мне стало не по себе. Я поднял крестик с пола и стал стирать с него грязь. Маленький, никому не нужный крестик лежал у меня на ладони, словно кусок мусора, и в то же время целая эпоха человечества уместилась у меня в руке. Крохотный символ истории целого мира. Я не был крещён и никогда не носил крестики на шее. Но этот крестик мне захотелось положить в карман. Я не знал, что дальше буду с ним делать. В этот момент дверь в церкви скрипнула, и в помещение вошла пожилая женщина. Я стоял у окна так, что она меня не сразу заметила. Я нашёл ответ на вопрос, откуда этот запах. Она вошла в помещение, зажгла свечку в дальнем углу зала и достала из кармана какую-то фотографию. На тот момент мне показалось, что это икона. Я стоял у окна, не двигаясь и надеясь, что старушка меня не заметит и мне удастся покинуть здание. Она стояла спиной ко мне и что-то шептала про себя, но при этом не крестилась, как обычно положено при молитвах. «Странная старушка», – подумал я.
– Вы давно тут стоите? – вдруг произнесла она, не поворачиваясь ко мне лицом.
– Да нет… Я только что зашёл… – ответил я.
– Здесь уже четыре года, как нет церкви, – продолжила она, – здание хотели снести и построить заправку. Но ни то ни другое так и не сделали.
И в тот момент, когда я решил покинуть храм, она развернулась ко мне и стала смеяться. Я остановился, думая, что она хочет мне что-то сказать, но она продолжала улыбаться, не отрывая от меня взгляда.
– Почему вы смеётесь? – спросил я.
– Что ты искал тут? – спросила она.
– Да, в общем-то, ничего… Я просто решил зайти и посмотреть…
– Посмотреть на что? Ты же не любишь такие места.
– Что вы имеете в виду? Какие такие? – удивлённо спросил я.
– Подойди ближе… Не бойся…
– Да я и не боюсь! – сказал я и направился в её сторону.
– Держи… – она протянула мне одну свечу. – Ты можешь зажечь её и вспомнить о том, кто тебе был ближе всего, и попросить Бога о защите этого человека. На этой фотографии мой сын. Его убили на бессмысленной войне. Я каждый день прихожу сюда и зажигаю свечку, чтобы Бог уберёг его на том свете. Я не смогла его защитить на земле и прошу Бога, чтобы Он смог его защитить там, на небесах, потому что он сам не сможет защитить себя. Он был как лист, упавший с дерева на землю… Куда ветер дунет, туда он и полетит. Он поддавался любым манипуляциям. И самое ужасное, что мой муж был первым, кто дунул в него, и он полетел не туда…
– В каком смысле дунул? – спросил я.
– Мой муж был священником в этой церкви. Он был до мозга костей богобоязненным человеком. Он отдал всю свою жизнь церкви и её морали. Он слишком часто говорил про то, как Христос наш отдал Свою жизнь, чтобы мы спаслись… Он словно вбивал в маленький ум нашего сына вину за то, что случилось с Иисусом две тысячи лет назад. Поначалу я была не против его домашних проповедей, но потом Пётр, наш сын, стал себя плохо чувствовать. Мне тогда казалось, что это переходный период, не вмешивалась, но потом материнское сердце стало чувствовать неладное… И однажды я села поговорить с сыном, и он рассказал мне, что чувствует свою вину перед Тем, Кого распяли. Я просила мужа поговорить с сыном и объяснить ему, что он не должен себя винить за смерть Сына Божьего, но муж не хотел ничего слышать и гордился тем, что Пётр чувствует ту же боль, что и распятый Христос. И наказание не заставило себя долго ждать. Его призвали в армию, а затем на войну! Я потеряла сына! И за что? За то, что он чувствовал свою вину. Это была моя вина. Я не смогла его уберечь от манипуляций этого мира! Он летел туда, куда дунет этот порочный ветер. Я выкинула из своего сердца не только мужа, но и Того, Кому он служил! Сколько тебе лет, сынок?
– Двадцать девять, – ответил я.
– Никогда не позволяй никому манипулировать тобой! Всегда найдутся те, кто захочет забрать твою силу, волю и жизнь. Власть одного человека над другим всегда строилась на манипуляции. И мы легко поддаёмся ей. Почему? Да потому, что нас так приучили! Человек готов сделать всё что угодно, только бы не чувствовать себя виноватым, плохим или просто не чувствовать страх перед будущим наказанием. Когда мой отец говорил мне: «Иди делай уроки, а иначе не пойдёшь во двор», я готова был делать всё, лишь бы меня не лишали радости. И вот когда один человек живёт в диком дискомфорте, найдётся тот, кто скажет: иди и взорви автобус с людьми, и тогда ты получишь несметные богатства в мире лучше этого. И он пойдёт, потому что ему хочется быть хорошим и не чувствовать себя виноватым перед кем-то. Человек балансирует между хорошим и плохим. И этим балансом пользуются манипуляторы. Стоит им покачнуть чашу весов в не лучшую для тебя сторону, как ты сразу же ищешь лекарство, которое тебя спасёт, а тот, кто качнул, будет тут как тут и предложит тебе эту таблетку. И ты с радостью согласишься на любые условия. «Он умер как мученик», – шептал муж со слезами на глазах. – Он будет рядом с Богом, – говорил он. – Он умер на священной войне!» На какой, к чёрту, священной войне? Как война вообще может быть священной? Мы так часто говорим о святости, но мы её так и не познали… Иисус говорил о любви и милосердии, о всепрощении и принятии, а мы продолжаем проливать кровь, лгать, воровать и скрываем это за священностью…
Она говорила о вещах, которые поражали моё воображение. Слёзы текли из её глаз, но она не плакала. В тот момент мне показалось, что я стал для неё открывалкой, которая выбила пробку из бутылки. И оттуда потекла вся боль, с которой она жила, пока мы не встретились в заброшенном храме. Она была настолько искренней, что мне хотелось разделить с ней это горе, но единственное, что я мог сделать в тот момент – просто слушать.
– Каждый ребёнок делает всё что угодно, чтобы родители его любили и давали признание. И первыми манипуляторами были именно мы. Мы приучили выполнять нашу прихоть, отдавая в жертву его желания и чувства. Если бы он не сделал то, что от него требовал отец, он был бы жестоко наказан. И он не хотел испытывать боль, поэтому делал всё, чтобы отец любил его. Люди рождаются свободными, но в какой-то момент мы на детей надеваем поводок с ошейником и учим выполнять наши команды. И когда ребёнок становится самостоятельным, у него остаются инстинкты, на которых играют манипуляторы.
Самые сильные чувства, которые ты бы не хотел испытывать, – это страх и вина. Именно по ним бьют те, кто хочет, чтобы ты делал то, что им нужно. Девочка, которая не является половинкой мальчика, начинает манипулировать им во благо своего комфорта. И если тот посмеет отказать ей, она заставит его чувствовать себя виноватым. Манипуляция – это мощный способ затащить игроков в игру, в которую не хочется играть. Манипуляцию придумали те, в чьи игры не хочется играть. И тем, кто создал такие игры, ничего не оставалось, как потратить очень много времени на то, чтобы понять, как притянуть игроков и удержать их. Церковь манипулирует прихожанами и вообще людьми, держа их в страхе. Если кто-то посмеет отвернуться и сказать что-то против церкви, значит, он пошёл против Бога, и тогда его ждёт Ад.
Мы все знаем, что такое Ад, хотя никто ни разу там не был и не видел воочию. Но церковь утверждает, что он есть и он ждёт тех, кто будет непослушным ребёнком. Что касается политики, то они забрали себе другое орудие – «вину». И именно чувство вины тебя заставляет убивать тех, кто тебе ничего не сделал. Патриотизм нужен для того, чтобы поддерживать чувство вины. И если человек отказался воевать, то, значит, он трус и виновен в дезертирстве. Но когда человек, который потерял конечности на бессмысленной войне, просит что-то от государства, то перед ним закрывают двери, словно его никто не знает. И приходится создавать фонды ветеранов. В общем, помогать самим себе. Что заставляет человека поддаваться манипуляциям другого? Только чувства. Когда к тебе подходит нищий, ты сразу открываешь кошелёк, чтобы дать ему денег. Попробуй не дать, тебя съест чувство вины, что ты не помог этому бедолаге. И твоя Душа знает, что вина приводит к смерти. Если кто-то себя чувствует виноватым, то наказание не заставит себя ждать. Ну а если ты не дашь ему мелочь? Что тогда произойдёт? Бог отберёт у тебя всё, думаешь ты. Манипуляция вокруг тебя. Мы манипулируем, нами манипулируют. И мы рады бы не поддаваться, но не можем. Эти чувства так сильно сидят в нас, что мы превратились в роботов, а пульт управления у кого-то, кого мы не знаем.
