Дальше Шувалов перешёл к социальным вопросам. Елизавета молчала, тяжело дыша, а Александр Иванович все накидывал и накидывал ей на сердце грузов. Наследник и поощряет переселение в Сибирь беглых крестьян, о чем громогласно говорил и казакам, он же и устраивает непонятные эксперименты в своих усадьбах, начиная освобождать крепостных. Прознай о том высший свет — ополчится на Петра Федоровича. Это ведь можно говорить о свободе и Вольтере в светских беседах, на деле то, никто и не помышляет крепостным волю давать, это просто не укладывается в сознании помещиков. Вот тут Елизавета вообще заволновалась, а канцлер впялил свой взгляд на Шувалова, прожигая того насквозь.

А напоследок Александр Иванович и вовсе стал играть на страхах Елизаветы.

— Прапорщик Восьмого Московского полка Николай Михайлович Васильцев, в трактире сказывал, что в его полку, да и иных за цесаревича горой готовы стать, что он истинный царь. А поручик Мишин из Семеновского полка вещал и вовсе крамолу, что потребно освободить из крепости императора Ивана, да поставить его с Петром Федоровичем на престол, чтобы было, как при Петре Великом, когда правил Петр, а его брат Иван соправителем был, — добивал Елизавету Александр Иванович Шувалов.

— Ты, Александр Иванович, побереги матушку-государыню, — прервал докладчика канцлер.

Бестужев отвел, наконец, взгляд от Шувалова и просмотрел на императрицу — Елизавета держалась рукой за стол, была бледна так, что и через небольшой слой белил было понятно, что цвет кожи поменялся, глаза женщины были неестественно выпучены.

— Медикуса! — закричал Бестужев под недоумение Шувалова.

— Медикуса! — во все горло закричал испуганный Александр Иванович.

Еще не хватало, чтобы его обвинили в доведении до смерти императрицы. Подобное было главным в обвинении Эрнста Бирона, будто тот не следил за здоровьем Анны Иоанновны, а тут можно и прямой умысел при желании усмотреть.

— Петра не трогать, я сама… апосля… как с туркай мир станет… кхе… в Царское село… пусчай… кхе… едит один, — сказала Елизавета и обмякла аккурат тогда, как в комнату вбегал дежурный лейб-медик, которых при императрице в последнее время становилось все больше.

После очередного ухудшения здоровья Елизавета не на шутку испугалась и в коем веке, но согласилась с требованиями медикусов умериться в еде. Она за целый день, почитай, ничего и не ела. Чувствовала себя государыня в последние полчаса все хуже и хуже. Если бы знали доктора, что именно с императрицей, то не стали бы настаивать на диете. У Елизаветы уровень глюкозы упал ниже трех, подступала гипогликемическая кома. Судорога сковала ноги и грудную клетку, сердце забилось часто-часто, подступала тошнота.

Прибежавший молодой медикус Антон Иванович Кашин, только пару недель как представленный в сонме придворных врачей, или знал, а скорее, посредствам наблюдения, догадался, чем можно было облегчить состояние государыни, и сразу же вложил в рот императрицы шоколадную конфету. Молодого врача быстро оттерли от государыни. А кто-то, кто именно, Антон Иванович не увидел, стукнул наглеца по печени.

Между тем государыня прохрипела, чуть приходя в себя, чтобы Шувалов и Бестужев никуда не уходили. После Елизавету отнесли в спальню, где дали настойку для сердца, и стали пускать кровь.

Двор не узнал о резком ухудшении, на грани жизни и смерти, состояния здоровья императрицы, никакие увеселительные мероприятия не были отменены.

Покой и медленное возвращение рассудка позволили Елизавете подумать, что именно делать с Петром Федоровичем. Она не могла его вот так просто взять и посадить в крепость, казнить же не могла и тем паче, еще никого за время правления она не казнила, в том клялась перед началом государственного переворота, так и поступать станет впредь. Поэтому единственное, что пока нужно сделать, так это отправить племянника куда-нибудь прочь. Но не в Сибирь или на Урал, не на Волгу, а в Царское село, откуда съехал Алексей Разумовский. Пусть подумает Петруша, а она, законная самодержица, так же поразмыслит, да мнения поспрашает, что делать далее.

Елизавета не рассматривала принудительный отъезд своего племянника в Царское Село под присмотр верных ей людей, как ссылку. Она скорее хотела оградить Петра от всего того, что может случится и заложником каких вероятных событий он может стать. Когда придут сведения о победах русского оружия над турками, есть вероятность, что появятся люди, что захотят перемен. Воспользоваться патриотическим подъемом, тем более, если раструбить, что наследник и является отцом тех побед, может кто угодно. Если уже в трактирах говорят о том, что лучше на троне Петр, чем она, Елизавета, то есть вероятность, что нечто затевается.

Паранойя не отпускала Елизавету, вокруг исподволь говорили о бывших ранее дворцовых переворотах, намекая на то, что, если это уже неоднократно было, то отчего не случиться еще раз. Государыня в таких условиях даже вызвала к себе Алексея Разумовского, которому, несмотря на то, что отлучила от постели, доверяла не меньше, чем Ивану Шувалову, а может и более того. Ваня был возвышенным, не думал о силе в решении проблем, а Алексей мог быть разным. Бывший фаворит и все еще венчанный муж выписал себе казаков из Малороссии, среди которых были и запорожцы. Этими бойцами государыня приказала разбавить свою охрану и караулы во дворцах.

В душе Елизаветы не прекращались терзания, которые выдвинули единственное решение, которое не противоречило с одной стороны стремлению не допустить даже вероятности переворота, с другой — оградить любимого племянника от греха и влияния кого-либо. Нужно отправить Петра «отдохнуть» подальше от двора, гвардии, преданных наследнику казаков, ото всех. Самой же стать вновь народной любимицей, хорошо, что в казне есть больше двух миллионов на «благодарности» или, если быть откровенной, то на «подкуп» общественного мнения, особенно гвардии. Все получат от Елизаветы-императрицы богатые дары по итогам войны. Даже поганое сословие узреет, какой может быть щедрой матушка-государыня, когда выкатят сотни бочек с хмельным и зарежут сотни быков.

*…………*……….*

Петербург. Ресторация «Элит»

6 июля 1750 года

Предстоящую встречу я бы перенес на после, если в этом мире были самолеты и людям не составило уж слишком много усилий прилететь, к примеру, через месяца два. Но те, с кем я сегодня встречался, могут все эти два месяца только добираться до Петербурга с мест, где они проживают и работают.

Разговор с моими компаньонами Никитой Акинфиевичем Демидовым, Иваном Семеновичем Мясниковым, Иваном Борисовичем Твердышевым созрел уже давно. Это я должен был еще с полгода назад поехать на Урал и на месте переговорить с важными для меня и для всей России людьми. Столькими делами, что они сделали на благо страны, мало кто может похвастаться. Это и помощь Демидова в строительстве университета, подготовке артиллеристов и производство самих орудий. Мясников организовал снабжение армии большей части мясных продуктов, по очень выгодным для страны ценам. Твердышев не отставал от своих партнеров в пользе.

Сейчас эти трое ругались, кричали, радовались и огорчались, демонстрируя неподдельные эмоции и страсть. Они играли в аналог настольной игры «Монополия», которую я, наконец, забрал из типографии «Петербуржских ведомостей». Это был единственный экземпляр игры, названия которой я еще не утвердил, пока назвал «Негоциант», так как слова «монополия», или «менеджер» мне показались не подходящими.

— Я покупаю сахарные заводы в Малороссии! — выкрикивал сорокалетний Иван Семенович Мясников.

— С чего ты будешь делать сахар, коли у тебя нет свеклы, я скупил уже все посевы, — восклицал пятидесятилетний Твердышев.

— Иван Борисович! — взывал к самому старшему партнеру в нашем Товариществе двадцати шести летний Никита Демидов. — Вы на моем заводе стоите, соизвольте оплатить постой!

Я уже два часа периодически наблюдал за игрой зубров российской промышленности. Проверяя документацию ресторации, так как на слово верить соучредителю «Элиты» Ивану Шувалову не собирался. Я отвлекался и поднимал себе настроение, глядя, как «рубятся» и веселятся мои компаньоны.