— Ваня, оставь нас, хочу говорить с племянником, уж прости друг любезный, — сказала государыня, как только я зашел к ней в спальню.
Было очевидным, что самочувствие государыни не очень соответствует образу озорной и шальной императрицы. Постепенно, но неуклонно Елизавета сдает. Помниться, в иной реальности, она прожила то ли до конца Семилетней войны, то ли почти что. По крайней мере, в 1762 году Екатерина уже свергала меня с престола. Сейчас же складывалось впечатление, что тетушка уйдет в лучший мир раньше. Может, потому, что стала пить больше сладкой воды и ликеров производства моих предприятий, как и конфет. Пристрастилась к майонезу. При этом, режим дня как был губительным с ночными посиделками, так и остается таковым.
Ну, и был грех на мне — получилось добиться того, что Елизавета стала пользовалась помадами и белилами, которые якобы из Франции, но по факту, сделанные некоторыми умельцами… с повышенным содержанием свинца. В этом времени свинец был практически во всех косметических приспособ, правда, слова «косметика» еще нет.
А я чувствовал, что моя деятельность все больше становится костьми не в одном горле вельмож, но в множестве. Перешел дорогу Апраксину, которому мало того, что приходится мириться с должностью всего то заместителя главы Военной коллегии, так и работать, а не сибаритствовать, распиливая бюджеты. Шуваловы так же наблюдают, как возможные их прибыли текут рядом, но мимо. Да и иноземные послы могут интриговать. И это еще выжидает церковь, с представителями которой, как я не буду истово молиться, вряд ли получится вести дружбу. Я уже слышал некоторые упреки, что благодетельствую раскольникам. Многие казаки и являются теми самыми раскольниками, но я у них перекреститься не просил, мне служба нужна и служат они на совесть.
Ну, да пообщаться с церковниками еще придется, так как скоро расширенное заседание Синода, о присутствии меня на котором уже настояла тетушка. Есть обиженные и в военной среде, кого обошла слава победителей османов.
Есть еще немало причин меня не любить и желать иного наследника. И я не пытаюсь целенаправленно убить тетушку, она и сама семимильными шагами идет к концу своего жизненного пути, я только чуть ускоряю.
Да и самокопание государыни, и почти постоянная депрессия из-за увядшей красоты еще более старит женщину и провоцирует болезни, скорее всего, еще и на фоне относительно раннего климакса. Тут и война, несущая стресс, и переживание. Есть у меня даже мысль, что в иной истории Елизавету Петровну держало в этом мире понимание краха империи после ее смерти. Оставлять престол и Россию, своих любимых фаворитов и друзей на дурочка Петрушу? Вот и цеплялась за жизнь, несмотря на то, что в 1756 году Елизавету уже почти похоронили, она выкарабкалась и прожила еще пять лет. Сейчас же есть я, цесаревич — раз даровала этот титул, то поверила в наследника, есть мой сын Павел, наконец, и Аннушка — старшенькая дочурка — радует своих родителей и весь двор своей смышлёностью.
— Что, дурна собой? — спросила императрица, как только Иван Шувалов удалился, оставляя меня наедине с родственницей.
— Ты прекрасна, тетушка! Все приходят в этот мир ангелочками, потом цветок расцветает, закономерно, что он и погибает. Но ты, как цветок, еще своего увядания не достигла, пусть и той красоты, от которой вся Европа восхищалась уже и нет. Все равно в историю войдешь, как самая прекрасная самодержица Российская, уж прости, но куда там и бабушки моей Екатерине Алексеевне, или, уж тем более, царевне Софье, — говорил я, сжимая ладонь государыни, она же целовала мои руки [исторический факт — Елизавета часто целовала руки Петру Федоровичу].
Я прочувствовал момент, что сейчас можно говорить так, как разговаривают любящие друг друга родственники. Тоска об ушедшем прямо материализуется в комнате. Нету нормальной семьи у Елизаветы– не считать же Разумовского, тайного мужа, семьей, в женском понимании. Тут дети нужны, а Бог не дал. Кстати… нужно как-то все же вызнать у Елизаветы о детях. Может все-таки княжна Тараканова, что представилась дочкой Елизаветы, является действительно дочерью государыни? Ходят и иные слухи о детях русской императрицы.
— Спасибо, что не стал угождать, как все это делают, будто я не вижу себя в зеркалах. Бог не дал своих детей, так хоть вразумил племянника, — тетушка поцеловала меня в лоб. — Я гневалась на тебя, когда читала намерения в войне с султаном, когда запрос сделал о назначении Миниха наместником в отвоеванных землях. За многое гневалась… Знаешь, почему я отправила Ваню? Откель тебе ведать! А потому, что это Бестужев вступался за тебя и разъяснял мне, что да как. Я и так ведала о разумности поступков, но не все понимала. Посему, ты едешь в Молдавию и не далее, там от моего имени решай. А, уж кого поставишь управлять — то твоя воля. Миних, так пусть и он, только помню я, как он Слабодщину и Гетманщину хотел под свою руку привести. Будет озорничать, то отправлю далее в Сибирь, али в твою Америку.
Я молчал и со всем соглашался, понимая, что Елизавета даровала мне все те практически тепличные условия управления войной, которые сейчас так нужны. Я не стану совать свой венценосный нос во все дела армии, убедился, что хватает более компетентных товарищей. А вот оградить уже их от ненужных нападок — вот моя задача. Я предполагал создание приближенными Елизаветы некого Совета, который станет лезть во все дела войны с турками, так и должно было быть. Не успели ранее «советчики», как война началась, по сути, неожиданно для них. Сейчас же многие хотят «сесть на потоки», вот только потоков этих нет, воюем «на свои», что были взяты боем в первый год компании, ну и из Фонда вспомоществования. И Совета такого не будет, об этом только что сказала тетушка.
— Медали те, что ты прозвал «За отвагу» и кресты солдатские «Георгиевские» я утвердила. Но платить солдатам станешь своим серебром. Надо же удумал за «Георгиевский крест» по пятьдесят рублей давать! А вот орден «Герой России» — непригож вовсе. Звезда, пусть и золотая, да стяг там очерчен, — продолжала государыня.
— Тетушка, так к «Герою» «Орден Славы» полагается давать — тот с бриллиантами, да золотом выполнен в моих мастерских, — сказал я, уж сильно в корку въелась эта звезда «Героя» из прошлой жизни, не мог не ввести и в этом времени.
— Так и давал бы «Орден Славы». Опять же, аж пятьсот рублей сверху…но дело твое, коли считать серебро не научился, — Елизавета махнула рукой.
«Кто бы говорил про „серебро считать“, когда за день переодеваний государыни можно было батальон год кормить» — подумал я, лицемерно не прекращая улыбаться.
— Все сие хорошо! Что плохого скажешь, государыня? — спросил я, не веря в то, что разговор так гладко складывается, промелькнули даже мысли сменить свинцовую косметику на что-то безопасное.
— То верно, есть и деготь, Петруша, как ему не быть. В жизни завсегда так, — Елизавета привстала, подошла к трюмо, достала два листа бумаги. — Вот тут то, что Бестужев доложил мне. Там и ляхи озорничают и пруссаки. Почитай! Канцлер работает, но и тебе нужно разуметь, что деется вокруг. И… вице-канцлер Михаил Илларионович Воронцов в Бахчисарай едет, бумаги ладить. А то, освободил он Крым, полководец малолетний! А как все по чести на бумаги переложить, так и забыл, к присяге не привел, подати не определил… не ершись, Петр. Ведаю, что обещал ты крымчакам, от того и будет работать Воронцов, на год от податей освобожу, далее будут платить, крепостить не стану, да там и мужиков то мало, знать их во дворянство возведу, коли подтвердят свое происхождение. Ну только какой бунт, так не станет татар в Крыму!
Выходил из палат императрицы в двояких чувствах. Во-первых, уже изрядно надоели преграды и препоны, что требуется обходить, дабы решать поставленные перед собой задачи. Каждый хочет урвать, все интересы нужно соблюсти, всем угоди, а у меня это не очень хорошо и получается. Все же больше я пру политическим буром, нежели извиваюсь угрем. Потому и хочется уже власти, чтобы меньше было соглядатаев, а больше исполнителей. А тут и во-вторых возникает — нет желания в том, чтобы Елизавета сильно быстро умерла, чего добиться, как я думаю не сильно и сложно. Да, и что там еще будет после ее смерти, случись она завтра? А здесь и сейчас она меня хорошо прикрыла, доверилась и придержала церберов. Мне нужно еще веса набрать, политического, конечно. А пока тетя помогает. Вот, даже Александр Иванович Шувалов, глава Тайной канцелярии, почти не беспокоит, только мелкие палки в колеса вставляет своему бывшему подчиненному Шешковскому, который уже перестал шпионить против меня, так как Шувалов не такой дурак, чтобы не понять, — Степан Иванович стал моим человеком. Или я чего-то не понимаю…
