— Плохие вести я принес тебе, — Ахмед замялся, так как хотел назвать правителя «Великим», — черкесы взбунтовались, убили твоего наместника и говорят, что ты слаб, и подчиняться более Бахчисараю не хотят [восстания против Арслана Герая буджацкой орды и черкесов в эти годы действительно были]. Они решили совершить набег на донских казаков, но натолкнулись на полки русской армии и потерпели поражение. Назревает восстание у буджаков, они не хотят подчиняться тебе, а говорят, что готовы служить только турецкому очаковскому эялету [глава провинции в Османской империи].
— О, Аллах, в чем мы провинились? — Арслан Герай воздел руки к небу.
— Свяжись с эялетом Очакова и скажи ему мою волю, — хан замолчал, обдумывая правильность своего решения. — Да, я отправлю отряды на черкесов и приведу их к покорности, нам же нужно срочно усаживать на коней всех воинов ханства и начинать войну с Россией. Этого хотят французы, этого хочет султан, нам ничего не остается делать. Если бы еще получалось собирать ясырь, то я бы не хотел войны, но русские стали сильно огрызаться и за это гяуры должны поплатиться. Петербург еще будет платить нам дань.
Подобным решением хан хотел решить проблему медленно расползающегося ханства. Война объединит всех, ну, не пойдут же вассалы на поклон к неправоверным.
*…………*……….*
Петербург
10 апреля 1749 года
— Ну почему? — проявился во мне вновь обиженный мальчик.
— Не спорь, Петр Федорович, есть генералы, чтобы бить крымчаков, ты нужен здесь, а то Катька понапишет в своей книжице такого, что я запрещу печатать сей журнал, — отвечала тетушка. — И я все больше склоняюсь к тому, что это ты, племянник, способствуешь началу войны. Не страшно? Турка силен!
— Вот потому я и должен быть там, — продолжал я настаивать. — Павел — здоровое дите, наследник есть, Катя умна и прозорлива, чтобы быть доброй…
— Молчать! — взбеленилась государыня. — Ты, что задумал? Столько дел начал и помирать собрался? Павел войдет в рост, и тогда отправляйся на войну! А Катьку к трону, да сказывать то при мне живой? Не был бы ты племянником моим…
— Я государь-цесаревич, я не могу сидеть сиднем, когда полки, кои я собирал, бьются. Дай запрет мне идти в бой, я послушаю, стану под своей охраной вдали сидеть, но учиться воевать я должен. Негоже мне быть потешным генерал-аншефом, — я решил идти на обострение отношений с государыней.
— Негоже государыне перечить! — жестко сказала Елизавета. — Там уже пятьдесят тысяч войска, идут еще шестьдесят и это без казаков. Много решит один генерал-аншеф, что и в бою не бывал?
— Генерал-аншеф не решит, а то, что я, наследник буду с русскими полками, то решит — подданные станут биться злее, род наш окрепнет на троне, — продолжал я продавливать «оборону» тетушки.
— Ты на троне моем окрепнешь? Изнов при мне, живой трон делишь? — вдруг переменила вектор разговора Елизавета.
— А я, тетушка, никто без тебя. Мы с тобой остались вдвоем от Петра Великого, вот еще Павел, да Аннушка растут. Так что вместе нужно быть — ты на троне, я подле тебя, — расставил в очередной раз я приоритеты.
— Да все так, но боюсь я за тебя, юн ты, — у государыни включился материнский инстинкт.
— Тетушка, — я позволил себе, присев на колено, обнять родственницу. — В мои годы Петр Великий полки водил, Карла Шведский уже громил ляхов и саксонцев. Я же не гонюсь за их славой, но что это за цесаревич, что отправляет в бой генералов и солдат, а сам вино пьет на приемах и за дамами волочится.
— А ты и вина пьешь мало и не волочишься, — уже успокаиваясь, сказала тетушка.
— А, вот начну волочиться, да вино пить. Брокдорф вернулся из Киля, все просит ассамблею сладить, да гвардейцев давно не навещал. У Кати появились молодые фрейлины. Уйду в блуд, — я засмеялся, иначе эти слова Елизавета могла принять с агрессией.
— Лейб-драгун своих возьмёшь, да сотню своих казаков-пластунов, чтобы они ни на шаг не отходили. И наказываю быть подале от баталий! — сказала тетушка и махнула рукой. — Иди, иначе передумаю.
Вот так мне все же получилось отпроситься на войну. Зачем мне это нужно? Достаточной причиной было уже то, что такой поступок должен сильно укрепить и трон и волю к победе в армии, формировать мой образ. Так же нужно было учится воевать, пусть я и использовал послезнание, но теория — это всегда мало, нужно смотреть на практике, тем более, что и теория моя была так себе, по верхам. А всего лишь мое присутствие в центре управления сражением, уже даст понимание многих процессов войны.
Кроме того, мое личное участие обусловлено и идеологической накачкой общества. Три недели «Петербуржские ведомости» издавались раз в два дня и большим тиражом, который разлетался по городам и весям, было выпушено два номера журнала «Россия». Заранее подготовленные статьи про отношения России и Крымского ханства и про русско-турецкие отношения, поданные в нужном ключе сведения, занимали первые полосы изданий. Приводились цифры захваченных в рабство православных, с упором на веру, печатались душещипательные истории про загнанных христиан. С одновременным призывом помочь всем миром и беженцам, и армии с флотом. Фонд вспомоществования пополнился, только за эти три недели идеологической и патриотической накачки, почти на шестьсот тысяч рублей.
Уходя в поход, я оставлял своему заместителю Степану Федоровичу Апраксину почти полтора миллиона рублей с правом распоряжаться средствами Фонда. При генерале оставался и мой помощник, а по факту — надсмотрщик за Апраксиным без права применения санкций, полковник Шешковский. Да я выбил для своего цербера воинский чин, и именно он должен был наблюдать за расходованием средств. Апраксин же обязался формировать новые воинские соединения на имеющихся базах и оставленных инструкторов. Резерв был призван пополнять наши потрепанные полки, если такие будут, но шапкозакидательство казалось неуместным — война не будет прогулкой.
Небывалый, поднятый в короткий срок, патриотический подъем, подкрепленный, подключившейся к делу, православной церковью, привел к тому, что армию стало записываться много народу. Это и старые офицеры и те, кто не принял правление Елизаветы и после падения с Олимпа Миниха, подал в отставку, даже мещане записывались, а некоторые помещики присылали не самых худых своих крепостных для службы.
Последние данные, с которыми я ознакомился прежде, чем запрыгнуть на коня, были следующими: сорок семь тысяч записанных в армию, среди которых офицеров до пяти сотен. Пусть офицеров и мало, но после первых боев все равно будут подразделения, которые пойдут на переформирование со своими командирами, так что резерв формируется хороший. И очень важно было своевременно подготовить множество магазинов и арсеналов, в том числе не утилизировать и старое оружие. Даже порох был частью закуплен у Пруссии, так как русская выделка, пусть и росла, но не соответствовала, по моим меркам, уровню воюющей державы.
— Ну, брось, Катэ, ты только держись тут, устрой, как договаривались прием для помощи русскому воинству, выпускай журнал, подготовь дома для инвалидов. Работы много, времени скучать не будет, да деток смотри, Аннушка уже какая большая, — успокаивал я Екатерину, при этом на душе было неспокойно.
Что-то в наших отношениях становилось не так. Ночью, во время плотских утех, все реже проблескивали огоньки страсти, вокруг жены начинали роиться всякие личности, прежде всего иностранного происхождения. Никто не предпринимал попытки сойтись ближе с моей супругой, знаки внимания исподволь Екатерина принимала.
— Береги себя! — сказала жена и перекрестила, а я поспешил пришпорить коня, никогда не любил долгие проводы.
Война, по сути, еще не началась, но то, что она разверзнется, сомнений не было. Как и в прошлой истории, только уже во времена правления Екатерины Великой и с небольшими нюансами, поводом для войны станут действия поляков. Станут, ибо уже случились, но последствия только проявляются. Польский отряд напал на русскую миссию Генриха Ивановича Гросса [в реальной истории был посланником Российской империи в королевстве Франция в 1748−1750-х годах], этот ставленник партии Шуваловых направлялся для налаживания отношений с Францией через Австрию. Вице-канцлер Воронцов посчитал, что случился наилучший момент, после истории с английскими каперами, для урегулирования отношений с французами. На миссию напали близ Львова, Генрих Иванович был ранен, большая часть его помощников и прислуги перебита. Замешан в этом деле был секретарь русского посольства в Варшаве Ян Ржычевский [в реальной истории действительно являлся секретарем русского посольства в Варшаве], а так же отряд беглого русского рекрута — креатуры клана Огинских.
