Эмми долго обдумывала его слова. Наконец, она спросила:
– Слушай, а раз уж такой необычайный эксперимент… Можно я еще пообщаюсь с Живой? Я хочу понять, как она видит этот мир, раз между нашими расами такая разница.
– Не вопрос, Эмми, – улыбнулся Энлиль. – Сколько угодно.
***
– Папа… Можно поговорить?
– Конечно. Судя по твоему виду, разговор серьезный?
– Да.
– Ну что же, пойдем, прогуляемся! Заодно поедим этих, как они там называются… "яблок". Очень уж они мне нравятся. Надо будет привезти семена к нам на планету – может, приживутся.
Они вышли в сад, и вскоре нашли среди деревьев яблоню – в этот раз необычную, с маленькими красными плодами, размерами немногим больше вишни. Оба с удовольствием стали есть яблоки, и она рассказала отцу о том, что видела в Эльдене.
– Черт! Не зря мне показалось, что с ним что-то не так! Это же надо было… – Энки потрясенно посмотрел на нее. – Эта идея обсуждалась в свое время, довольно давно – Энлилю не первому она в голову пришла. Я был на том совете патриархов.
– И что?
– Категорический запрет. Если так сделать, то это, конечно, очень удобно. Переложить на расу слуг примитивный труд… Но такие слуги – это по сути рабы, а заимев рабов, мы начнем превращаться… черт знает, в кого. Власть развращает, власть – это зло, Эмми. Вот, у нас есть патриархи, как я и другие. Для меня вы все, включая тебя – младшие, то есть как бы подчиненные. Но вы – свободны! Вы мне подчиняетесь по доброй воле, я не могу что-то приказать вам или запретить. Я свободен, и вы свободны. А ну-ка, дай-ка мне вон то яблочко, – улыбнулся Энки.
Эмми сорвала яблоко и подала ему.
– Видишь? Я прошу, ты делаешь – но ты не обязана. Ты мне, как и самые младшие, как дальние потомки потомков – добровольные помощники, а не слуги и не рабы. Энлиль же хочет власти, власти над себе подобными. Со своими младшими он не может так, и не хочет, и права такого не имеет, он это знает, и они это знают. Сыновья и дочери свободных – свободны. И вот, теперь он решил завести себе рабов… Я не знаю, что делать в этой ситуации. Наши патриархи не могут ему помешать – это его планета. Его род нашел планету и она теперь их, по известному Соглашению. Хотят жить сами – могут, хотят войти в Конфедерацию – войдут, не захотят – их право. А эти двое, которых он тебе показал – не его дети, они его создания! Создания, Эмми! Как та собака, что он тебе показывал. К тому же они не наша раса, и он не случайно добавил в них животные гены – и не случайно он тебе прямо об этом сказал. Он знал, что ты расскажешь мне, а я расскажу нашим патриархам. Он хочет, чтобы у него было право на них – буквально, как на породу! – и чтобы мы, наша Конфедерация, не могли его оспорить. Мы, скорее всего, и не сможем. Я не юрист, я инженер, надо будет консультироваться, но боюсь, что не сможем. Разумеется, я поговорю с Энлилем, но это бесполезно – такое решение не с кондачка ими принималось, и они уже не откажутся от своего выбора… Да уж… Что угодно я ожидал здесь увидеть, но такое!
Они оба, в задумчивости, продолжили есть фрукты.
Вдруг Эмми вздохнула:
– Папа…
– Да?
– Уже не про эту тему… Энлиль, он еще сказал такую вещь… И я задумалась теперь…
– О чем?
– Он сказал… про эту расу – что они такие, кому не нужна свобода, что они ее не захотят. Что им будет нравиться их роль в этом мире.
– Хм, интересно, с чего это он так уверен? Из-за их генов?
– Не знаю… Но я подумала… – Эмми покачала головой, и замолчала.
Отец вопросительно покосился на нее.
– Папа, а скажи… мама по отношению к тебе – свободна?
Энки изумленно приподнял бровь:
– Ну, ничего себе! – покачал он головой. – Ты соотнесла то и другое, да?
Эмми молча опустила глаза.
– Ну и вопросы у тебя, и это в двадцать пять лет? – он усмехнулся. – Знаешь, ты и права, и не права, Эмми. Да, твоя мама по отношению ко мне – в каком-то смысле в том же положении, как ты сейчас ко мне. Пока ты несовершеннолетняя, и ты официально находишься под моей опекой. А когда тебе исполнится тридцать лет – станешь полностью свободной. Но однажды, – он посмотрел на нее с улыбкой, – возможно, тебе захочется потерять свою свободу. Свобода лучше, чем несвобода – но есть одно исключение, когда бывает наоборот, – подмигнул он ей.
– Но тогда, получается, мы… ну то есть, женщины – мы как та раса, которую вывел Энлиль?
– Энлиль не имел в виду тебя, или женщин вообще, поверь. Он тебя этим задел, выходит, но не нарочно, я уверен. Он говорил о другом.
– Но он так сказал, а я потом долго думала…
– Эмми, я твой отец. Тебе нужно мое покровительство? Ты хочешь, чтобы я о тебе заботился и тебя защищал? Ты хочешь, чтобы у тебя однажды появился муж, который будет по отношению к тебе – так же?
Эмми замолчала. Наконец, с некоторым усилием, она произнесла:
– Да.
– Это покровительство из любви, Эмми. Это не мое возвышение над тобой. Муж не выше жены, просто у них разные роли. Ты – моя дочь, и с момента совершеннолетия, с тридцати лет, ты станешь окончательно свободна. До тех пор, пока не выйдешь замуж – и тогда снова потеряешь свободу, это верно, и потеряешь добровольно, по собственному желанию. Но и твой парень тоже ее потеряет. Роли, о которых я говорю – это не обязательные роли, это – не долг.
Энки ненадолго задумался.
– Вот, смотри, Энлиль возил тебя на своем флаере, так?
– Так.
Когда ты вступала на аппарель, входя или выходя из машины, он подавал тебе руку?
– Да.
– Скажи мне, ты можешь сама, без посторонней помощи, сесть во флаер? Можешь? Но тебе ведь приятно, что тебе, как женщине, мужчина символически помогает? Тебе нравится такая роль, женская? Видишь? А ему, поверь, приятна его мужская роль. Не только по отношению к тебе лично. Он и своей дочери так же подал бы руку – заметь, я подаю ее в таких ситуациях не только твоей маме, но и тебе. Или вот, еще пример – мы с тобой и с Энлилем вчера пили вино. И разве ты его сама себе наливала? Нет, его наливал тебе Энлиль, а не будь его, как хозяина дома – я тебе наливал бы. Почему так? Разве ты не в состоянии сама себе налить вино? Вполне в состоянии, но – как приятнее? Тебе, как девушке, приятно, что мужчина наливает тебе вино? Ты чувствуешь себя женщиной, когда видишь, что мужчина так к тебе относится. А мужчина ощущает себя мужчиной, когда наливает вино женщине, – улыбнулся Энки. – Это совершенно не обязательные роли, но очень уж приятные, согласись. Так же и с покровительством – это не потому, что ты несамостоятельная или не свободная. Это всего лишь ролевая игра, но именно ради этой игры люди и сходятся в пары. Знаешь, как магниты – если их одинаковыми полюсами сводить, то они расталкиваются. Двое мужчин не будут жить вместе, какими бы близкими друзьями они не были. А если разные полюса – то магниты притягиваются, и слипаются вместе в один магнит. Так и пары. Разные полюса, разные роли – но взаимно приятные. И тут нечего стесняться. Можешь сама себе налить вино? Можешь. Но – не в моей компании, понятно? – улыбнулся Энки.
Эмми тоже улыбнулась.
– Свобода лучше, чем несвобода, Эмми, – повторил он. – Люди не должны принадлежать людям, как собственность. Но бывают исключения, Эмми, когда человеку хочется принадлежать кому-то, и чтобы другой человек ему тоже принадлежал. Но это не односторонняя принадлежность, не рабство. А взаимная. Что же до Энлиля… К тебе он, повторяю, совсем не так. И к своим младшим он не так. Год в шахте, добровольно… – Энки покачал головой. – Но в отношении этих двоих и их расы – они для него рабы, над ними он готов иметь власть, пользуясь их слабостями. Для меня это не так – я считаю, что мы должны помогать тем, кто младше и слабее. Мне теперь даже кажется, что он улетел тогда с нашей планеты не только из-за ссоры с патриархами. Но и чтобы быть где-то самым главным. А теперь и те, кто младше его, вместе с ним, тоже захотели иметь власть над кем-нибудь. Они имели на нашей планете свободу, и здесь тоже, эту планету у них никто не отнимет. Но им нужна не свобода, а власть – а значит, нужны рабы. Просто они еще не поняли главного.
