— Ра, расскажи, что именно вам понравилось? — спрашивает Семен.
— Ну, он ничего не мог, а мы были сильнее. Могли делать все, что нам хочется. Имели над ним власть. Он никому не сказал — он нас боялся. Потом мы ловили его еще несколько раз. Дальше рассказывать, господин?
— Без подробностей.
— Однажды мы нашли щенка…
— О господи! — простонала Карина.
— Только не нужно подробностей, Ра.
— Хорошо, господин. Без подробностей — щенок умер.
— А кого вы нашли потом? — вкрадчиво спрашивает Семен.
— Одинокую старушку. Она сама нас впустила в дом. Она жила одна и никто к ней не приходил несколько дней. Мы делали… всякое. Потом она умерла. Мы подожгли дом и ушли.
— Го-осподи… — шепчет Карина.
— Они подожгли дом и сбежали, а меня нашел ее внук, — сказал Семен. — Он хотел справедливости. Его бабушку будто растерзали звери. Многие догадывались, кто приложил руку, но доказательств не было и им было по тринадцать лет. Молодые зверята, которым не место среди людей. Он пришел и попросил помощи. Я предложил пройти обычную процедуру. Это делается так: я нахожу виновных и предлагаю раскаяться. Если они соглашаются, то становятся неподсудны. Если же нет…
— То есть, они скажут: ах, мы убили человека, нам так жаль и все⁈ Они уже не виновны⁈
— Карина, ты не очень понимаешь, что такое искреннее раскаяние. Это не слова, а трансформация души. Изменение, настолько полное, что уже невозможно жить как прежде.
— Но…
— Когда я прошу о раскаянии, не ожидаю его немедленно, но ищу намерения раскаяться, искреннего, идущего от сердца. Если я вижу его, я отступаю. Но сказать по правде, такое бывает слишком редко, со мной — никогда не случалось такого.
— Что было потом?
— Он нашел нас… — говорит Ра бесцветным голосом. — Рассказал все тоже, что и сейчас говорит. Мы смеялись над ним и он оставил нам свой телефон и ушел. А потом… у всех было по-разному. И я только недавно поняла все, господин. Помните, вы сказали, там, в офисе Ракиса? Все его деяния предстали перед ним такими, какими они всегда были? Самые первые видения, которые были у нас, всего лишь отражение ваших собственных мыслей, сказали вы. По ним они и нашли нас… о боже, только теперь я поняла, что с нами случилось, господин.
Ра наклонила голову и закрыла лицо руками. Вытерла лоб.
— Вы все сделали сами тогда, сказали вы. Не я открывал перед вами преисподнюю… это сделали мы, мы сами, вы только показали путь…
— Ра, Карина не понимает тебя. Ты рассказываешь ей, а не себе самой.
— Простите, господин, — она будто очнулась и тряхнув головой, продолжила:
— Я возвращалась домой вскоре после встречи с господином и его предупреждения, как вдруг кто-то крикнул: помогите! Голос шел из открытого люка. Я пошла посмотреть. Там на дне кто-то двигался, в темноте не видно было. Я смотрела сверху некоторое время, смотрела и слушала. Голос был странный, будто знакомый. Потом глаза привыкли и я увидела на дне будто был человек. Его окружали со всех сторон странные тени. Я всё не могла разглядеть их получше. Потом разглядела. Это были чудовища. И тогда человек, которого они обступили, поднял голову и крикнул мне жалобно: «Помогите!». Это была я сама. Вот почему я узнала голос — это был мой голос. Я вскрикнула и они тоже подняли головы. Я увидела их лица. У них было одно лицо у всех — лицо той старушки. А потом они набросились на ту меня, что была внизу и я убежала.
— У других из нашей компании тоже случились похожие вещи. Миша, который придумал пойти к старушке, ехал на электричке на дачу и задремал. А проснулся в пустом вагоне, а в тамбуре, за дверями было совсем темно и там, в темноте, кто-то был. Свет в вагоне начал тускнеть и он понял, те, из тамбура, сейчас доберутся до него и выскочил, когда электричка остановилась. Только вот она остановилась в поле и те, из тамбура вышли тоже. Он бежал очень долго, пока не пробрался к дороге. Ему повезло — остановилась какая-то попутка. Его отвезли домой.
— Мы все собрались и оказалось у каждого случилось что-то такое. Но мы не знали, что делать с этим. Разошлись, договорившись забыть. Но они начали появляться. Идешь домой, в темноте видишь их. В подворотне. В темном переулке. Они подбирались все ближе. Мы начали видеть их в сумерках и потом — днём, в тени. Потом они пробрались в дома к нам. Мы видели их в ванной, когда там выключен свет, под кроватью, за батареей, в кладовке. В любой момент, где угодно, если только была хоть малая тень.
— И мы перестали выключать свет, но я все время слышала их шуршание на границе, там, где начинались тени и знала, рано, или поздно они подойдут еще ближе. Наташа тоже понимала это, она сказала: надо жить на полную, пока они до нас не добрались. И жила. Потом…
Ра бледнеет:
— Мы начали видеть их и при свете. Но они не приходили, если рядом были люди и мы стали все время держаться рядом с кем-то. Первым умер Миша. Они забрались к нему в солнечный день, когда родители уехали на рынок. Он позвонил и рассказал, что они в доме, рядом. Мы помчались к нему, но ничего не могли сделать. Они были всюду — вокруг него. Они… издевались. Миша бегал от них, а они ранили его. Постепенно их удары становились всё сильнее, пока они не начали…
— Без подробностей, Ра, — мягко напомнил Семен.
Ра закашлялась и схватилась за горло.
— Выпей воды.
— Не надо, господин, спасибо, вы так добры! Так вот, Миша умер. Это было ужасно и мы убежали.
— Мы убежали. Наташа сказала, надо уходить дальше из города, может они не найдут нас, если уехать. Ее достали прямо в поезде. А мы с Толей решили бежать в церковь. Они не смогли зайти, но ночью нам пришлось выйти на улицу. Мы остались в ограде, на освященной земле, но они ждали снаружи. Мы поняли, что долго так не продержаться. Нас могли выгнать, или родители увезли бы. Тогда мы вспомнили про господина и его предупреждение. Мы позвонили ему. Он ведь оставил номер. Мы были на все готовы, — она сглотнула.
— Господин забрал нас и чудовища не подходили близко. Господин привез нас в поле и велел выходить из машины. Вокруг был туман. Но даже в тумане мы видели их. Они тянули к нам острые когти… только присутствие господина сдерживало их. Мы валялись в ногах умоляя о пощаде, мы плакали и молили, молили его. Но господин сказал: я уже предупреждал вас. Вы получили за свои поступки, за свое зло, причиненное людям, за нежелание раскаяться. Тогда Толя закричал, что все это из-за господина. Он кричал: «давай, убьем его и все прекратиться»! А я стала просить, чтобы господин помог мне раскаяться, ведь я не умею. В тот момент я очень хотела раскаяться. Толя остался там, а меня господин посадил обратно в машину. Я слышала, что было с Толей когда мы уезжали. А мне господин сказал, что поможет, но искупление возможно, только если я сама буду стараться. Если я научусь отрекаться от своих прихотей и капризов и научусь любить людей и мир. И я очень хочу. Поэтому я здесь и никуда не уйду. Я благодарна господину за помощь. Очень. За его милосердие и подсказки. Он не дает мне стать гнусной и указывает, если я стремлюсь к злу и дерзости, хоть я не заслужила его помощи и его доброты…
— Ну что ж, Ра, спасибо за твой рассказ. Иди, — проговорил Семен.
— Да, господин.
Карина проводила ее долгим взглядом:
— Меня всю трясет. Неужели это правда?
— Правда.
— Кто же ты? Я не понимаю!
— Суть моя — зеркало. Я отражаю души людей. Они смотрят мне в глаза и видят себя самое. Поэтому они боятся меня. Посмотреть мне в глаза на один миг — тяжкое наказание. Люди кричат от боли. Они боятся меня. Все, кроме тебя. И когда я вижу твои глаза, я радуюсь.
Карина посмотрела на него долгим взглядом:
— А почему же я могу смотреть тебя в глаза? Чем я отличаюсь от остальных?
— Важный вопрос. Наверное твоя душа содержит слишком много света, чтобы бояться меня. Ты смотришь мне в глаза и не видишь ни боли, ни зла.
Она покачала головой:
— Нет… я не хорошая. Я совершала много дурного!
