Однако песнь самой Арлис теперь умолкла навсегда.

По мере осознания случившегося горе уступало место гневу, и люди по всему Бисмарку начинали задаваться вопросом о причинах произошедшего. Убийство угрожало привычной жизни Бисмарка. Убийствам место в больших городах, а не на их территории. Говорили, что в Нью-Йорке за неделю убивают больше людей, чем в Бисмарке за год. Эти слова были правдивы, однако не могли унять боль.

Конечно, Калифорнию обвинили в том, что она породила мразь, жестоко расправившуюся с невинной девушкой – и к тому же прямо в церкви. Двойное надругательство. Все так. Но как бы справедливы ни были намеки на давно известные грехи Калифорнии, в этом случае они, скорее всего, не были оправданны. Семья жертвы ничего не знала, как и пресса, и общественность. Разобраться во всем могли лишь детективы Санта-Клары, однако они, имея перед глазами необходимую информацию, оказались слепы. Они играли по своим правилам, работали по собственным лекалам – непоколебимо верили, что убийца живет по соседству.

Однако кое-какие знаки указывали на иное. Буквы, складывающиеся в слово «Бисмарк», пусть и не вполне четкие, уже замаячили на горизонте.

Первым знаком, вне всяких сомнений, был загадочный эпизод с посетителем Арлис, объявившимся в ее калифорнийской жизни всего за тридцать шесть часов до финала. Полиция сочла, что он, возможно, был обычным курьером или потенциальным клиентом юридической фирмы, но в это трудно поверить сразу по нескольким причинам. Вот главная из них: напряженный пятнадцатиминутный разговор подтверждает, что Арлис либо знала этого молодого человека, либо он передал ей сообщение от кого-то знакомого.

Где жили знакомые Арлис? В Северной Дакоте, а не на Западном побережье. И если у убийства действительно имелся мотив, то он должен был скрываться в Бисмарке, а не в Пало-Альто. Однако следователи не установили этой связи.

Спустя две недели, к Хэллоуину, они так и не сдвинулись с места, и тут произошел еще один подозрительный инцидент, причем как раз в Бисмарке.

На могиле Арлис.

Во время похорон туда до установки надгробного камня, на изготовление которого требовалось время, поместили временную табличку. Теперь ее украли. Бессистемный вандализм исключался, поскольку другие таблички остались нетронутыми. Кроме той, что была на могиле Арлис.

Извращенный сувенир? Наверняка. Детективы Санта-Клары уже знали о двух других «сувенирах», связанных с этим делом, – личных вещах Арлис, унесенных с места преступления убийцей или убийцами. Это были трофеи. Памятные вещицы. Доказательство того, что работа выполнена тем, кому она поручена.

Общественность не знала об этом, так же как не знала о посетителе юридической фирмы или человеке в церкви. Но полицейские знали. И, несмотря на это, никак не отреагировали на новость о краже в Бисмарке. Не единственный случай, когда важная информация осталась без внимания. Был еще один эпизод, не менее зловещий, его даже начали изучать, пусть и без всякого энтузиазма, но потом отбросили.

Подробности рассказали родители Брюса Перри. Им довелось услышать историю, которая сильно их встревожила, и они задались вопросом, не связана ли она с убийством.

Если верить слухам, бродившим по улицам Бисмарка, Арлис и ее подруга, имени которой Перри не знали, однажды отправились в расположенный через реку от Бисмарка Мандан, чтобы попытаться обратить в христианство членов какого-то сатанинского культа. Очень в духе Арлис.

Неизвестная девушка, как полагали Перри, вероятно, была членом студенческой религиозной организации «Юная жизнь». Произошло все, похоже, в тот год, когда Брюс уже учился в Стэнфорде, а Арлис оставалась в Бисмарке. Да, согласились Перри, это может быть всего лишь слухом. Однако в свете гибели Арлис в церкви и кражи таблички с бисмаркского кладбища они решили, что полиции Калифорнии следует узнать о произошедшем.

Детективы Санта-Клары находились в тысяче семистах милях от Бисмарка, и им не хватало людей и бюджета на то, чтобы всерьез вести расследование еще и в Северной Дакоте. Кроме того, они по-прежнему верили в теорию местного сексуального психопата. Поэтому, воспользовавшись помощью бисмаркских властей, они провели лишь поверхностную проверку новых сведений. Нескольким членам «Юной жизни» задали вопросы по поводу этого эпизода. Любопытно, что люди действительно слышали о нем, но никто, кажется, в точности не знал, когда это произошло и как звали девушку, якобы сопровождавшую Арлис в тот день.

В итоге теория заглохла, как и изучение других деталей, которые могли бы оказаться чрезвычайно важными для расследования, но так и остались без внимания на многие годы.

Время шло, и, за исключением периодических «юбилейных» всплесков интереса к этой истории, имя Арлис исчезло из калифорнийских новостей. В департаменте шерифа ее дело постепенно перешло в разряд «висяков». Детективу-сержанту Кену Кану и его напарнику Тому Беку, которые изначально не принимали участия в расследовании, поручили искать зацепки и проверять новую информацию по делу, когда и если она появится.

Примерно раз в полгода родители Арлис звонили в офис шерифа, чтобы узнать, нет ли новостей по делу. Брюс Перри, в итоге с успехом окончивший Стэнфорд и ставший врачом, делал то же самое. Однако ответ Кана и Бека оставался неизменно отрицательным. Тогда сообщать было не о чем.

Пройдет еще несколько лет, прежде чем в деле появится пугающая рукописная заметка, нацарапанная на странице книги о сатанизме и пришедшая из-за стен неприступной нью-йоркской тюрьмы: «арлис перри: выследили, преследовали и убили. поехали за ней в калифорнию».

Но пока эти тревожные дни еще не наступили.

По состоянию на лето 1977 года убийство юной новобрачной-христианки оставалось нераскрытым.

Августовская пушка [14]

Очень медленно, по всей науке, он подкрался ближе. Тихо, стараясь не издать ни звука. Он знал, насколько важна осторожность. Его добыча неуловима и легко пугается. Сегодня он и так упустил немало возможностей. Но не сейчас. Этого точно можно поймать. Давай!

Он бросил сеть, и голубой краб с легкостью ускользнул.

– Сукин сын, – пробормотал Джордж Остин. Он снова поднял сеть и в отчаянии швырнул ее в воду.

– Эти штуки предназначены для рыбы, а не для крабов! Разве ты не знал?

Стоя позади Джорджа, ближе к берегу, я рассмеялся.

– Не видать тебе «Золотой перчатки» [15]! – крикнул я. – Разве что с моллюсками. Они не такие быстрые.

Тридцатиоднолетний Остин, страховой брокер с каштановыми волосами, с которым мы дружили последние пять лет, обернулся, проворчал какую-то гадость о моем происхождении и двинулся дальше от Дэвис-Парка, что на Огненном острове, по направлению к Большому Южному заливу. Я решил присоединиться к нему и вскоре понял, что в добыче ужина из морепродуктов мне не везет в той же степени.

Если лето 1977 года такое урожайное на крабов, где же тогда они, черт возьми, были? Теплая вода залива блестела в лучах заходящего солнца, пока мы шли по ней с сетями в руках, исследуя мелководье в поисках медленно движущейся тени, намекающей на приближение ужина.

– Я как штурман противолодочного судна, – пожаловался Джордж.

– Не, это совсем другое.

В те дни, когда я шестилетним ребенком во время каникул ежедневно ловил крабов в Рокуэй-Бич в начале пятидесятых, все было иначе. Тогда Рокуэй в глазах нью-йоркского Квинса еще мог тягаться с курортами Нью-Джерси. Чуть ли не все ирландцы Йонкерса снимали себе бунгало в Рокуэе. И крабы в то время в заливе Рокуэй прямо косяками плавали. Хотя, по правде, я не могу точно сказать, плавают ли они вообще.

Мой отец, дед и я стояли на пирсе и бросали в воду складные проволочные клетки, давая им упасть на дно и раскрыться. Потом оставалось только дождаться, когда крабы заползут на проволоку и начнут щипать привязанную внутри рыбную приманку. Дергаешь за веревку, клетка закрывается, и – привет, ужин! С тех пор многое изменилось. Как и я сам.