В этом отношении, конечно, они недалеко ушли от раввинов Месопотамии. Методы были аналогичными. Христианские мудрецы тоже опирались на наследие священных иудейских текстов. Но если раввины считали Тору вечной и неизменной, христиане считали ее, как и Танах, Ветхим Заветом, подернутым туманной дымкой, проблеском Вечного Света, которым был Иисус Христос. Такое видение проблемы ставило очевидный вопрос: каким будет Новый Завет?⁵² Почти сразу после распятия Христа ученые начали составлять коллекцию трудов, которая могла бы явиться ответом. Первыми в нее вошли письма Павла, а потом всевозможные Евангелия – жизнеописания Христа. Так же как и раввины Суры и Пумбедиты, христиане, составлявшие эти тексты, верили, что им дано размышлять о единственном потрясающем событии в человеческой истории: вторжении божества в падший мир. Оно было столь грандиозным по своим последствиям, что изменило весь порядок во вселенной. Самым явным результатом этого вторжения был не свод законов, как считали раввины, а знание, присутствующее в душе каждого верующего, что Иисус действительно Бог. «Я есмь путь, и истина, и жизнь. Никто не приходит к Отцу, как только через меня» – так сказал Иисус, согласно одному из Евангелий⁵³.

Громкое заявление, но тем не менее не вполне ясное. Лишь немногие христиане, в том числе Павел, утверждали, что лично видели воскресшего Христа. Откуда же, в отсутствие таких прямых связей, верующие могли узнать, каким в точности может быть «путь»? Сам Иисус, приказывая своим последователям брать учеников из всех народов, велел им делать это «во имя Отца и Сына и Святого Духа»⁵⁴. Но от этого яснее не стало. Кто или что это – Святой Дух? Над поиском ответа на этот вопрос трудилось много поколений христианских мудрецов. Отыскать его было непросто, поскольку он затрагивал невыразимую тайну, связанную с сущностью самого Бога. Для менее интеллектуально одаренных верующих ситуация сложилась очень удачно: Святого Духа можно почувствовать, не обязательно постигая, что или кто это. Верующие считали, что как его ни представляй – в виде голубки, или огня, или звука «с неба, как от несущегося сильного ветра»⁵⁵ – это дыхание Бога на мир. Когда они чувствовали восторг веры, благоговейный трепет в душе, то знали, что на них снизошел Святой Дух. Свидетельства его присутствия не ограничивались внутренним миром верующих. Дух ощущался и в единстве, которое он приносил христианам везде. И не важно, где жили эти мужчины и женщины, каким был их статус – все они участвовали в одной церемонии инициации. Речь идет о погружении в воду, названном «крещением»: «Ибо все мы одним Духом крестились в одно тело, иудеи или эллины, рабы или свободные, и все наполнены одним духом»⁵⁶. Без этого не может быть единства, не может быть общей церкви.

Это, в свою очередь, означает, что христиане повсеместно могут заняться делом создания всемирной бюрократии и чувствовать, что тем самым служат своему Богу. Другой путь указал Павел пристрастием к письмам. Дальние связи всегда тщательно поддерживались верующими в римском и иранском мире – они считались кровеносными артериями церкви. И самые банальные, и самые трансцендентные вопросы активно обсуждались христианами на необъятных просторах соперничавших империй. Ни цезарь, ни шахиншах не могли предложить лучшей перспективы. Христиане это видели и определенно упивались тем фактом, что «для них всякая чужая страна есть отечество, и всякое отечество – чужая страна»⁵⁷. Иными словами, пределов для христианской веры не было.

Но христианская церковь в течение нескольких веков оформилась в самую грозную неправительственную организацию из всех ранее существовавших не только потому, что изначально оперировала только глобальными масштабами. Локальные действия тоже имели место. Прошло чуть больше поколения после распятия Христа, а у христиан уже появилась необходимость в упорядоченной бухгалтерии. Бумажная работа в каждой отдельной церкви поручалась чиновнику, которого выбирала местная конгрегация «надсмотрщиком», или епископом. Правда, довольно скоро эти чиновники существенно расширили свои функции. Прошло триста лет, и епископ превратился в полновластного монарха той конгрегации, которая его выбрала. Он представлял местных христиан в общении с другими церквями, помогал решать проблемы и защищал их во время кризиса, разъяснял положения веры, говорил, какие тексты следует читать, и отвечал за них перед Богом. А значит, «на епископа должно смотреть, как на самого Господа»⁵⁸.

Епископ, таким образом, обладал авторитетом, который оценил бы даже римский или персидский аристократ. Хотя епископы, как правило, избегали шелков и драгоценностей, столь любимых высшими классами, но грубая шерсть их одежд не могла скрыть того, что они тоже, как любой великий магнат, занимались патронажем. «Если хочешь быть совершенным, пойди продай имение твое и раздай нищим»⁵⁹ – это предписание Христа, хотя ему не всегда следовали буквально, тем не менее установило среди христиан традицию благотворительности, которая смогла обеспечить епископов, людей, управлявших ее плодами, огромными резервами щедрости. В городах – одном за другим – церковь теперь составляла не просто государство в государстве, а нечто более исключительное – богатое государство. В мире, где было очень мало безопасных мест для нищих, вдов и больных, это помогло наделить местного епископа блистательной аурой святости, а святость для христиан означала силу. Из этого, в свою очередь, вытекало многое. Имея силу, епископ имел возможность дисциплинировать свою паству, а имея дисциплину, церковь могла поддерживать свой образ как универсальной и всеобщей – «католической». Прошло всего три столетия после распятия Христа, и ничто не могло являться более надежным свидетельством величия его торжества над смертью, и силы Святого Духа, чем христиане, сплотившиеся воедино.

Безусловно, в бесконечном калейдоскопе идолопоклоннических культов не было ничего, даже отдаленно сравнимого с чувством общности, которое автоматически приобретали христиане, – и пропагандисты не устают нам об этом напоминать. Но это вовсе не значит, что христиане могли похвастаться совершенным единством. До этого все же было далеко. Мир оставался царством греха, и тело церкви, как и тело Христа на кресте, корчилось от мук, причиняемых злом. Не все, претендующие на звание христианина, желали признавать власть епископа. Сам Христос предостерегал: «Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные»⁶⁰. Пища для размышлений: как отличить овцу от волка, надевшего овечью шкуру? Тертуллиан, христианский философ, живший в Карфагене, дал полезный совет: он предложил считать истиной истоки веры⁶¹. Иными словами, ничто не могло считаться действительно христианским, если это нельзя было проследить сквозь поколения ко времени самого Христа и его первых учеников – апостолов. Если это правда для доктрин, настаивал Тертуллиан, то правда и для священнослужителей. Любой епископ, происходивший от одного из апостолов, является наследником христиан, получивших благословение из рук Сына Божьего. Разве может родословная быть лучше? Таким образом, сохраняется то, что церкви получили от апостолов, апостолы от Христа и Христос – от Бога⁶².

Вероятно, эта логика считалась безупречной. Оставалось только одно но: другие христиане могли играть в ту же игру. Хотя организация самопровозглашенной Католической церкви была грозной и не имевшей равных, не только она одна оглядывалась назад к истокам веры, чтобы одобрить свои доктрины. На самом деле в каком-то смысле сами усилия верующих проложить прямой путь через дебри потенциальных возможностей веры – ортодоксии – помогали лишь открыть альтернативные пути. Существование сети епархий на огромных пространствах изведанного мира отражало понимание учений Христа, которые были оформлены прежде всего Павлом: в этом понимании церковь была всеобщим институтом, определенным скорее верой, чем законом, и насыщенной «силой духа Божия»⁶³. Однако на все эти предположения могли найтись возражения. Почему, к примеру, церковь не должна была остаться тем, чем она была в самом начале своего существования – чистым сообществом избранных, пусть маленьким, но зато незапятнанным внешним миром? И как получилось, если Тора действительно совершенно бесполезна, как учил Павел, что сам Христос утверждал прямо противоположное: «Доколе не пройдет небо и земля, ни одна йота и ни одна черта не прейдет из закона, пока не исполнится все»⁶⁴.