За ними на небольшой возвышенности стоял Пероз. Теперь он, как никогда раньше, старался выглядеть как герой древнего эпоса. Его конь неизменно был самым высоким и красивым. Обслуживающий персонал всегда находился рядом и должен был следить, чтобы конь не заржал, не помочился, словом, никак не уменьшил общий героический настрой. Царь, как всегда, был весь увешан драгоценностями. За ним, видный всем и каждому, развевался массивный штандарт – Дерафш Кавиани – флаг Кавы. Он был воплощением власти Сасанидов, но также аутентично и героически паниранским. И было вовсе не совпадением то, что, к примеру, его название свидетельствовало о легендарном предке Карина. Утверждали, что до украшения драгоценными камнями и кистями он был простым кожаным фартуком, который носил сам убивший демона кузнец. Теперь же, когда Пероз отдал приказ наступать, его целью было повторение подвига Кавы, ведь он собирался разбить целую армию демонов. Тяжелая кавалерия двинулась вперед – сначала рысью, потом галопом. Воины нацелили свои копья на значительно легче бронированных эфталитов. Погоняя своих коней, воины увидели сквозь облака пыли, что враг охвачен паникой. Потом эфталиты бросились бежать. Персидская кавалерия с криками радости устремилась в погоню, желая окружить и уничтожить противника. Воины скакали все быстрее, пыльные облака сгущались все сильнее. В них летели стрелы, которые не могли причинить одетым в прочные доспехи воинам никакого вреда. Такие пустяки не могли заставить воинов Ираншехра повернуть назад. Броня, покрывавшая их с головы до ног, была «надежной защитой от любых метательных снарядов и ран»²⁴. Они были неуязвимыми. Победа, безусловно, осталась за ними.

Но вдруг победно ликующие воины почувствовали, что под копытами их коней больше нет твердой земли. Они попадали наземь и покатились сквозь кошмарный туман из пыли и стрел в гигантский ров. Слишком поздно передние ряды персидской кавалерии поняли, что эфталиты превзошли их хитростью. Они выкопали глубокий ров, пересекший большую часть равнины, прикрыли его тонким слоем тростника и сверху засыпали землей. Оставили только пути отступления для своих войск. Преследующие противника персы ринулись прямо в смертельную ловушку: «Такой силы была ярость, охватившая их в преследовании, что те, кто были в арьергарде, не заметили катастрофы, постигшей передние ряды. Они продолжали скакать ко рву и падали на головы своих же соотечественников, пока все не были уничтожены. Среди погибших был и сам Пероз»²⁵.

Относительно гибели шахиншаха есть разные версии рассказов. Согласно одним, он, свалившись в ров эфталитов, оторвал собственное ухо и сжимал его в руке, не желая, чтобы дикие кочевники завладели его знаменитой жемчужиной. Согласно другим, он упал в глубокую трещину в земле, где умер от голода. Также утверждают, что он уполз с поля боя и был съеден дикими зверями²⁶.

С уверенностью можно сказать лишь следующее: во-первых, ни тело Пероза, ни его знаменитая жемчужина так и не были найдены; во-вторых, фарр покинул его, причем навсегда.

Лишь нескольким измученным персидским воинам повезло уцелеть в Гургане. Новости, которые они привезли, вряд ли могли быть хуже. Кровь, заполнившая ров эфталитов, могла стать кровью самого государства Ираншехр. Ни одна страна в мире не может существовать без людей и богатств, а Гурганская бойня лишила персов и того и другого. Только героические усилия сборщиков налогов помогли остаткам экспедиции выйти из безнадежного положения. Но теперь, когда имперская кавалерия была уничтожена, никто не мог помешать всадникам эфталитов. Граница оказалась открытой, а все бастионы, которые так упорно сооружал Пероз, – брошенными. Ужас медленно, но верно охватывал восточные регионы Ираншехра, то есть все территории, где некогда правили Кеяниды, эфталиты превратили в руины.

Здесь, в «обглоданных до костей» древних землях арийского народа, теперь образовалась серьезнейшая проблема для всей империи Сасанидов. И ее престиж, и база налогообложения оказались под угрозой. Но это было еще не самое худшее. Огонь эфталитов сжег не только поля и города. Пожар также распространился на сооружения, считавшиеся теми, кто их возводил, источниками благоговейной святости. Так же как огонь в руках злых сил используется для разрушения, в руках добродетельных сил он может служить небесам. Вот почему в Ираншехре строились храмы, в которых не было статуй, зато в каждом имелся «алтарь в середине огороженного пространства с большим количеством золы, где постоянно поддерживалось пламя»²⁸. Считалось, что оскверни такой алтарь – и нарушится космический порядок. После решающего и сокрушительного разгрома армии Пероза²⁹, когда храмы огня на северных границах Парфии разрушались эфталитами, многие жители Ираншехра видели в уничтожении царской армии не просто военную катастрофу, а нечто большее – затемнение самой вселенной.

И все же надежда осталась. Три самых святых храма огня – светлые и могущественные – остались неоскверненными. Один из них – Огонь Жеребца – был окружен фортификационными сооружениями на вершине холма в Мидии, гористом регионе к северу от Персии. Другой храм – «Огонь фарра» – располагался в относительной безопасности в самой Персии. Только третий – Адур-Бурзен-Михр («Огонь Михра велик») – подвергался риску нападения, поскольку находился в Парфии на древней дороге, которая вела к северным степям³⁰. Но для религиозных жителей Ираншехра понимание того, что один из самых святых храмов огня может быть осквернен, его огонь погаснет, а пепел будет развеян, было само по себе святотатством. Представить себе такое все равно что вообразить космос неизлечимо больным.

Вовсе не рука смертного принесла огонь в эти храмы. Это сделал бог Ормузд – вечный, сияющий, мудрейший. Он «зажег их, как три лампы для наблюдения за миром»³¹. Мир в этом нуждался. Ормузд, источник всего хорошего, чистого и правильного, был не единственным творцом. «На самом деле, – говорится в древнем стихе, – есть два первичных духа, близнецы, конфликтующие друг с другом. Мыслью, словом и делом их двое, лучший и худший»³². Ормузд дал миру ашу – «истину и порядок», а его тень Ариман, змееволосый, изрыгающий мрак, породил противоположность – Друдж (Друг) – «ложь». Когорты зла были всюду. Это и кочевники, такие как эфталиты, и самое дьявольское и злобное из всех созданий Аримана – лягушка. В борьбе против таких противников смертные, избравшие путь праведности и света, высоко чтили помощь, направленную им Ормузд ом. В первобытные времена пожары бушевали на земле, приходя туда, где были нужны. Один из них способствовал уничтожению колдуна Дахага, другой помог одному из Кеянидов в схватке с идолами. С тех пор огни стали неподвижными, но не утратили ни одной искры своей небесной мощи. Они остались тем же, чем были всегда – стражами порядка в мире.

Но и человеку отводилась особая роль. Смертные мужчины и женщины должны были посвятить себя делу света: жить так, чтобы являть собой искры живого огня. А повелитель вселенной не оставит их без руководства, поможет этого достичь. Много веков назад у человека по имени Заратустра было видение. Появившись после ритуального омовения в реке в сияющей чистоте весеннего рассвета, он неожиданно обнаружил, что его освещает намного более чистый и яркий свет Ормузда. В его голове зазвучали слова – наставления божества. Впервые небесный творец, источник всего хорошего, явил свой облик простому смертному. В последующие годы у Заратустры было еще много видений. Ему открылась природа космоса и ритуалы, по которым должен жить он и все прочие смертные. Отправившись в изгнание из-за нежелания своего собственного народа прислушиваться к его учениям, он нашел приверженцев на чужой земле. Эти новые последователи учений Заратустры, несмотря на непрекращающиеся попытки соседних племен их сокрушить, одержали победу в войне, их религия выстояла и обрела силу. Сам Заратустра, через которого передавались откровения Ормузда, со временем стал считаться человеческим эквивалентом священного огня, созданной божеством связью между небесами и землей. По мнению его последователей, это значило, что Заратустра (матхран) – «обладатель слов Бога», пророк.