Учение, как природа, не терпит пустоты. Ряд историков в течение последних сорока лет отреагировали на зловещее молчание, окружающее истоки ислама, предложив радикально новое решение. Они заявили, что источник Корана находится не в Аравии, а в Ираке, что изначально он был написан не на арабском языке, а на сирийском, лингва франка (язык глобального общения) Ближнего Востока в это время, а «Мухаммед» первоначально был титулом, относящимся к Христу⁶⁰.

Если книга пытается переписать основы главной мировой религии, да еще столь радикально, на обложке обязательно должно быть изображение тамплиеров или Святого Грааля. Однако сенсационный аргумент вовсе не обязательно является плодом стремления к сенсации. Вовсе не подражая Дэну Брауну, большинство ученых, исследовавших происхождение ислама, судя по всему, старались использовать в своих произведениях как можно более невразумительный словарь и малоизвестные языки. В результате их размышления редко доходили до сознания широкой публики. Несмотря на то что западный интерес к исламу в последнее десятилетие достиг беспрецедентных высот, значительно реже говорится о его истоках. Словно речь идет о каком-то морском чудовище, которое только иногда поднимается над поверхностью воды, предпочитая плавать в темных глубинах.

И сложность вопроса – вовсе не единственная тому причина. В свое время Дарвина физически истощила постоянная тревога о том, как его теории будут приняты семьей и друзьями. И сегодня многие ученые переживают не меньше, опасаясь нанести оскорбление людям, вся жизнь которых основана на вере. Заявление, что Коран мог зародиться за пределами Аравии, произошел от христианских гимнов и вообще был изначально написан на сирийском языке, будет столь же шокирующим для мусульманина, как для христианина отрицание божественности Христа. В отличие от Европы XIX в., где разочаровавшиеся семинаристы и сыновья лютеранских пасторов задали тон в выставлении религии своих предков напоказ, предоставив ее на безжалостное историческое исследование, современный исламский мир, и в этом следует отдать ему должное, не проявляет склонности последовать этому примеру. Не появилось второго Эрнста Ренана, чтобы шокировать и дразнить правоверных мусульман. Авторство Корана не подвергается сомнению даже разочарованными отпрысками имамов. Те немногие мусульмане, которые пожелали последовать по пути, проложенному европейскими учеными XIX в., как правило, предпочитали публиковать свои труды под псевдонимами, иначе сталкивались с неприятными последствиями. В любом случае в арабском мире сомнения в традиционном изложении происхождения ислама были связаны с риском серьезных угроз, судебным преследованием за отступничество и даже выбрасыванием виновного из окна⁶¹.

В результате – исход неизбежный, хотя и достойный сожаления – подвергать сомнению традиционное изложение происхождения ислама остается прерогативой западных ученых. Правда, некоторые из них мусульмане, а один – профессор университета в Мюнстере – пошел в старых тевтонов и заявил, как некоторые радикально настроенные коллеги-немусульмане, что Мухаммед – фигура мифическая⁶². К сожалению, все это не ослабило подозрений других мусульман, что зондирование и критическое исследование их древних священных традиций – некий тайный заговор, вероятнее всего организованный Моссадом или Ватиканом. Хотя, возможно, и американскими евангелистами. И тот факт, что методы, в настоящее время используемые западными учеными для помещения Корана в исторический контекст, сначала были испробованы на Библии, никак на эти подозрения не повлиял. Один оскорбленный мусульманский ученый заявил, что даже ярость крестоносцев бледнеет по сравнению с дерзкой атакой современных академиков⁶³. Сей раздраженный вопль подразумевает, что неверующим нечего совать нос в происхождение ислама. Как сказал один строгий саудовский профессор, «только труды верующих мусульман достойны нашего внимания»⁶⁴.

Если довести это утверждение до логической крайности, получится, что только поклонники Юпитера имеют законное право писать о римлянах, а поклонники Одина – о викингах. Тем не менее вряд ли необходимо быть саудовским теологом или даже мусульманином, чтобы найти нечто глубоко дестабилизирующее в тезисе о том, что истории, рассказанные исламом о собственном происхождении, скрывают столько же, сколько открывают. Правоверные, в конце концов, не единственные кровно заинтересованы в надежности унаследованных ими традиций. То же самое свойственно и немусульманским историкам. Ученость многих веков базировалась на предположении о надежности источников раннего ислама. По сей день они продолжают подвергаться бесконечным переработкам – в популярных жизнеописаниях Мухаммеда и академических текстах⁶⁵. До сих пор принимается на веру то, что они остаются для любого желающего заняться историей ислама единственными реальными кирпичами, из которых строится здание. Вероятно, поэтому в прошлом веке, особенно в последних десятилетиях, многие ученые, занимавшиеся ранним исламом, вели довольно-таки агрессивные арьергардные действия, направленные на спасение источников от избыточности. Хотя многие исследователи этого периода уже признают, что «в высшей степени сложно узнать многое об истоках ислама»⁶⁶, попытки укрепить основы не прекращаются. Кирпичи, сделанные Ибн Хишамом и его преемниками, все еще используются в строительстве.

Парадоксально, но факт: попытки устранить повреждения, нанесенные внушительному зданию мусульманских традиций, больше чем что-либо другое высветило размах смены парадигмы. Понятно, что, когда двое ученых могут посвятить всю жизнь изучению одних и тех же языков и источников и прийти к совершенно противоположным выводам, невозможно предполагать, что в происхождении ислама есть что-то само собой разумеющееся. Сорок лет назад от легкого сомнения в том, что мусульманская традиция повествует о своих истоках, вполне можно было отмахнуться, как от недостойного внимания. Ради такого пустяка не стоило беспокоить маститых экспертов. Это все равно что пытаться приписать пьесы Шекспира Фрэнсису Бэкону. А в наши дни вряд ли найдется другая историческая область, настолько расколотая спорами и несогласием, как ранний ислам. Одна из ведущих мировых ученых, изучавших Коран, даже заговорила о «схизме». Она пожаловалась, что противоречия – является ли Коран аутентичными записями изречений пророка или антологией, составленной из разных источников, – пронизывают всю область его исследования⁶⁷. Но даже схизма – это слишком оптимистичная постановка вопроса. В реальности, вероятнее всего, дела обстоят еще хуже. По правде говоря, нередко кажется – на это указывает фрагментарность свидетельств, не говоря уже о сложности и деликатности вопросов, – что есть столько разных трактовок происхождения ислама, сколько экспертов, его изучающих⁶⁸.

Все это у неспециалиста может вызвать головокружение – вроде того, что может поразить любопытного, пытающегося рассматривать тропмлей[2] в зеркальном зале. Поэтому нередко хочется отступить от проблемы, закрыть на нее глаза и сделать вид, что ее вовсе не существует. Переформулируй традиционные исламские источники и следуй по пути наименьшего сопротивления, что может быть проще? В конце концов, как сказал один известный исследователь хадисов, споры об иснадах стали не только долгими, но и скучными. Тем не менее, как он часто напоминал малодушным, в нем должны участвовать ученые, исследующие происхождение ислама. Это даст возможность продвинуться в изучении более сложных и более запутанных вопросов. Избегать их – это в лучшем случае наивность, а в худшем – халатность⁶⁹. История, в отличие от веры, не может опираться на фундамент из песка.

Но где найти твердые камни для фундамента? Начиная писать эту книгу, я понятия не имел, что обнаружить их будет настолько проблематично. Первоначально я пребывал в невежестве и, прочитав несколько биографий пророка, предполагал, что источники, датированные периодом его жизни, надо всего лишь найти. Поэтому для меня оказалось настоящим ударом обнаружить, что основная масса того, чем мы располагаем, служит, по образному выражению одного историка, «памятником разрушению, а не сохранению прошлого»⁷⁰. Я столкнулся с теми же проблемами, которые тревожили исследователей раннего ислама на протяжении последних сорока лет. Каким образом, если фундамент мусульманской традиции так зыбок, можно писать о происхождении ислама? Как можно надеяться – если иснады и множество трудов, которые на них полагаются, ненадежны – объяснить зарождение одной из величайших мировых цивилизаций? Неужели это действительно тот случай, когда отсутствие сюжета и есть единственный сюжет?