— Яволь!
— Поскольку в иностранной прессе появилось такое сообщение, мы не можем не реагировать на него. Теперь нам надо разрушить близ Франкфурта какую-то фабрику, заявив, что это как раз то, о чем писала английская газета, а вас судить, как главного виновника. И имейте в виду: приговор будет беспощадным.
— Но, герр обергруппенфюрер,— несмело проговорил Гйотль.— Я хотел только проверить, я хотел только для нашего дела... И потом... Ведь когда в двадцать седьмом году была обнаружена во Франкфурте группа фальшивомонетчиков, их оправдали...
— Карлсен, поясните,— приказал Гейдрих.
Этот Карлсен все еще стоял здесь. Он был готов ко всему. На все у него были ответы. Вот бы кого с удовольствием поставил к стенке Финк.
— В двадцать седьмом году,— забубнил Карлсен,— французской полицией случайно был обнаружен в торговой части Франкфурта-на Майне склад, где хранилось большое количество фальшивых советских червонцев. Судебный процесс, возникший в связи с этим, показал, что в деле производства фальшивых советских денег замешаны представители разных стран. Среди них были такие известные люди, как руководитель треста «Ройял Датч шелл» Генри Детердинг, шведский промышленник Альфред Нобель, немецкий генерал Макс Гофман и целый ряд других влиятельных лиц. В связи с этим, а также в связи с тем, что данная организация ставила своей целью нанести вред общему нашему врагу — коммунистическому Советскому Союзу, а также принимая во внимание, что деньги были только лишь изготовлены, но ёще не пущены в оборот, обвиняемых оправдали.
— Как видите, Гйотль,— холодно сказал Гейдрих,— нет никаких оснований для того, чтобы оправдать вас. Сожалею, но это так.
Это было страшно. Страшно и бессмысленно. Имели в руках готовые деньги, сделанные с таким трудом. Финка и Гйотля ждали заманчивые перспективы, как только фунты стерлингов пойдут в ход,— и вдруг такое...
— Вы, Финк, можете идти,— приказал Гейдрих.— Ваше счастье, что вы ничего не знали. Хотя вам, как моему представителю, надо было все знать и предупредить неразумный поступок Гйотля. Вы не сумели этого. Идите и навсегда забудьте о том, что вы знали в связи со всей этой акцией.
— Яволь,— проревел Финк, радуясь тому, что уносит свою голову целой из этого страшного логова.
А Гйотль остался. Что там было у него с Гейдрихом, Финк не знал. Лишь много дней спустя услышал, что Гйотля послали в Сербию или Хорватию, в районы, которые так и кишели партизанами.
В скором времени Финк отправился вслед за Гейдрихом в Прагу. У Гейдриха была мечта стать министром внутренних дел «третьей империи», а затем вытеснить, возможно, даже самого Гиммлера. Не раз и не два Гейдрих намекал Гиммлеру, что во главе министерства внутренних дел должен стать твердый человек, а не такой слизняк, как Фрик, но рейхсфюрер СС делал вид, что не понимает намеков своего начальника гестапо и СД. Начинать войну против Фрика он боялся, зная, что за министра горой стоит Гитлер. Ведь это же Фрик в тридцать втором году помог Гитлеру, который до того не имел никакого подданства и был нежелательным иностранцем в Германии,— именно Фрик помог фюреру оформить немецкое гражданство и тем самым сделал возможным продвижение Гитлера в рейхстаг, а со временем и на пост рейхсканцлера. Но если не было возможности убрать Фрика прямо, то были тысячи способов доказать фюреру, что Фрик бездельник, что он не идет ни в какое сравнение с целым рядом энергичных и преданных работников, среди которых самым выдающимся был именно Гейдрих. Чтобы дать своему любимцу возможность еще больше отличиться на службе, Гиммлер помог Гейдриху стать главой протектората Богемии и Моравии, созданного по велению фюрера на месте бывшей Чехословакии. Прежний протектор барон фон Нейрат не мог управиться с бунтовщиками-чехами, там была нужна твердая рука, а у кого же она была тверже, чем у Гейдриха?
Лучшего палача, чем Гейдрих, для чешского народа трудно было отыскать. Когда он узнал, что немцы несколько месяцев не могли найти скрытых под Прагой нефтехранилищ, так как чехи, несмотря ни на какие пытки, не говорили, где они, Гейдрих только усмехнулся. Когда он узнал, что студенты Карлова университета в Праге выступали против «третьей империи», он приказал посадить всех студентов вместе с профессорами в эшелон и отправить в ближайший немецкий концлагерь. Когда ему доложили, что два концлагеря, созданные на территории Чехии в Подебрадах и Милановичах, переполнены, он приказал «расчистить» их, отправив несколько эшелонов с заключенными в лагеря уничтожения.
Неизвестно, как далеко зашел бы в своей «бурной деятельности» Гейдрих, если бы двадцать седьмого мая 1942 года два пражских студента, Ян Кубис и Йожеф Габчик, не положили конец рвению претендента на пост министра «третьей империи».
Финк остался живым в тот день лишь благодаря случаю. Он должен был ехать в одном автомобиле с Гейдрихом из его загородного замка в Пражский град, но в последнюю минуту Гейдрих взял с собой двух полковников СС, и Финку не осталось места.
Студенты были меткими стрелками. Встретив машину Гейдриха возле Либенской больницы, они сперва метнули гранаты, а когда автомобиль остановился, добили обергруппенфюрера и его телохранителей автоматными очередями.
На место убитого Гейдриха пришел какой-то Кальтенбруннер. Рассказывали, что он адвокат по профессии, а по национальности— австриец, и Финк решил, что это так себе, канцелярская крыса в очках, с тихим, как у Карлсена, голосом, с несмелыми манерами. С такими людьми надо всегда быть напористым и решительным. И Финк начал действовать. Еще из Праги он написал Кальтенбруннеру письмо, в котором подробно рассказал о своей миссии у Гейдриха, о докторе Гйотле, о фунтах стерлингов. Он добивался, чтобы его вызвали в Берлин и позволили продолжить дело, для которого он столько поработал с покойным обергруппенфюрером.
И правда, не прошло и недели, как Финка вызвали в Берлин. Приказано было явиться немедленно. Лететь на самолете.
Кальтенбруннер сидел в том самом кабинете, где столько лет перед этим властвовал Гейдрих. Но как все переменилось в кабинете! Исчезло все: легкая удобная мебель, нежные пастели на стенах, миниатюрный портрет фюрера на столе. Вместо всего этого появился широченный ковер на полу, гигантский коричневый стол, колоссальный портрет Гитлера над головой начальника гестапо, а сам начальник гестапо, длиннолицый, лупоглазый, сидел в резном дубовом кресле, похожем на трон, держа на столе перед собой два здоровенных кулачища, и, казалось, готов был обработать ими прибывшего.
Куда же делся выдуманный им тихий чиновник в очках? Финк даже не успел подумать об этом. Не успел потому, что удивился еще больше, увидав около стола своего давнего знакомого обер-лейтенанта Карлсена. Тот стоял так же почтительно, как и когда-то, такой же аккуратный и прилизанный, держал под мышкой какую-то тощенькую, как и он сам, папку и почтительно ждал, что скажет его новый повелитель.
— Так вот,— хрипло промолвил Кальтенбруннер, выслушав рапорт Финка.— Получил ваше клеветническое письмо. Хотел было приказать повесить вас на первом же суку, но обер-лейтенант Карлсен вступился за вас, сообщив, что у вас и до этого бывали случаи завихрения в психике. Поэтому я изменил свое решение, хотя делаю это очень редко и неохотно. Хочу сказать вам следующее. Если еще хоть один человек услышит от вас, что будто бы покойный обергруппенфюрер Гейдрих или еще кто-то в Германии хотел заняться фабрикацией фальшивых денег, вы будете жить после этого ровно полчаса и ни на секунду больше. Запомнили?
У Финка не было сил крикнуть «яволь», и он только кивнул головой.
— Вы это выдумали,— продолжал Кальтенбруннер,— выдумали эту клевету на гестапо, на империю, на все святое для нас. Понятно?
— Яволь,— буркнул Финк.
— Учитывая вашу расстроенную психику, я пришел к выводу: вас надо послать начальником какого-нибудь лагеря на вашу родину. Ведь вы откуда-то с Рейна? Да?
— Да,— подтвердил Финк.
— Я сам буду следить за вашей службой,— пообещал на прощанье Кальтенбруннер, и Финк понял, что теперь ему нет возвращения в Берлин и к власти, пока в этом кабинете за этим столом сидит такой головорез.
