— Господин Кауль слеп уже двадцать пять лет. Двадцать пять лет он живет в Кельне. Когда-то он был боксером. Необычайное ощущение места позволило ему в совершенстве ориентироваться в Кельне. Во время войны он ночью был проводником по городу. Показывал дорогу к бомбоубежищам. Это героический и необыкновенный человек. Уверяю вас, господа, абсолютно необыкновенный человек!

— Гм...— пробормотал сбитый с толку Юджин.— Интересно было бы увидеть этого слепого боксера, который разгуливает по городу, ориентируясь лучше любого зрячего. Может, ему вмонтировали в мозг радарную установку? Я хочу поглядеть на этого вашего Кауля. Где он? В тюрьме? Поехали в тюрьму! Михаил, хочешь поехать вместе со мной?

Но предупредительность господина Лобке была беспре-дельна.

— Прошу прощения! — сказал он.— Но я уже распорядился, чтобы господина Кауля доставили прямо сюда. Возможно, он уже здесь. Если разрешите...

— Ну что ж, разрешаем,— махнул рукой Юджин.— Давайте его сюда! Каких только чудес мы не насмотримся в этой Европе!

Лобке поклонился и вышел. Аденауэр переступил с ноги на ногу. Не знал, как держать себя. Грубая военщина всегда шокировала его. А то, что происходило сейчас, просто возмущало. Нужно обладать хотя бы минимумом вежливости, ведь перед тобой пусть не бургомистр немецкого города, пусть не глава будущей могущественнейшей партии, пусть не вполне вероятный кандидат на пост канцлера! — но просто человек преклонного возраста, человек, который годится тебе в отцы, если не в деды! Эта война так испортила сердца... Война да еще коммунисты. Недаром же здесь, рядом с американцами, торчит этот большевистский агент!

Бог знает где отыскал этого странного слепого боксера Лобке. Приходится только удивляться его изобретательности! Если бы не знал наверняка, что взял его к себе, подчиняясь настоянию епископа, то мог бы подозревать, что предусмотрительного и хитрого доктора подсунули ему какие-то потусторонние силы.

— Господа! — обратился к присутствующим бургомистр.— Быть может, вы присядете? Я человек глубоко штатский, я не привык к такой стремительности в действиях, как это диктует ваша профессия и ваша молодость, поэтому простите, если я несколько растерялся.

— Э, пустяки! — ободрил его Юджин.— Мы не будем вам мешать, господин бургомистр. Работайте себе, мы подождем в соседней комнате. Там, кажется, просторнее. О’кей!

Бургомистр проводил их в гостиную. Не мог же он оставить своих гостей, вернее своих хозяев!

Доктор Лобке появился минуту спустя в сопровождении мрачного верзилы с неподвижным взглядом. Кауль шел настолько уверенно и твердо, что непосвященный человек никогда не принял бы его за слепого.

— Господа, разрешите представить вам господина Кауля,— сказал Лобке с поклоном.

— Здравствуйте,— буркнул Макс.

— Вы знаете Кельн? — спросил его Юджин.

— Как собственный карман.

— И можете ходить по городу без поводыря?.

— Да.

— Но ведь вы не видите?

— Разве для этого непременно нужно видеть? Достаточно чувствовать под собой землю и то, что вокруг.

— Вы могли бы быть моим помощником? Проводником по городу?

— Если вас это интересует — мог бы. Это намного лучше, чем сидеть в тюрьме,— Слепой хрипло засмеялся.

— Это верно, что вы профессиональный боксер?

— Когда-то был им.

— Теперь позабыли?

— Нет, почему же? Могу набить физиономию кому угодно, если, конечно, возникнет в этом необходимость.

— Даже мне?

— Если вы смыслите что-нибудь в боксе, то почему бы и нет?

— А если не смыслю?

— Тогда не стоит пачкать руки.

Юджин подмигнул Михаилу: сейчас, мол, я его обработаю.

Скиба сделал движение, чтобы удержать американца. Вспомнил, как когда-то в лесу Юджин сбил своим кулачищем пана Дулькевича, и ему стало неловко за товарища. Нападать на слепого — это все-таки непорядочно.

— Может, попробуем? — сказал Юджин, приближаясь к Каулю.

— Вам непременно хочется получить свое?

— Допустим.

— Тогда получайте!

И Юджин был нокаутирован одним ударом. Ударом молниеносным. Юджин успел только охнуть. Он упал боком на ковер, подвернув под себя руку, и ошарашенно уставился на слепого, который даже не улыбнулся.

— Мне кажется, вы именно тот, кого я ищу! — воскликнул он, лежа на ковре.— Что вы скажете, господа?

Капитан Петтерсон досадливо поморщился: ему не по душе было такое мальчишество лейтенанта. Лобке был весь предупредительность и внимание. Бургомистр чувствовал себя отвратительно. Мало того, что перед его глазами устраивали недостойный спектакль, теперь еще ждут от него каких-то слов. Ибо раз все молчат, должен говорить он, самый старший здесь.

— Господа,— сказал он патетически,— запомните эту сцену! Она во многом символична. Господин Кауль — это как бы весь немецкий народ. И наш народ вправду такой. Он слеп, но могуч. Слепые силы бродят в его могучем организме. И силы эти нужно соответственно направить. Нацисты направляли их только во вред, наша задача — дать им проявиться в добрых делах. И когда перед моими глазами американский гражданин убеждается в силе немца, то я невольно заглядываю в грядущее. Я уже вижу, как полная благородства и молодеческого задора Америка ведет за руку старую, порядком потрепанную злым роком, но сильную духом и мудрую Германию.

Он подошел к Юджину, чтобы помочь ему подняться. Хотел быть учтивым до конца. Но Юджин вскочил сам.

— Черт его побери, господин бургомистр! — воскликнул Юджин.— Вы видите много, но не все. По крайней мере, так мне кажется.

— Каждый видит то, что может,— сказал Макс после долгого молчания.

— Возможно, что Америке и придется водить за руку вашу Германию, господин бургомистр,— продолжал лейтенант,— но покамест господин Кауль поводит меня по Кельну. Чтобы я мог выполнить свое задание, которое, к сожалению, не подлежит разглашению. Не так ли, капитан?

ХОТЬ С МОСТА ДА В ВОДУ

Шел дождь. Теплый и ласковый. Водители машин, переезжающих через кельнский мост, с удовольствием высовывали из кабины головы, подставляя их под мягкие струи, падающие с неба. Два регулировщика, стоявшие на правом конце моста, сняли каски и тоже подставили под дождь головы. Вдруг один из них толкнул товарища:

— Ты глянь!

Прямо на них бежала женщина. Молодая белокурая женщина в темном платье, плотно облегающем ее гибкий стан, с легким светлым плащиком на руке. Она вывернулась из-за едущих машин, проскочила между ними, рискуя быть сбитой, вырвалась на середину моста, на свободное пространство и бежала, размахивая плащиком, позабыв накинуть его на себя.

— Куда? — крикнул ей регулировщик, первый заметивший ее.— Стой! Нельзя бежать посередине! На пешеходную дорожку!

Он протянул руку, чтобы задержать женщину, но она ловко вывернулась, спина ее резко изогнулась, отчего под платьем обрисовались острые конусы грудей.

Второй регулировщик придержал товарища.

— Нужно иметь больше масла в голове,— сказал он беззлобно.

— Масла? — Тот был озадачен.— Зачем?

— Смазывать шарики. Не видишь, что ли, какая женщина? Да, может, она нарочно бежит посредине, чтобы ее все видели. Тут небось есть на что посмотреть...

— Вечно ты об этом...

Шоферы сразу приметили женщину. Езда по мосту была настолько скучной и однообразной, машины двигались так медленно, что невольно приходилось пялить глаза по сторонам в поисках хоть какого-нибудь развлечения. Изголодавшаяся по женской красоте, откормленная солдатня заревела от восторга, увидев на середине моста молодую женщину, похожую на голливудскую кинозвезду, сошедшую со страниц американских иллюстрированных журналов. Но Америка была далеко, а здесь, в нескольких метрах от твоей машины, бежало по мосту такое прекрасное, такое очаровательное существо!

Женщина бежала без оглядки, дико поводила глазами, словно кого-то искала, выкрикивая на ходу: «Киндер, беби, чайльд, анфан, киндер...»