Их путешествие по Риму началось с центра и разворачивалось концентрическими кругами все дальше и дальше, ближе к окраинам, через узкие тибрские мосты к уцелевшим сводам терм Каракаллы, к церкви святого Петра в оковах, где в боковом крыле высилась могучая мраморная фигура Моисея Микеланджело, к памятнику Гарибальди на Гяниколо, к пышному стадиону форо Италико, перед входом в который стоял белый обелиск с надписью: «Муссолини — дукс» — «Муссолини — вождь». На каждой мраморной плите, которыми была устлана площадь перед входом на стадион, чернели глубоко выдолбленные буквы, складывающиеся в короткое ненавистное слово «дуче». Слова теснились, находили одно на другое, укладывались по четыре в одном квадрате, выписывались подобно каким-то мрачным стихам: «Дуче, дуче, дуче». Сотни черных, как смерть, слов на беломраморных плитах.

— А это тоже история? — спросил Михаил. — Это тоже музей?

— Конечно! — воскликнул подполковник. — Я уже вижу здесь толпы туристов. Вижу, как фотографируют надписи на этих плитах. Ведь это так интересно! Это — коммерция! Вы не коммерсант — вам этого не понять!

Ясное дело — ему этого не понять никогда! Достаточно с него, что он знает «эйн, цво, драй», что дышал запахом гари и трупов, что видел свою кровь и кровь своих товарищей...

Но Рим? Почему молчит и дремлет в оцепенении Рим? Почему не сбросит с себя эти кровавые тряпки, почему не разнесет в прах эти камни, запятнанные жестокостью и человеконенавистничеством? Разве не достаточно Риму того, что он обладает творениями Микеланджело, Рафаэля, Тициана, разве мало ему пожелтевшего от времени мрамора, хранящего следы Цицерона и Сенеки?

— Рим и без того велик, — заметил Михаил, как бы разговаривая сам с собой и в то же время обращаясь к подполковнику, обращаясь ко всем, ко всем... — Рим и без того велик...

На следующий день подполковник повез Михаила на аэродром Чампино. Ехали по виа Аппиа — дороге императоров и умерших, окруженной стенами и древними могилами. Рим перешагнул через свои ворота, он еще был здесь, на виа Аппиа, нажимая на узкую ленту дороги. Он неохотно расступался, давая место людям.

Аэродром лежал слева от виа Аппиа, притулившись к невысокой гряде гор, исторгнутых на поверхность земли мощной силой вулканов. Несколько самолетов притаились под самым горным кряжем. Очевидно, это были военные машины — истребители, штурмовики или же легкие бомбардировщики.

Ближе к строениям аэропорта стоял готовый к отлету американский транспортный самолет «С-54», за ним — четырехмоторная «летающая крепость» с распознавательными знаками британских военно-воздушных сил.

Михаил присоединился к группе пассажиров, которые должны были идти на посадку в «С-54». Среди них находились американские полковники с туго набитыми чемоданами, три костлявые дамы из ЮНРРА, сержанты, обвешанные медалями, какие-то ни на минуту не умолкающие штатские в черных костюмах и круглых шляпах, в накрахмаленных до скрипа рубашках, глядя на которые Михаил с доброй улыбкой вспомнил пана Дулькевича...

Где они теперь, его друзья? Пиппо будет с гарибальдийцами, потом найдет свою маму, о которой вспоминал на протяжении всей войны, начнет искать работу, как искал ее до войны, как будет искать, очевидно, всю жизнь. Франтишек Сливка со временем доберется до Праги, даже не обязательно ему ехать в Рим. Пан Дулькевич... Пан Дулькевич, несомненно, найдет поляков, тех самых поляков генерала Андерса, которые забыли о родине и шатались по белу свету, в то время как Советская Армия освобождала Польшу. Он найдет их здесь, потому что они близко, потому что они все-таки поляки. Останется ли он с ними? Или, быть может, вспомнит слово «Сталинград», под знаменем которого шел по Европе, и пойдет не к андерсовцам, а туда, где ждет его Варшава, где ждет родной дом, которого уже нет и который необходимо восстановить.

Риго? Но куда же может деться француз, раз Франция жива и вновь свободна?

Когда они расставались, Михаил шутя спросил Раймонда: «Что бы ты хотел с собой забрать с войны?» — «Автомат»,— ответил француз. «Автомат? — удивились партизаны.— Разве ты не собираешься стать священником? Зачем тебе автомат?» — «Я бы привез его домой, закопал бы в саду моего отца, — ответил Риго, — поливал бы его каждый день, приговаривая: ржавей, каналья, ржавей! »

Сержант из аэродромного обслуживания раздавал пассажирам спасательные жилеты (на случай аварии над морем) и карманные библии, не боящиеся воды. Такая предусмотрительность позабавила Михаила: начнешь тонуть — читай библию водонепроницаемую, авось спасешься!

— Вам смешно, — заметил подполковник, — а у нас это просто сервис, американский комфорт. Мы не привыкли терпеть неудобства где бы то ни было.

— Не знаю, так ли это необходимо, — сказал Михаил, — но за все то, что вы сделали для меня, я могу быть вам только благодарен.

— Э, мелочи!

— Надеюсь, мы будем друзьями?

— И я надеюсь.

Они обменялись адресами, пожали друг другу руки.

— Счастливо! — сказал подполковник.

— Спасибо,— ответил Скиба и побежал вслед за группой пассажиров, торопящихся на посадку.

Немного дальше, очевидно к английскому самолету, шла группа военных. Все как на подбор — высокие, в твердых офицерских фуражках.

Один из военных в английской офицерской униформе оглянулся. Он повернул лицо лишь на секунду, скользнув по Михаилу холодным взглядом, но этот взгляд как ножом полоснул Скибу.

Мертвенно-бледное, обескровленное лицо офицера было до боли знакомо Михаилу.

— Эй! — крикнул Скиба и побежал к англичанам. — Эй!

Он был уже совсем близко, обе группы как раз сходились: американская и английская. Они сближались, чтобы тотчас разойтись, каждая к своему самолету. Михаил знал, что сейчас увидит этого офицера и убедится — он это или ему только померещилось?

— Эй! — еще раз крикнул он, и офицер снова не выдержал и опять оглянулся.

Скиба увидел тяжелые челюсти, упрямый узкогубый рот, густые короткие брови, длинный, с широкими ноздрями нос: майор Роупер, шпион, бандит, убийца Дорис и Клифтона Честера, убийца Юджина Вернера, только каким-то чудом спасшегося от смерти!

Механически, еще не приняв никакого решения, Михаил пошарил правой рукой в кармане, крепко сжал рукоятку пистолета.

Офицер в третий раз оглянулся, дернул себя за кобуру с игрушечным браунингом, как-то по-собачьи отпрыгнул в сторону и неожиданно для всех бывших на аэродроме, неожиданно для всех, кроме Скибы, побежал, пригибаясь, прикрывая затылок ладонью левой руки.

— Стой! — закричал Михаил, выхватывая пистолет и вскидывая руку с оружием вслед Роуперу. Тот бежал, изо всех сил вымахивая своими длинными ногами, пригибаясь все ниже и ниже к земле.

Не опуская пистолета, Скиба метнулся вслед за Роупером. Дамы из ЮНРРА испуганно взвизгнули. Полковники, не решаясь оставить свои чемоданы, удивленно переводили взгляд то на Скибу, то на удиравшего англичанина. Спутники Нормана Роупера остановились и ждали, чем окончится это опасное столкновение.

Не растерялись только два американских сержанта: мгновенно бросились они к Скибе, один повис на руке, сжимавшей пистолет, а другой преградил ему дорогу и закричал:

— Ты что — с ума спятил?

Со стороны помещений аэропорта уже бежали солдаты военной полиции. Подполковник, который еще не успел уехать, тоже поспешил сюда, еще издали что-то выкрикивая Михаилу.

Через минуту вокруг Скибы собрались все, кроме Роупера, уже скрывшегося в «летающей крепости», и его спутников, которые, убедившись, что все завершилось благополучно, поторопились забраться в чрево четырехмоторного гиганта.

— Что случилось? — спросил подполковник. — Что с вами, лейтенант?

— Вам этого не понять. Это партизанские дела.

— Да, но вы хотели стрелять в офицера его величества!

— К сожалению, только хотел. Выстрелить не успел. А надо было. Это убийца. Кстати, он смертельно ранил солдата американской армии. Я вам об этом рассказывал. Куда идет тот самолет? Его нельзя задержать?