Вот тоже — казалось бы, средневековье дремучее, а соблюдение имперских законов, особенно — в отношении собственности, на уровне, способном вызвать зависть. И дело, пожалуй, не в суровости наказаний (загреметь на каторгу или на эшафот — это надо хорошо постараться), а в убеждённости, что отвертеться не удастся. Ну, и магически подтверждаемые клятвы, обязательные для всех государственных чиновников. Потому в Роулинге ищут наследников сгинувших на большой дороге путников, в глухую деревушку на заброшенном тракте везут за несколько сотен вёрст сообщение о наследстве — и это абсолютно никого не удивляет. Блин, и правда — завидно.
Добравшись до стрельбища, я познакомился с начальником учебки, пожилым усатым дядькой в звании, приравненном мною к капитану. Имя своё он произнёс неразборчиво, переспрашивать я постеснялся. Решил — узнаю в канцелярии, или ещё где при случае, а пока буду обращаться по званию или просто на «вы». Благо с моей совершенно дырявой памятью на имена опыт такого вот безлично-вежливого общения накопил изрядный. Могу знать и помнить о человеке кучу всего — возраст, предпочтения в музыке и кино, политические взгляды, отношение его к окружающим, количество детей и внуков, какие сигареты он курит — и не помнить, например, отчество и фамилию. Или наоборот — фамилию знаю, а имя в голове не держится. Своего преподавателя по «вышке» — то есть высшей математике — выучил (в том смысле, что сопоставил вместе должность, внешность, фамилию и имя-отчество) только к концу третьего семестра. До того путал по фамилии с физиком, а по отчеству — с историком… Опять я отвлёкся.
Итак, дядька, покосившись недовольно на армейские нашивки на моей не слишком форменной одежде, проворчал:
— Ладно, предупредили. Пойдём, сотник, там твои как раз строятся.
За полсотни метров пути от кабинета до плаца этот капитан успел сделать мне штук семь замечаний, касающихся ошибок в расположении и комплектности знаков различия на моей одежде. Как я узнал позже, его за такую вот дотошность дразнили, а кое-кто, кто мог себе такое позволить — и в глаза называли Инквизитором.
На плацу, который представлял собой утоптанную до кирпичной твёрдости земляную площадку с одним мощёным краем, неубедительно пытались изобразить подобие строя около полутора сотен лиц мужского полу. Как выяснил позже их, не считая сержантов из ведомства Инквизитора, было сто сорок семь единиц личного состава. Кстати говоря, лицами обладали не все, были такие физиомордии… Как говорится, во сне увидишь — топором не отмахаешься. Впрочем, мне их не женить надо, а стрельбе обучать. Плац ещё вызывал сомнения: пройдёт дождь, и будем на построение не выходить, а выплывать.
Кстати говоря, строились мои будущие орлы-снайперы в полном боевом, с оружием. М-дя, бывает и хуже, но не всегда: лук простой деревянный, длиной примерно метр тридцать, тесак в ножнах на поясе, колчан, кожаная куртка (скорее, рубаха, но уж больно выделка кожи грубовата) с короткими рукавами и нашитыми бляшками, бронзовыми по виду. Сапоги, грубые, похожие разом на кирзачи и самошейки на одну ногу. Штаны, под куртками — рубахи из небелёного полотна, на плечах коротенькие накидки, имитирующие пародию на плащ, явно геральдического или ещё какого ритуального назначения. Мешки типа «сидор» были, фляги на поясе, ещё один нож, явно хозяйственного назначения, какая-то коробочка и пара кисетов там же, на ремне. Всё. Собственно, больше ничего и не надо, если летом и в гарнизоне, но вот исполнение большинства элементов снаряжения…
Я прошёлся вдоль строя. Снаряжение уже более-менее подогнано, но не у всех до конца, куртки не обмяты, одно слово — вчерашние новобранцы. Оружие… не будем о грустном.
— Здравствуйте, орлы!
Да уж, ответ ничем не похож на слитное «здра-жла…» и так далее. Кто в лес, кто по дрова, чей-то голос вообще пискнул: «здрасьте, дяденька!». Не то природное у человека, не перестроился ещё, не то прикалываться пытаются — потом разберусь.
— Да уж. Ладно, строевой займёмся тоже. Я — ваш новый командир по стрелковой части. Как вы можете видеть, сотник Империи, зовут меня Виттор. — Я решил максимально адаптировать доставшееся мне при переносе имечко к более привычному. — Если бы вы обладали Даром, то могли бы увидеть доказательства того, что я ещё и Истинный Страж. Это к вопросу моей квалификации. Обращаться ко мне будете «господин сотник» или «командир» — по обстановке. Вопросы есть? Вопросов нет.
Судя по открывшимся там-сям ртам, у некоторых вопросы возникли. Щаззз, с четырьмя «з», так я и позволил кому-то что-то спрашивать. У нас тут не семинар-диспут, а построение. Можно сказать, довожу до сведения личного состава приказ номер один, а они будут с вопросами лезть! Ничего, со временем привыкнут узнавать риторические вопросы командования. Тем более что я тут получаюсь один офицер на роту, грубо говоря, да ещё и в учебке, где народ пока дикий и правильному поведению не обученный. Одна надежда на приданных «сержантов» из ведомства придирчивого капитана, да ещё на особенности местного уклада — для моих бойцов офицер — это не просто «такой же мужик, но с другими погонами», а существо другой породы. К тому же с мерами воспитательного воздействия тут попроще, а их ассортимент — поширше. Или даже поширее. Ничего, прорвёмся.
— Итак, мы с вами будем учиться чему? — я ткнул пальцем в ближайшего детинушку: — Отвечай.
— Из лука стрелять, — в голосе опрошенного слышалось некоторое недоумение.
— И этому тоже, но потом. Для начала, будете учиться быть солдатами. Точнее, этому вы будете учиться всё время, от начала до конца. И это не только дисциплина и умение держать строй. Во-вторых, будем подтягивать вам физическое состояние. То есть — наращивать силу, выносливость и ловкость.
— А это ещё зачем? — раздалось из глубин строя.
— Во-первых, следующий, кто вякнет в строю без моего разрешения, а тем более — перебьёт командира, получит дисциплинарное взыскание. А во-вторых, сейчас объясню на примере. Я всё люблю объяснять на примерах и сразу всем, чтоб лишний раз не повторяться. Первая шеренга — шесть шагов вперёд марш!
С помощью сержантов команда была выполнена минуты через две. Бойцы этой первой шеренги нервно оглядывались по сторонам.
— Да уж, стадо овец на лужайке, а не солдаты. Строевой надо будет заняться обязательно. Вторая шеренга — четыре шага вперёд марш! — Пауза. — Третья шеренга — два шага вперёд — марш!
Я подождал, пока строй разомкнётся по глубине. Возможно, тут для этого существовала отдельная команда, но я-то её не знал, да и в любом случае — очень сомневаюсь, что подчинённые меня бы поняли.
— Итак, теперь взяли в левую руку ваши палки с верёвками, — я увидел недоумённые взгляды и ткнул пальцем в лук одного из бойцов.
— Это не палка, это армейский боевой лук! — обиделся один из инструкторов.
— Хорошо. Возьмите в левую руку ваши боевые армейские, — я покосился на возмутившегося инструктора, — палки с верёвками, вытяните руку вперёд и замрите в таком положении.
Я заметил какое-то странное движение в глубине строя. Присмотрелся.
— Кто приказал натягивать тетиву?! Куда вы, клоуны, стрелять собрались?! Палку — в руку, руку — вперёд! Выполнять!
Я решил дать простейшее упражнение на статику. Даже пустую руку неподготовленному человеку удержать горизонтально несколько минут непросто, а если там ещё и груз, хоть и небольшой… Короче говоря, довольно наглядный, хоть и не слишком честный способ убедить солдат в их неготовности.
Дождавшись выполнения команды, я подозвал возмущавшегося инструктора и заговорил с ним вполголоса.
— Оставим пока без внимания, что вы позволили себе меня перебить — формально я вам не командир. Теперь по сути возражения. Не желаете сравнить? — я протянул сержанту свой лук.
Тот, и без того ошеломлённый моим к нему обращением, изумился ещё больше, но оружие схватил охотно. Удивлённо погладил тетиву, рассмотрел сложную многослойную конструкцию древка и, взглядом спросив разрешение, попробовал натянуть лук, имитируя выстрел. С заметным усилием дотянул правую кисть примерно до подбородка, попытался плавно отпустить тетиву, но в самом конце не удержал, тренькнув ею по наручу. Смущённо протянул оружие мне. Я, приняв лук, слитным движением обеих рук оттянул тетиву к мочке уха, плавно отпустил её. Потом, повернувшись к строю, в котором у многих руки уже опустились или дрожали, ехидно произнёс:
