– Это куда, – спросил Андрей из-под одеяла, плохо представляя, о чем его просят, – что такое сердце?

– Это вот сюда. – Она ткнула пальцем себе под грудь.

– Хорошо, – ответил он воспитательнице и просунул ноги мимо нее в промежуток между кроватью и раскладушкой, сдернул одеяло с Ромы.

– Не бойся, Рома, давай станем братиками, я тебя в обиду не дам, – выпалил он скороговоркой и осекся. На раскладушке лежало тщедушное тельце с поджатыми ногами. Рома держал сжатые кулачки своих ручек на груди, таращил на него глаза и тяжело, как от удушья, дышал.

– Господи! – воскликнула Мария Николаевна, схватила Рому в охапку, прижала к груди и почти бегом бросилась к двери: – Где врач? – кричала она на ходу. – Вызывайте «скорую помощь»!

В спальне сразу стало тихо. Но дети быстро пришли в себя, начали молча одеваться, выходить из спальни. Кто-то застилал кровать, но это было не обязательно. Воспитатели не заставляли детей это делать – относились, как к больным.

Рому привели в столовую только вечером. Мария Николаевна подвела его за ручку к столику, где сидел Андрюша, один стул был свободен.

– Ромочка, здесь ты будешь кушать. Садись рядом с Андрюшей. И в спальне рядом, и здесь, в столовой, – сказала она громко, чтобы слышали все.

Сестра-повариха тут же принесла на стол тарелку с горячим пюре и котлеткой. Стакан с компотом уже стоял на столике. Так началось их знакомство. Рома был нелюдим и молчалив. Но инстинктивно всегда держался рядом с Андреем.

Наконец зима, когда Рома появился в детдоме имени Крупской, кончилась. Южная весна распахнулась морем зелени, ярким, даже жарким солнцем. Наступило 1 мая 1969 года. Каждый год в этот день всех шкетов сажали в кузов грузовика и везли на демонстрацию. С одной стороны грузовика, к его борту, был прибит большой фанерный лист с нарисованным силуэтом крейсера «Аврора». Поэтому детям поверх курточек надевали матросские воротнички синего цвета с тремя белыми полосками по краям. И белые бескозырки с черными ленточками. На ленточках блестели золотые якоря. Бескозырки были старыми и потертыми. Явно находились в работе долгие годы, служили сменяющим друг друга детдомовцам не один десяток лет. В подвале детского дома бескозырок было великое множество, размеров хватало на всех.

На грузовик влезли два воспитателя. Андрюша и Рома стояли как раз за фанерным листом у борта. За ними, расставив широко ноги, встал воспитатель – физкультурник Михаил Петрович. Машина наконец тронулась, тихим ходом поехала к площади у здания горкома партии, в котором находился и исполком. Машина подъехала к улице, через сотню метров выходящую на площадь. По ней шла колонна радостных людей с цветами и красными флагами. Когда машина с крейсером «Аврора» подъехала к колонне, двое милиционеров из тех, что стояли вдоль всей дороги, засвистели в свистки и жестами разорвали колонну. Одна ее часть остановилась, другая продолжила движение. Машина аккуратно въехала в колонну и через пять минут оказалась на площади.

Шкетам в машине было заранее сказано, что когда они въедут на площадь, то сразу должны приложить правую руку к бескозырке – как делают военные. И руку чтобы не опускали, пока не проедут через площадь. Самое главное – надо смотреть строго на трибуну, где будут стоять дяди, и улыбаться.

Ровно так все и началось. Когда машина почти въехала на площадь, Андрей увидел, что вся она заполнена людьми. Роман стоял на цыпочках, тоже хорошо видел, что происходит за бортом грузовика. Над людьми на площади краснело море знамен, люди держали на длинных палках портреты двух бородатых с длинными девичьими волосами мужчин. Еще одного дядю – лысого, с маленькой бородкой, но тоже с усами – он видел в кабинете директора детдома – это был друг всех детей Владимир Ильич Ленин. Его жена построила их детский дом, как объяснял детям директор.

Андрюша и Рома стояли у борта, прижатые другими детьми и Михаилом Петровичем. Одной рукой оба держались за фанеру, другой отдавали честь дядям на балконе дома на площади. Те, в свою очередь, приветливо махали руками и цветочными букетиками людям, что шли мимо них. Когда «крейсер «Аврора» поровнялся с трибуной, Андрюша заметил, что важные дяди смотрят поверх них – на людей, что заполнили площадь позади колонны. Любопытство пересилило страх, он отвернулся от трибуны, чтобы посмотреть на праздничную толпу людей. Столько он не видел в своей жизни никогда. За ним повернулся и Рома. В следующее мгновение оба поочередно получили удар ботинком по ногам.

– Выпорю обоих! – прошипел в уши луково-чесночным перегаром Михаил Петрович. – Руки к голове и смотреть на балкон! – рявкнул он, перекричав шум демонстрации и музыку из громкоговорителей на столбах. В ушах у обоих зазвенело, они тут же повернули головы обратно. Но звон в ушах длился недолго, любопытство взяло верх. Андрей и Рома вновь и вновь поворачивались и смотрели на красочную толпу взрослых, где могли быть и их мама с папой.

Машина двигалась по площади совсем медленно. Дядя Миша продолжал пихать их ногой, заставлял смотреть только на трибуну, но Андрюше и Роме было интересно другое. Дядя Миша продолжал рычать:

– Я кому сказал, смотреть только на трибуну, смотрите только туда!

Но ничто не могло уже остановить их любопытство. Люди в толпе на площади и в колонне стояли и двигались с красивыми цветными шариками, смеялись и трясли знаменами и плакатами. Дяди на трибуне все так же, как вначале, вяло махали руками, не отличаясь друг от друга черными пиджаками с красными повязками на лацканах типа девчачьих бантиков. И тут Андрей, который был на три года старше Ромы и кое-что соображал, вдруг понял, почему их заставляют смотреть на дядек на трибуне: все боятся этих больших начальников. Даже огромный дядя Миша сильно боится больших начальников, а большую и громкую толпу – нет.

Когда колонна с грузовиком и детьми в бескозырках выехала с площади на улицу, Михаил Петрович присел перед ними на корточки, прижал к себе и проговорил:

– Андрюшка, не говорите Марии Николаевне, что я вас пихал. – Он тяжело дышал на них тем же запахом лука и чеснока, но был уже совсем не страшным, обычным дядей Мишей – добрым и надежным: – Сами понимаете, с нас спрашивают.

Он встал, потрепал их обоих за плечи и отвернулся. Ребята молчали. Они уже забыли, как воспитатель пинал их ногами. Оба были полностью поглощены увиденным. Когда грузовик привез их обратно в детдом, все шкеты продолжали галдеть, долго не могли успокоиться. Тот день был праздничным. На обед дали суп с кусочками мяса и макароны с большой котлетой. Вместо обычного теплого чая – какао с пирожным. Многие беспризорники видели его первый раз в жизни.

Так прошла весна, потом и лето дошло до своей середины. Жизнь в детдоме шла своим чередом. Андрюша всегда был рядом с Ромой, они говорили о чем-то своем, вспоминали родителей. Врали и сочиняли кто как мог, поскольку ни тот, ни другой их почти не помнили. Но все хорошее когда-то кончается. Однажды их дружба закончилась в одно мгновение. Вернее, друг друга они больше не увидели.

Как-то утром, еще до объявления подъема, к раскладушке Ромы подошла Мария Николаевна, потормошила за плечо и прошептала на ухо:

– Ромочка, вставай!

Она приподняла его голову с подушки, подложила руку под спину и легко посадила сонного мальчика на раскладушку. Он долго тер спросонья глаза, но молча встал, забрал со стульчика у изголовья свои чулочки, носки и байковую рубашку. Воспитательница подхватила его на руки и понесла к выходу. Андрей этого не видел. Только слышал сквозь сон, что кто-то, наверное, воспитательница снова подходила к его кроватке, и что-то прошуршало на Роминой раскладушке.

Когда все дети проснулись, в спальню вошла Мария Николаевна, велела всем просыпаться и идти чистить зубы. Потом сказала громко, даже с какой-то радостью:

– У Ромы нашлась бабушка, и она забрала его в Москву!

Общей радости в ответ она не услышала. Дети вообще не отреагировали на ее слова. Вернее, в спальне наступила абсолютная тишина. Таких слов каждую секунду ждали все четыре десятка лишившихся родителей детдомовцев. Каждый такой случай вызывал в них глубочайшую тоску и зависть – почему это случилось не с ним? Почему!!!