– С твоего язычка, – напомнил Присмет.

– Было, что скрывать. Но я продолжу. Ты велик и своей волей!

– Ладно. Поговорили на эту тему, и будет. Мы сегодня прошли пока что всего половину того пути, который наметили, – озабоченно сказал Присмет. – Надо догонять самих себя.

– Так и сделаем. Ты посмотри на ребят, им сейчас всё нипочём. Так что будем идти сегодня столько, сколько будет нужно, чтобы выйти к последнему острову.

– А вот в этом я не уверен, – с сомнением прогудел себе под нос Присмет. – Посмотрим…

Крин без задержек продвигался по гряде до полной темноты. И всё-таки до последнего острова, который на карте был показан самым большим в гряде, не достиг.

Укладываясь спать, Присмет позвал Тлумана и задал ему вопрос, возникший у него давно:

– Тебе что-нибудь известно о возможности появления над островом, куда мы идём, тескомовских шаров с севера?

Тлуман подумал прежде, чем ответить.

– Да, Жуперр мне о них говорил. Они могут появиться уже завтра… Или послезавтра. Всё зависит от того, как ему удалось договориться с Тескомом в Фосте.

– Лучше бы послезавтра, – заметил Присмет

– Может быть, и лучше, – неопределенно отозвался Тлуман. – Скажи, Присмет, ты что-нибудь знаешь про того мальчика, за которым мы так безуспешно и бездарно гоняемся?

– Думаю, не более твоего, так как все сведения я получил от Жуперра. Он говорит, что мальчик – Бланка. Я же сомневаюсь.

– Я тоже знаю, что он Бланка. Но почему ты сомневаешься?

– Хо! – Присмет повернулся, пристраивая спину к небольшому бугорку, и опёрся на него. – Они все вымерли лет пятьсот тому назад. Их имя исчезло.

– Не-а, Присмет, – Тлуман поднял указательный палец перед собой и как бы кому-то им погрозил. – Не пятьсот, а значительно меньше. И потом этот Бланка – заложенный.

Расслабивший было мышцы, Присмет приподнялся и сел.

– Вон оно как. Дa-a… Жуперр мне о том не говорил. Заложенный! Ты сказал, а я детство вспомнил, когда взахлёб сказки про заложенных слушал. Ты уверен, что это не очередная сказка?

Тлуман пожал плечами.

– Всё может быть. Но говорят, Бланки могли многое такое…

– Но если он заложенный, тогда, сколько же ему может быть лет? И когда его заложенность выступит? Так, кажется, говорят о них, о заложенных. Именно – выступит?

– Чего не знаю, того не знаю. Обычно, если верить слухам, конечно, выступление начинается в тридцать лет, то есть при совершеннолетии. Значит, тому мальчику нет ещё тридцати лет. Хотя, я уже тебе говорил, Бланки могли многое из того, чего не удавалось делать другим многоимённым и людям вообще… Хотя бы глазком, – Тлуман вздохнул, – глянуть на заложенного Бланку. Я ведь потому и вызвался отправиться с тобой сюда, когда Жуперр формировал посыл лодки и надумал вместе с ней послать тебя.

– Н-да… Я-то думал, что тебя Жуперр пристроил следить за мной.

– В таких делах, Присмет, одно другому не мешает. Естественно, и следить тоже, если тебе хочется об этом знать.

– Не хочется… Буду спать. Подними завтра пораньше.

Глава 27

Поднимаясь, по крутому склону к вершине возвышенности, Харан не торопился и посмеивался над Ф”ентом, так и эдак обыгрывая его встречу с дураками, которые, тем не менее, умудрились набить ему глаз. Правда, делал он это, как всегда, аккуратно и в основном для того, чтобы побольше узнать о разумных, встреченных стехаром.

Ф”ент, как мог, пытался описать своих обидчиков, ему помогала Ч”юмта, однако Харан никак не мог ухватить полный образ их общего описания, поскольку выродкам присуща некоторая однобокость в свидетельствах. Ф”енту запомнились рога, а Ч”юмта обратила основное внимание на козлиные ноги. Ясным было одно, стехара и его подругу встретили хопперсуксы, но кто они, он никак не мог определить, хотя мгновениями ему казалось, что нечто знакомое мелькает у него в памяти. Сильно сбивал образ, нарисованный К”ньецем, у которого тоже были копытца.

Рога и копыта… Не хватало деталей, чтобы остановиться на чём-либо и сделать предварительные суждения о клане. Известное правило – со знакомым, хотя бы по неполным сведениям, кланом легче общаться.

Харан посмеивался, задавал каверзные вопросы, размышлял о предстоящей встрече с кланом, а на душе у него не было покоя. Веселиться, в принципе, было не с чего, да и встреча с хопперсуксами воспринималась как ненужная.

Томила неотступная мысль – он, Гелина с девочками, остальные люди и путры – все они попали в ловушку, выбраться из которой просто так не удастся. Надо было хорошо думать, анализировать, искать выход.

Думать Харан умел. Недаром Гелина, канила самого Правителя бандеки, когда-то оценила его ум и способности, так же, как и сам Гамарнак, взяв его, обладателя ничтожного нэма и пришлого со стороны, вначале в качестве своего личного врача, а затем, доверив охранять свою приёмную дочь.

Путь к тому оказался непростым…

Харан в свои неполные шестьдесят лет имел за плечами многотрудную и своеобразную жизнь, начатую даже без нэма вообще. Он порой боялся думать и признаваться в том даже самому себе, дабы где-нибудь не проговориться, не выдать своего происхождения. Ведь и тот низкий нэм, носимый им сейчас, был его чистой воды выдумкой, караемой по законам всех бандек на земном шаре.

Люди с подобным ему нэмом – от У до Че, так называемые ухропы, – составляли многочисленную часть населения Земли и Сампатании, соответственно, и терялись между инегами со средними нэмами, и швыхами – с именами ниже от буквы Ша по алфавиту.

Смежные группы нэмов неактивно, но контактировали, смешивались, чаще поднимая по нэму вверх женщин. Снисхождение по нэму обычно сопровождалось потерей его носителя по мужской линии. Правда, иногда настойчивые женщины добивались перед кугурумом и Кругом Человечности подъёма мужчин до уровня своего, приобретённого по замужеству, нэма после смерти мужа, хотя сами когда-то были подняты вверх до имени умершего. Дозволялось такое делать в самых крайних случаях, и не потому, что были редкими выморочные имена, а оттого, что женщины предпочитали жить с такими мужчинами без обязательств поднять их по нэму, довольствуясь возможностью оставить имя народившимся от этих мужчин детям нэм старого мужа.

Исключение составляли швыхи, по сути дела люди особой касты, – из их среды подъём по имени практически исключался.

Харан по рождению относился даже не к швыхам, а к одноимённым, поскольку о своём происхождении ничего не знал и родителей не помнил. Историю его появления на свет никто ему не смог объяснить. Вырос и осознал себя он в маленьком посёлке на берегу незначительной речушки далеко от Габуна и Сампатании. Уже лет в пятнадцать, прочувствовав детским ещё умом и телом, страдающим от побоев и недоедания, он поставил перед собой почти неразрешимую задачу – подняться по нэму.

Без сожаления к кому бы то ни было, покинул он негостеприимное поселение, где его знали и не смогли бы признать в нём нечто большее, чем он был на самом деле. Бедствуя и попадая в сложные переделки, а некоторые из них могли ему стоить жизни, будущий Харан прошёл по дорогам разных бандек. Покидая стены очередного города или посёлка, он уносил с собой сведения о каком-нибудь горожанине и его окружении, и чуть позже, уже в иных местах, где о том горожанине никто ничего не знал, присваивал его имя себе.

Прошли годы, он стал представляться нэмом швыха. С этим именем попал, не добровольно, в банду, где провёл пять лет, совершая набеги на мелкие посёлки, путников на дорогах, сражаясь с тескомовцами, дурбами, путрами. Банда оказалась на удивление сплочённой, в ней находились люди и путры, оставившие свои насиженные места в городах ради романтики, и бежавшие от постылой, бездумной жизни горожан. От них молодой и любознательный оприт научился читать и писать, владеть оружием, врачевать раны и болезни бандитов – необходимая специализация для банды, лишённой большую часть года свободного доступа к медицинским кабинетам городов или поселений людей.