Свим ошалело уставился на Тринера. Переход от одной темы к другой был слишком стремительным, тем более в ту область, где он был не слишком силён.

– Заберуг сказал столько, – осторожно начал он, – что я практически ничего толком не знаю о его высказываниях. Видишь ли, Тринер, мои наставники больше всего старались, чтобы я не был перекормлен, и в основном натаскивали меня в гимнастическом зале, чем в чтении Заберуга, как бы он уважаем ни был.

Наступила очередь удивляться Тринеру, признание Свима оказалось для него неким откровением. Он до сих пор знал Свима как дурба и агента Фундарены, а он ответил не так, как мог бы изъясняться человек такого уровня.

– У тебя были наставники, Свим? С таким-то нэмом?

– Я… Мутные звезды! Тринер, помолчи! – Свим воровато оглянулся в сторону видео глаза.

Ещё ему не хватало раскрыться перед Присметом, кто он есть на самом деле.

Они долго молчали, глядя друг на друга. Свим настороженно, Тринер с откровенным любопытством, он даже сел ровнее и не стал казаться таким измождённым.

– Дa-a, – протянул связник. – Никогда не знаешь, с кем говоришь, и что от него можно ожидать. Ты… Свим, очень открытый человек. Разве тебе не внушали, что открытость, если она излишняя, хотя и не порок, но счастья в жизни не добавляет.

– Вот ты как! Как не говорили? Говорили. Но почему я перед тобой должен изображать знатока Заберуга, если я его читал только однажды и слишком давно?

– Это другое дело. Но ты, как мне теперь понятно, читал и его, и других? То-то у тебя здесь есть книги! И читаю я не очень-то… Так что признаюсь, кроме Заберуга и его Заметок о любви больше никого и ничего не читал, потому-то его одного и приемлю. Хотя многие говорят, что великий Зунед и, не менее великий, Еспёр куда выше Заберуга.

– Еспёр и Зунед велики потому, что настолько древние, чтобы перед ними Заберуг мог выглядеть как дитя… Так что там сказал Заберуг своей возлюбленной, бросившей, как мне не изменяет память, его… его героя в пустыне на виду у диких, съевших, якобы, того после её исчезновения?

– Так оно и было. Память у тебя великолепная. Он сказал: «Беги, беги! И глаз моих печаль не сможет остановить твоей жизни скоротечной. Кто я такой, чтобы быть тебе обузой и камнем на груди в бушующей волне желаний…» Так сказал Заберуг. Ты, надеюсь, понял его последних слов намёки?

– Слов его намеки… Ты, Тринер, сам поэт.

Свим, тяжело переставляя ноги, в задумчивости заходил по комнате туда-сюда.

«Как бы он поступил на месте Тринера?» – задался он непростым вопросом, потому что на него, наверное, не было однозначного ответа. Смог ли он так решительно отказаться от помощи убежать отсюда куда подальше. Ведь ему ясно, как и мне: уйду я, он останется тескомовцам и Присмету на заклание, а то и к более изощрённой смерти.

Плохо думалось, плохо соображалось. В голову лезли посторонние мысли. Пожалуй, надо было действовать, ночь-то проходит, а он всё медлит…

Вдруг Тринер встрепенулся, на слабых ногах подошёл к столу и приложил к нему ухо.

– Они пришли, – сказал он упавшим голосом, устало поднял голову и показал рукой вниз, в подполье.

– Что ж, – ни один мускул не дрогнул на круглом лице Свима, только резче обозначились складки у крыльев носа.

Он как-то уже смирился с таким исходом притязаний Присмета и был готов продать свою жизнь как можно дороже. Он, возможно, потому и медлил – уходить или не уходить, – так как ожидал полной развязки событий.

Рука его нашла рукоять меча, и он попробовал легкость его высвобождения из ножен.

– Хороший слух, – похвалил он Тринера, – Как слышишь, их много?

Последние слова у него вырвались произвольно, он не хотел спрашивать о численности противника – какая разница, сколько их там?

Тринер, приложившись вновь к столешнице, замахал рукой с растопыренными пальцами,

– Это не тескомовцы, – пробормотал он, – Кто-то лёгкий, подвижный… Их там двое. Знаешь, какой-то будто бы перестук молоточков…

– Мутные звёзды! Принесло их… – Свим резко обернулся, выхватил меч и полным замахом саданул плашмя всей его тяжестью по видео глазу, превращая его в совершенно непригодную вещь.

– Что? – отпрянул от дурба Тринер.

– Это мои… Не медли, Тринер! Мы теперь не одни… За мной! – Свим бросился к двери, открывающей спуск в подвал, рванул её на себя и нос к носу столкнулся с мяукнувшим от неожиданности К”ньецем.

– Свим! Живой! Малыш…

Свим взвыл от реальности собственного предчувствия.

– Зачем ты его притащил сюда? Молчи! Не упоминай о нём! – Он заглянул через голову К”ньеца и увидел Камрата. Тот спокойно стоял у самого стола, подняв к нему лицо. – И ты молчи! Все ни звука! Тринер, – ухватил он связника за рукав. – Уходим!.. Уходим!!.

Командир полукрина влетел в комнату, облюбованную с позволения кугурума Присметом под кабинет, и остановился в замешательстве. Присмет спал прямо в кресле с широко раскрытым ртом – огромным провалом, способным вместить голову обычного человека.

– Шейн! – негромко позвал Пороп. Повторился громче. Вскоре он уже кричал: – Шейн, проснись! Шейн!

Его отчаянные крики повисали в воздухе безответно.

Поропу пришлось быть грубым и настойчивым, употребить всю свою силу, чтобы вначале раскачать неимоверную тушу этой Горы Мяса, потом уронить её на пол, после чего Присмет, наконец, проснулся.

– А? Что? – открыл он глаза, но подниматься с пола не торопился.

– Шейн, ещё кто-то перешёл ограду по подкопу.

Похоже, только после этих слов командира полукрина Присмет полностью проснулся и стал не собранно и тяжело подниматься.

– Когда, и по какому? – наконец занял он место за столом и посмотрел на схему. – Ну, показывай! – зевая, разрешил он высказаться тескомовцу и тут же с отвращением отметил, что ноготь у командира так и остался сломанным, а палец толстым и коротким. Оттого Пороп водил пальцем по схеме, будто кого-то на ней неловко и безуспешно ловил.

– Несколько минтов назад… Гм… – Пороп с легким осуждением глянул на Присмета и поправился: – С полпраузы тому назад кто-то прошёл по подкопу номер двенадцать. Вот он. Подкоп старый, неудобный для пользования, как мы решили во время его осмотра. Мы там даже охранение не выставляли.

– Почему? – Присмет совсем проснулся и старался выглядеть суровым и неприступным.

Тескомовец выкатил глаза на Присмета с негодованием.

– У меня же всего двадцать три бойца. Четверо у ваших дверей. Шестеро у дома Свима дежурят. А одних подкопов пятьдесят два. И потом…

– Не надо! Нет смысла ставить меня в известность, сколько у тебя людей и сколько надо охранять подкопов. Важно, что кто-то одним из них воспользовался. Что ты предпринял?

– Послал троих из резерва.

– Так, но куда ты их послал?

– К подкопу… – Пороп споткнулся и умолк.

– И что они у тебя там делают?.. – ядовито начал осведомляться Присмет, но оборвал себя. – Ладно, дело сделано. Смотри лучше сюда. От этого подкопа до дома Ольдима всего… э-э…

– Около трёх кантаров, – подсказал Пороп.

– Не больше. Почти рядом, только пустошь пересечь. Ты у его дома засаду держишь?

– Да, там трое. Один снаружи, двое в самом доме.

Присмет потёр внушительных размеров пухлые ладони, пожимая при этом движении широченными плечами.

Командир полукрина, сам крупный и сильный, с уважением посмотрел на простые, казалось бы, движения Присмета. По сравнению с ним любой разумный выглядел младенцем. К тому же, тескомовец вырос в столице и был не только о нём наслышан, но однажды в детстве с восторгом видел его выступление: он один тянул за собой верёвку, в которую уцепились десять здоровенных дядек, чьи ноги скользили по земле, поднимал пыль. Одни только названия его необыкновенному феномену что стоили: Сильнейший из разумных, Один против десятерых, Богатырь из сказки…

Первые минты общения едва не сделали Поропа в глазах Присмета идиотом, так он был переполнен случившейся встречей и перспективой работы бок о бок с самим богатырём богатырей. Когда же он покидал гетто с полукрином, переполненный чувством необыкновенной удачи, словно из воздуха появился Тлуман и, как всегда, кривляясь, высказался, испортив хорошее настроение и радужные предположения командира полукрина: