Древний, как сама смерть, закон вольных разумных – Вождь свободен! – давал каждому из них решать свою судьбу по собственному усмотрению. Никто не должен мешать ему: ни другие вожди, ни оприты его банды, никто иной.

Вождь свободен!

Другое дело, когда заспорят оприты. Они под защитой своей банды и вождя…

На вопрос старика Кривой Палец ответил своеобразно. Замолотил перед собой длинными жилистыми руками, однако не нашёлся, что сказать в своё оправдание. Да и что бы он мог ответить? Лемпа ведь и к нему непосредственно обращался и советовал не ходить с Монжором, а беглецов оставить преследователям.

– Вот что я вам скажу, уважаемый анахат. Давайте позабудем о том, что случилось. Что было, то было, – проговорил Лемпа, когда Кривой Палец слегка успокоился. – Сейчас здесь будут тескомовцы. Они пойдут по вашему следу, Монжор…

– Почему по-нашему? – всполошились не только те вожди, которые ходили с Монжором.

– Нас больше, чем тех, кого они ищут. Мы заметнее. И им захочется у нас получить кое-какие сведения. К тому же…

Тревожные возгласы рядовых опритов прервали Лемпу. Они показывали пальцами вверх. Там, чуть стороной, медленно проплывали воздушные шары тескомовцев.

– Девять, – насчитал Монжор.

– С каких это пор они стали летать так кучно? – поинтересовался Каман, вождь незначительной банды, но крепко сплоченной вокруг него, что объяснялось долгим её существованием, к тому же его оприты были выходцами из одного поселения.

Каману никто не ответил, так как его недоумение разделяли все.

– Ещё не меньше крина… – заметил другой вождь. – Серьёзно подготовились. И по земле, и по воздуху.

– Они знают, с кем имеют дело, – буркнул Кривой Палец. – Тебе бы посмотреть, на кого они охотятся…

– Достаточно, что ты посмотрел. До сих пор, смотрю, трясёшься.

– Ты мне… – задохнулся от злобы и возмущения Кривой Палец, – поговори ещё. Я тебе…

Вид других вождей, их взгляды, не дали разгореться распри.

– Да, – со вздохом произнёс Монжор, – этот анахат нам надолго запомнится.

Вожди молча согласились с ним, кроме Кривого Пальца.

– Запомнится! Как же! Ты его собрал, ты его и расхлёбывай! – прокричал он Монжору и решительно поднялся. – Теперь каждый по себе. Я ухожу. И больше меня в свой анахат не зовите. Не приду!

– Куда?.. Куда ты уходишь?

Насмешка в голосе Лемпы звучала так явно, что вожди на время отвлеклись от неприятных размышлений и настроились на серьёзное обсуждение своего поведения впредь. Положение банд тому обязывало. Надо было действовать сообща, а не дробить свои силы. Каждый вождь понимал необходимость поддержки от остальных членов анахата. Только вместе они могли противостоять тескомовцам, наводнившим остров. А то, что бандитам случится столкнуться с бойцами Тескома, постигли все.

Кривой Палец, чей вызывающий поступок сплотил вождей и оставил его заявление без внимания, быстро остыл и отказался от намерения куда-либо уходить или бежать. Он мрачно потоптался на месте, тоскливо оглядывая округу. Взгляд упирался со всех сторон в закрытый деревьями и кустарниками окоём, за которым, он знал, плескались воды половодья на многие свиджи вокруг острова.

Кривой Палец ещё постоял в немом столбняке и тихо опустился на своё место, теша себя одной мыслью: он меньше всех потерял опритов в неудачной схватке с беглецами.

Его возвращение в круг анахата, словно никто не заметил, даже не взглянул на него.

– Итак, – взял на себя обязанность высказать общее решение анахата Лемпа, поскольку Монжор был рассеян и немногословен. – Остаёмся здесь, где сидим, готовимся к возможным действиям тескомовцев против нас. Но до того, друзья, если хотим выжить и, в конце концов, убраться отсюда подобру-поздорову, нам следует проявлять к ним полную лояльность… Будем надеяться на мирный исход встречи с ними. Предупредите своих опритов. Пусть на время позабудут о своих притязаниях и вражду к тескомовцам. И помолчат, если нам с вами придётся с кем-то из Тескома вести переговоры… Займитесь опритами, друзья!.. Ухнал, передай мои слова нашим… Монжор, останься на минт.

Монжор дёрнулся, сжал кулаки и так сидел, пока вожди и их подручные не покинули его и Лемпу.

– Ты думаешь, что я что-то утаил? – грубо спросил он старика.

Ему не понравилась просьба Лемпы, прозвучавшая при всём анахате как приказ. Он медленно поднялся, готовый уйти.

– Сядь! – резко бросил ему старейший вождь. – Ты это видел? – требовательно и отрывисто произнёс он следом, и разжал кулак, вытянутой к Монжору руки. На его ладони золотом засветилась друба с четко очерченной цифрой – единица, ярко синяя, словно небо над головой во время полуденного збуна.

Присевший было Монжор, опять подскочил, словно от друбы исходила неведомая сила, она воздействовала на каждый нерв, на каждую клетку его существа.

– Ты… – выдохнул он.

Об обладателе друбы с первым номером среди вождей ходили разные слухи и предположения, но никто по-настоящему, даже некоторые обладатели ею, не могли знать, у кого она находиться в данное время. Возможно, лишь первая пятёрка, но она помалкивала…

Монжор даже покрылся потом, вспомнив о друбе Хлена.

Вождём Монжор стал лет пятнадцать назад. Во все годы его отношения с вождями других банд строились просто. Он сходился с ними легко, не совал нос в дела других, был корректен со всеми, даже с теми, кто мог похвалиться бандой в пяток опритов.

Но однажды, четыре года назад, его оприты едва не подставили банду Хлена, в то время малочисленную, под удар тескомовцев и группы возмущенных горожан у Пертока. Хлен при встрече высказал Монжору нелицеприятное мнение о нём самом и его подручных. Монжору в тот момент было недосуг выслушивать обиды, от кого бы то ни было: его окрылял успешный набег – дерзкий и озорной – на Ритолу. Там удалось добыть припасов на десяток недель, побыть наедине с женщинами, и при этом ни его оприты, ни посельчане физически не пострадали, а тескомовцы потеряли след его банды.

Слава Монжора в те дни среди бандитов вспыхнула и поднялась высоко, к нему стали приходить изгои и те, кому другие вожди не нравились. Его банда росла и становилась главенствующей в бандеке. Так что претензии Хлена его не трогали.

Хлен тогда с кривой усмешкой на чистом, не лишённом красоты, лице осмотрел Монжора с ног до головы взглядом живых умных глаз и увёл своих разумных на север, а неделей позже тескомовцы без усилий вырубили банду Монжора на две трети. Сам вождь едва избежал участи большинства своих приверженцев и чудом, как ему сразу показалось, остался жив.

Позже, размышляя о том случае, вспоминая подобные стычки с тескомовцами и другими бандами, он вдруг понял, что его никто в том бою и не собирался убивать. Тескомовцы его как будто не замечали, а его меч рубил воздух – противники обходили его стороной, находя вокруг менее боеспособных опритов.

Озадаченный и обескураженный таким странным для себя выводом, он, пожалуй, впервые задумался о том, что двигало разумных по просторам бандеки и кучковало их в банды, о взаимоотношениях между вождями, о скрытых каких-то силах, под чьим руководством и влиянием находились все они и он сам в том числе.

Последнее возмутило его. Он жаждал свободы и как будто обрел её.

Ан, нет!

Получив друбу, он ещё больше уверился в своей зависимости неизвестно от кого.

Постепенно созревала идея об избавлении себя ото всех, кто мог бы на него воздействовать без его ведома. И анахат он задумал для привлечения единомышленников.

Хлен для него стал олицетворением противной стороны, так как подозрение о наводке тескомовцев, напавших на банду, укрепилась у Монжора со временем.

Лемпа хмуро наблюдал за мимикой лица Монжора.

– Ты почему отверг друбу Хлена? – спросил он. – Ты знаешь, что теперь никто не примет твою, даже если ты её предъявишь самолично?.. Конечно, знаешь. Тогда почему?

Действительно, почему? Как объяснить старику свои подозрения, свои далеко идущие планы, если вопрос задан в лоб?