Прибой!.. — грохнуло в голове колоколом. — Прибой!..

Вот что было вчера… Нарвался таки на Прибой! Вчера ли?.. И сейчас я… человек Прибоя… Прибойник!

Злость на себя и на тех, кто устроил ему такое приключение, отодвинула боль во всех членах на другой план. Он резко поднялся на ноги, бегло обежал взглядом округу и потряс перед собой кулаками.

— Ну, убийцы времени! — закричал он в пустоту зарастающего травой болота. — Что бы мне это не стоило, но я доберусь до вас! Я доберусь!.. Ы-ы… Прибой вас всех разбей! Дайте мне только увидеть вас, и вам надолго, если не навсегда запомнится Иван Толкачёв… Это я вам говорю, КЕРГИШЕТ!.. Пусть я перед вами дикарь… Это вы думаете, что я дикарь!.. Но и мы, ходоки, кое-что имеем и умеем… Вам от нас…

По его опухшему, искусанному комарами лицу текли слёзы бессилия и озлоблённости, он отбрасывал их тыльной стороной рук, кровавя щёки и пальцы…

Пустыня

Болото, куда ни глянь, везде безбрежнее болото…

Местами кривой, пьяный и чахлый перелесок. Нездоровое воспарение, утробное ворчание под ногами, проплешины окон небольших озёр и топей.

И комары… Подобно микроскопическим пикирующим вертолётам, жалящие пулями-укусами. Для них нет преград, даже сапоги — не защита.

Скука и боль…

Иван стал на дорогу времени. Надо было сориентироваться в пространстве-времени, избавиться от насекомых и отдохнуть.

Поле ходьбы он не узнал.

Здесь всё для него предстало новым и незнакомым: запахи, какая-то неживая тишина, совершенно непохожая на тишину поля ходьбы до его пограничных гор, и главное, — свет. Освещение едва разливалось в туманной дымке цвета увядающей сирени. Поле ходьбы просматривалось едва ли лет на сто-двести. Как ни присматривался Иван, но никаких намёков на то, где располагалось прошлое, а где будущее, он не находил. Окаём, без каких-либо ориентиров, везде одинаково безнадёжно терялся в густеющих сумерках.

«Куда же меня отбросило? — в тревоге и тоске думал он. — Эламы говорили что-то о пыли или брызгах, летящих от Прибоя в далёкое прошлое. Может быть, и я стал человеком этих брызг во времени?..»

Он устал, хотел есть и спать, болела каждая жилка, лицо распухло — и никакого просвета в поле ходьбы, словно здесь существовала такая давность прошлого, что время уже устоялось и спрессовалось в осадке лет, веков и целых эпох, сгустилось и обесформилось до потери какого либо направления, то есть куда ни пойди, всё одно — никуда не придёшь: ни в прошлое, ни в будущее. Здесь уже конечный отстойник, утиль забытых самой природой миллионов лет!..

Он топтался на месте и лихорадочно соображал, что предпринять, как выбраться из этой глубины веков.

Вспомнил ненавязчивые советы Учителей — Сарыя и Симона. Для них пять тысяч лет в прошлом такая же безнадёжно далёкая эпоха, как для Ивана миллион. Они когда-то говорили о своих поисках ориентиров выхода из пограничного для них прошлого в будущее. Ивану те разговоры были тогда ни к чему, а сейчас пригодились.

Если предполагается исследовать длительный промежуток времени, то удобно использовать изменения окружающего рельефа: например, поймы или глубины русла реки, склона горы, разрушающейся со временем, старение оползней…

Так, что ещё?

По звёздам. Конечно, по звёздам. Здесь, наверняка, искусственный канал создателей Пояса не действует, значит и рисунок звёздного неба должен быть естественным. Однако Ивану он ничего определённого подсказать не может. При ходьбе по собственной дороге времени лет на сто тысяч он знал, каким образом определяться по звёздам, вернее, по некоторым из них. Чаще всего он смотрел, где находится Бенетнаш в созвездии Большой Медведицы. Эта приметная звезда мчится из прошлого в будущее, чтобы в настоящем обозначить самый кончик рукоятки Ковша. И чем дальше она своей непохожестью находилась от конструкции будущего рисунка Северного полушария, тем в большей глубине веков местонахождение ходока. Но сейчас Иван был… Он не знал даже самого незначительного, но важного — насколько далеко его отбросило от Пояса Дурных Веков.

К тому же надо ещё учесть, что от его гор недоступности до его настоящего — без малого полмиллиона лет.

Так, где он сейчас, и поможет ли ему путеводная звезда Бенетнаш?

Оставались деревья и реки. Вообще, водоёмы и леса.

Он сделал несколько бессистемных шагов в поле ходьбы, лишь бы избавиться от болота и комаров, не дающих что-либо думать и ориентироваться на местности. Так что, становясь на дорогу времени, менял не только время, но и пространство.

Наконец-то…

В реальном мире солнце достигло полудня, но особой жары не было. Чуть свежий ветерок остудил невыносимо зудящие лицо и руки. Вокруг пейзаж без диковинок. Голые скальные выступы из зелёной кипени узнаваемых деревьев и близкое стеклянистое полотно озера.

Да, здесь было хорошо. Тепло и сухо.

Иван добрёл до озера, умылся в прозрачной воде, утоляя боли и зуд, а затем без опаски привалился к глыбе камня, прогретому солнцем и обточенному ветрами и дождями, и уснул, проспав до вечера — тихого и светлого.

Нестерпимо хотелось есть, но что-либо найти в округе не удалось. Некоторое время безуспешно пытался схватить руками резвящуюся в воде рыбу. Попытался сбить какую-то птицу камнем — всё мимо… Зато появилась возможность обследовать направление течения времени без новых поисков. Помочь, по мысли Ивана, могла речка, впадавшая в озеро. Некогда это был, по-видимому, бурный поток, ворочавший полу тонными валунами, а теперь цедящий свои истощившиеся воды сквозь их крутобокие стенки.

Направление к будущему он обнаружил уже с третьей попытки. Вначале, правда, его понесло, похоже, поперёк поля ходьбы, затем он явно ушёл в прошлое, ибо там застал как раз предполагаемое многоводье реки.

В третий раз — не ошибся. Он стоял на берегу заросшего и обмелевшего озера. Ручей пропал, валуны заросли деревьями и кустарником и, наверное, только копнув глубже, можно было обнаружить ложе бывшей реки и камень, послуживший ему подушкой и ложем одновременно во время сна.

Однако сумрак поля ходьбы подавлял. Сиреневый полумрак не рассеивался.

Иван продвигался в поле ходьбы, отсчитывал примерно тысячу лет и восходил в реальный мир, чтобы удостовериться в правильности своего движения — идёт ли он в будущее или топчется в одной точке времени.

И так он шёл, казалось, до бесконечности.

Тёмно-сиреневая пустыня при ходьбе во времени, и пустыня в реальном мире — ни жилья, ни следов человека.

Наконец, позабыв обо всё, занялся поиском еды. Живот подвело к спине, во рту горечь, да и сил поубавилось. Собирал и ел какую-то приторно-сладкую ягоду, ещё больше возбуждая аппетит. Внезапным прыжком удалось поймать маленького зверька. Обжарил его на костре и съел без соли. Всего. Почувствовал тошноту, но пересилил её. После еды потянуло на сон, но грозный рык, раздавшийся невдалеке, заставил забраться на раскидистое дерево.

Там Иван вялыми руками привязывал себя к веткам, дабы не свалиться вниз, и — сам спал, спал, спал…

На следующий день, разбитый и злой, стал на дорогу времени с намерением, во что бы то ни стало продвинуться как можно дальше вперёд, в будущее. Но уже через десяток тысяч лет тёмное, словно вязкое, поле ходьбы внезапно осветилось, открывая даль будущего. И то, что он минутой раньше определял как некий временной колодец, затемнивший будущее, оказался стеной утёсов гор недоступности.

— Пояс! — убеждённо решил он для себя и определил временное расстояние до него — всего пять-шесть тысяч лет.

Однако тут же чертыхнулся и поправил себя: — а может быть, и пять лет. Кто может сказать здесь с большей определённостью? Никто!

Надо остановиться, поразмыслить, решил он, и хоть что-то поесть…

Эламы

Реальный мир, возникший перед взором Ивана, обрёл, наконец, какую-то неуловимую ясность, ухоженность, что ли. Это уже была не совсем дикая природа. Чувствовалось присутствие человека. И в воздухе изменилось многое — пахло дымом очага!