И вот в этом царстве-государстве и стоит ее гостиный «Дом с Балконом». Балкон – это выступ шириной в два метра с перилами-балясинами, обрамляющий весь Дом по кольцу. Именно он стал сердцем и душой ее гостиницы. Да и всей деревни, о которой люди узнали только благодаря ему. Ее деревянный Дом был воплощением ее собственного одеревеневшего сердца, которое она отстояла в непростой борьбе с собой, с обстоятельствами, с родственниками, друзьями и соседями. А еще с архитекторами, планировщиками и строителями, которые твердили, что «так нельзя», «так не бывает», «так невозможно». Но она, уступившая другим так много, твердо решила, что ни за что не отступит перед такими мелочами жизни, как законы физики. Тем более, если о них рассуждают люди, не знающие даже формулы определения площади круга.
Екатерина вспомнила вспыльчивого «страшно умного» прораба и, улыбаясь сама себе, обвела взглядом светлую кухню-столовую. Вспомнила ворчливую повариху Некториану, которая яростнее всех выступала против кухни на втором этаже. Но и ее она убедила. И это того стоило. Теперь завтракать, обедать, ужинать и просто перекусывать на Балконе можно было круглосуточно и круглогодично. Весной, зимой и осенью – догоняя солнце, летом – прячась от него, или встречая и провожая.
Екатерина посмотрела на занавешенные сейчас бамбуковыми жалюзи окна-двери, ведущие на южный Балкон. Летом эту сторону практически никто не навещает. А вот зимой и весной она является самой популярной. Истосковавшиеся по солнцу гости, не дожидаясь работника Вико, сами переносят кресла и столики на этот бок Дома и устраивают там «пледные лежанки». Кутаясь в теплые пледы и одеяла, они потягивают горячие напитки, которые она оставляет на кухонной стойке в большом сером термосе и ловят короткие солнечные моменты. Почти что мгновения, когда совсем еще молодое солнышко веселой вспышкой всходит на юге и почти там же и падает за высокий горизонт, словно младенец, быстро потерявший интерес к этому занятию.
Летом же столики перебираются на восточную сторону, что над главным входом, и люди с него наблюдают начало утра. Время, когда солнце еще ласковое и радостное. В это время года оно поднимается из-за крыш зернохранилищ соседней деревни и сначала заглядывает в правый угол холла на втором этаже, а уже потом, набрав высоту и осмелев, по цепочке проникает за шторы всей юго-восточной стены. Лишь в одном номере утро наступает позже – в пятом. Потому что он защищен старым кленом-красавцем, проросшим сквозь камни и выстоявшим все битвы с геодезистами, строителями и не в меру активными детьми.
К вечеру воздух на восточной стороне успевает остыть, и люди снова собираются там. На этот раз – на открытие картины «Лиловые березы». Такое название этому завораживающему виду около пяти лет назад дала девчушка лет восьми-девяти. Именно такими словами она подписала свой холст из серии «домашнее задание на лето». На нем были изображены верхушки двенадцати берез, вот уже шестьдесят лет водящие дружный хоровод через дорогу от ее Дома. Отражая закатные лучи летом и ранней осенью, они окрашиваются в яркие лиловые и золотые цвета, вызывая восторженные ахи у постояльцев гостиницы и у всех, у кого есть способность различать цвета и краски. Девочка, очень точно передавшая эти тона, наверняка обладала немалой толикой художественного таланта. Екатерина все еще помнила, как гордая мать поцеловала счастливую дочь в макушку между большими белыми бантами, когда та стянула полотенце с картины под дружные аплодисменты собравшихся в холле постояльцев. Сейчас эта картина висела на восточной стене нижнего холла, рядом с зеркалом. Интересно, кем стала эта юная художница?
Вспомнив об этом, Екатерина заглянула в большую жестяную банку с сушеной мятой и лесной малиной. Оценила запасы. Отчего-то именно этот чай, поданный холодным, предпочитают большинство гостей для созерцания заката, как на восточной, так и на западной стороне. Его она заваривала к вечеру в большом зеленом фаянсовом чайнике, похожем на супницу, вот уже много лет. И сегодня в семь часов вечера тоже заварит.
Осенью же, с середины сентября до первой половины октября, все места в ее гостинице бронируются почти за год вперед. Всему виной – Воронье поле. В это время года самым популярным занятием на восточной стороне Балкона становится наблюдение за большими птичьими стаями, собирающимися на этом клеверном поле за березовой рощей. Попивая шиповниковый компот, гости, боясь пропустить самое главное событие осени, терпеливо наблюдают за тем, как огромные черные вороны и птицы помельче целыми днями ковыряются в земле, толкаясь и перебраниваясь. Все гости, держа наготове камеры телефонов и фотоаппаратов, напряженно ждут момента, когда в один из осенних дней, вдруг и разом, птицы не соберутся в огромную шумную стаю и не взлетят, наводя ужас на местных собак и особо впечатлительных тонко организованных натур. Черной галдящей тучей по сужающейся спирали они взмывают в небо и… куда-то исчезают. Чтобы на рассвете двадцать второго марта тихо и незаметно появиться из ниоткуда и облепить черным ковром поле кузнеца Якова. Даже не все местные могут привыкнуть к этой ежегодной мистерии, что уж говорить о туристах!
Но тяжелее всего Екатерине, ее Западному Балкону и соседям приходится в начале мая, когда на школьном стадионе проводятся пятидневные соревновательные сборы юных футболистов. В эти дни она не успевает лазать в погреб цедить домашнее пиво и ночами напролет жарит соленый арахис и чесночные сухарики. Балкону не легче. Его доски, перила и столы скрипят и стонут от мужских переживаний, и изо всех сил стараются все выдержать и сохранить лицо. Или себя.
Соседям тоже не просто. Они в эти шумные дни вынуждены весь день напролет слушать громкие речовки и крики болельщиков и игроков, а потом до вечера собирать по окрестностям разбежавшихся перепуганных кур. Дети гостей в эти дни тоже заняты. Как только крики утихнут и в траве покажутся головы немного успокоившихся петухов, Екатерина посылает детвору на поиски яиц, снесенных разбежавшимися курами где-нибудь в тихих укромных уголках подальше от этого шумного безумия: в крапиве в овражке, под кучами досок и старых бревен на соседней улице, среди грядок в чужих огородах или под поддонами с битыми кирпичами на заброшенной стройке рядом с Рощей. В этом году был побит рекорд Пятилетки – тридцать найденных яиц!
Соседи мирятся с таким соседством и положением вещей, потому что, во-первых: «ну что поделать, всем жить как-то надо», а во-вторых, потому что половина деревни включена в ее «туристическую» цепочку снабжения.
Было и «в третьих»… И Екатерина чувствовала это «в-третьих» со дня своего возвращения в деревню. Сначала она думала, что это жалость. Что люди жалеют ее, брошенку с помолвочным кольцом на пальце, которая сначала проморгала, а потом так и не смогла найти свое женское счастье, но… Оказалось, это не совсем так. А открыл глаза на положение ее дел один из постояльцев – молодой и не по годам мудрый мужчина-красавец, как огня боявшийся своей подруги.
Это случилось в самом начале ее бизнеса. Он стал случайным свидетелем ее неприятного разговора с «уважаемым» сельчанином, подбивавшем ее все продать и зажить нормальной легкой жизнью где-нибудь в городе. Самоуверенный пожилой мужчина убеждал, а ее родители активно поддакивали и кивали головами, что «так ей будет хорошо» и «перспективно». Что так ей будет проще устроить личную жизнь и «найти свое женское счастье». Екатерине тогда было очень больно слушать все это. Ведь эти разговоры завелись после того, как Он и Его жена – ее лучшая подруга с детства, вдруг решили вернуться в родные места – в соседнюю деревню. Считай – на соседнюю улицу. И она, только-только оклемавшаяся и перекроившая свою жизнь под их счастье, снова оказалась лишней, мешающей их счастью, стороной. И деревня была на их стороне. Не на ее.
Потом он застал ее в дальнем чулане, куда забрел в поисках припрятанной бутылки вина, ревущей в четыре ручья, и был сильно смущен сложившийся ситуацией. Но неловкость быстро развеялась, когда Екатерина, утерев слезы передником, отчитала его и выгнала из чулана. Он-то и открыл ей потом глаза на природу всех препятствий, которые ей пришлось преодолеть, устраивая свою новую жизнь. Крепко набравшись за ужиным ее домашним пивом, икая и пуская слюни, он объяснил, что все люди боятся жить рядом с «пострадавшей стороной». И что это нормально. Особенно если это женщина. Особенно, если обиженная. Особенно, если так и оставшаяся одинокой…
