– Тебе, наверное, лучше переодеться. – Истон вроде бы не пытался меня обидеть, но по тому, как изменилось его лицо после этой реплики, я поняла, что он знает: обидел. От этого мне стало еще хуже.

Я вошла в дом. В моей комнате был бардак: одежда, листы бумаги, игрушки, что уже мне не по возрасту, чашки и тарелки, которые я не унесла на кухню, незаправленная постель и картинка с лошадью в дешевой рамке. Я поискала свою единственную юбку и негрязную кофту. Они лежали в углу моего шкафа рядом со старой парой туфель, которые мне принесла мама и которые мне нещадно жали. Переодевшись, я оставила короткую записку на конверте для папы, а потом вышла на крыльцо, расставив руки в стороны.

– Вот так отлично, – ответил Истон на мой молчаливый вопрос.

Мы вышли на дорогу.

– Тебе не нужно подождать и спросить у кого-нибудь, можно ли тебе уйти? – Истон оглянулся на мой дом.

– Нет.

Мы молчали, пока шли по дороге, ведущей к его дому. У нас под ногами скрипел гравий.

По воскресеньям время будто останавливалось. На дороге ни единой машины, никто не работал во дворе, потому что все были в церкви на воскресной трапезе.

Мы срезали путь через пустырь и вышли к маленькому коричневому дому, что был мне незнаком.

– Куда мы идем? – спросила я, следуя за Истоном.

Он не обернулся, отвечая:

– Мне нужно кое-что забрать.

Мы подошли к заднему крыльцу. В доме явно никого не было, царила странная тишина. Над деревянным крыльцом нависала оцинкованная крыша, а под закоптившимся окном стоял белый морозильник. Истон поднял крышку и порылся внутри.

– Что ты делаешь?

Вместо ответа он вытащил два фруктовых мороженых на палочке, покрытых ледяным налетом от морозильника.

– Это фиолетовое. – Истон протянул его мне, как меч. – Бери!

– Ты воруешь мороженое?

– Да его никто не ест. Оно тут лежит для внуков мистера Коннера, которые к нему не приезжают. Окажем ему услугу!

– Мы берем без спроса чужое. Это воровство.

– Я не ворую, – ответил он мне серьезным тоном.

Я взяла у него мороженое.

– Так он сказал, что его можно брать?

Истон пожал плечами. Похоже, это проверка. Я уже однажды послушала Истона и оказалась на заднем сиденье полицейской машины, а закончилось все пирогом. Истон снова хочет, чтобы я ему доверилась, но я не переставала думать о том, сколько еще раз все закончится чем-то похуже.

Я взяла мороженое. Мы сели рядом на ступеньках, сняли упаковку и быстро съели лакомство.

Истон наконец заговорил:

– На самом деле ты не плохая.

Пришел мой черед смутиться.

– Это еще что значит?

– Ты не хотела мороженое, потому что оно, возможно, украденное. И ты пошла со мной за комиксом, но только потому, что я сказал, что он мой, – он пожал плечами. – Ты хорошая.

Мне хотелось спросить, кто считал меня плохой, но я постеснялась.

Истон встал и вытер ладони о штаны.

– Люди думают, что я хороший, но это не так.

Я подняла обертки от мороженого и бросила в маленькую мусорную корзину рядом с морозильником.

Мы пошли обратно по полю, а потом Истон свернул к своему двухэтажному желтому дому с белой отделкой, где я побывала прошлой ночью. При свете дня я заметила озеро перед домом, из-за чего он еще больше походил на картину в рамке. Машины были припаркованы под огромными деревьями с большими ветвями, лужайка покрыта травой – зеленой и постриженной.

Трудно поверить, что от моего дома до этого можно дойти пешком, казалось, мы очутились в другом городе.

Миссис Олбри стояла на крыльце в пыльно-голубом платье с белыми цветами и говорила с другой леди. Когда они нас заметили, миссис Олбри коснулась руки женщины и извинилась.

– Эллис, ты пришла. – От ее улыбки по всему моему телу разлилось тепло, хотя я не совсем понимала, зачем она меня сюда пригласила. – Ты хочешь есть? Принести тебе тарелку?

Я не знала, что мне следует ответить, а потому пожала плечами и робко кивнула.

– Можно я пойду? – простонал Истон, переведя взгляд на толпу детей, что сидели на террасе.

Миссис Олбри ответила:

– Помоги Эллис!

Истон был сыт мной по горло, и я это видела.

– Не нужно, миссис Олбри.

Она ответила, слегка вздернув губы, будто прикладывая усилия:

– О, определенно нужно. Но с твоей стороны очень мило так говорить, дорогая. И называй меня Сэндри. Иди повеселись! Будь как дома!

«Будь как дома». Что за странное выражение? Будто люди могут вставать на место, подобно кусочкам пазла. Миссис Олбри сдержанно махнула в сторону еды.

Истон бросил на меня сердитый взгляд и жестом велел следовать за ним.

Мы зашли в распахнутые огромные стеклянные двери. Внутри на стойке стояло несколько больших блюд. Истон протянул мне тарелку, призывая поторопиться.

– Тебе необязательно ходить со мной, – сказала я.

– Моя мама, может, и кажется милой, но она сделает мою жизнь ужасной, если я оставлю тебя одну.

Я наложила себе в тарелку картофель с блюда и переспросила:

– Ужасной?

Диксон Олбри стоял рядом с братом с улыбкой на лице, угощаясь едой со стола без тарелки, сразу закидывая ее себе в рот.

– Это правда, Элвис, – произнес он между порциями.

Истон взял ролл.

– Сэндвичи с арахисовой пастой и вареньем на ланч. Забыть постирать мою футбольную форму…

– С арахисовой пастой и вареньем? – перебила я.

– Он их терпеть не может, – ответил за Истона Диксон.

Я покачала головой:

– Терпеть не может арахисовую пасту и варенье? Так не бывает.

– Бывает. Я их терпеть не могу! – Истон скрестил руки на груди.

– Звучит так, будто ты та еще проблема. – Я добавила на тарелку горку брокколи.

– Так и есть, – рассмеялся Диксон. – Когда ему было восемь, он ел только макароны с сыром – на завтрак, обед и ужин.

– Бе-е-е, – я поморщилась.

Истон нахмурился.

– Я не скажу тебе, где десерт.

Я трагично вздохнула.

– Ты сказал, что самое вкусное все равно уже закончилось.

Диксон снова засмеялся.

– А ты смешная, Элвис.

– Я не идиот, – проворчал Истон, – и припрятал немного, перед тем как уйти.

– Это, наверное, тыквенный пирог, – бросила я ему.

– С чего ты взяла, что тыквенный? – спросил он.

– Потому что тыква – самое гадкое из всего, что я знаю.

– Разве пирог может быть гадким? – с серьезным видом поинтересовался Диксон.

– Он ягодный, – ответил Истон, – мой любимый.

Я печально протянула:

– И мой.

Истон широко мне улыбнулся. Его взгляд загорелся от неожиданного открытия. Это застало меня врасплох, и воздух в легких на мгновение застыл.

– Я тебе не нравлюсь, – сказал он.

– Я… – У меня не нашлось слов, которыми можно описать мои чувства к Истону Олбри. Они были слишком неопределенными.

– Я всем нравлюсь. – Он произнес это не высокомерно, а будто загадку, что предстояло разрешить.

– Это правда, – добавил Диксон. Он жевал хлеб и смотрел на нас. – Он всеобщий любимчик.

– Я уверена, что ты хороший… – начала я.

– Да я не против, – перебил Истон, пожав плечами, – все думают, что я такой же, как братья.

Это предположение мне понятно. Истон на этой кухне казался не тем мальчиком, что убедил меня забраться в школу или украл мороженое, а выглядел так же.

– Все в порядке. Ты ничего мне не должна. Не нравлюсь так не нравлюсь.

Но он ошибался – Истон мне нравился. Мы вышли с едой на улицу и устроились на террасе. Ели с бумажных тарелок, которые постепенно промокали, и смотрели на гостей, которые усеяли двор подобно чернильным пятнам на бумаге.

– У вас всегда так много народу? – спросила я.

– Ага, – ответил он с набитым ртом.

Я зажмурилась и попыталась представить всех у нас во дворе. Это оказалось невозможно. Им просто не хватило бы места. Но у Олбри жизнь казалась безграничной. Она выплескивалась из дома и затапливала мягкую траву, что оттесняла озеро. Воздух наполнялся музыкой и смехом, и бриз с воды уносил их в неизведанные края.