Мы избегаем этой темы. Даже Такер, который обычно не упускает возможности вставить неудобный комментарий между поеданием жареной курицы, картофеля с маслом и салатом из овощей, выращенных в саду Бена и заправленных оливковых маслом.

«Грех жару приближаться к таким помидорам» – первая заповедь религии беновского сада.

В центре стола стоит миска с хлопьями красного перца – рядом с солонкой и перечницей, потому что Бен считает, что всем блюдам, абсолютно всем, не хватает красного перца.

По какой-то глупой причине из-за этой миски у меня встает ком в горле. Это осознание, что я по-настоящему здесь. Не дома, но…

Такер спрашивает о юридической фирме Бена и жителях города. О вечеринке Сэндри и той нервотрепке, что неизбежна при подготовке мероприятия на двести человек. Мы разговариваем о работе Диксона в патруле. О девушках, с которыми он встречается. А потом разговор доходит до Такера.

– Скажи-ка, как получилось, что твой брат думает, будто вы двое с ним не разговариваете? – вдруг спрашивает Бен, скрестив руки на груди.

У меня внутри все падает. Я уже забыла, что Олбри никогда не избегают неудобных разговоров.

– Да кто знает, что там у него в голове, пап, – с пренебрежением отвечает Такер, – я постоянно говорю с Истоном.

Тишина в комнате настолько тяжела, что мне трудно дышать.

Сэндри поджимает губы. По ее лицу отчетливо видно, что она не одобряет наши решения – Истона, Такера, мои.

– Это уже просто нелепо, Такер!

– Да почему опять я? Почему не он? – спрашивает Такер. – Почему я должен успокаивать Иста из-за того, что они с Эллис поссорились? – Он смотрит на меня, явно считая все происходящее несправедливым. – Я не виноват.

– Ты старше и взрослее, – говорит Сэндри, – вроде бы.

Такер проводит ладонью по лицу.

– Ненавижу эту семью.

– Просто уладь все с братом, – добавляет мать. – Можешь считать это подарком мне на день рождения. – Она говорит с Такером, но я знаю, что это указание касается и меня.

– Мой подарок – ручной труд для твоей вечеринки, – шутит Такер. – Никто действительно не понимает, что на самом деле жертва здесь я?

– Ты будешь заниматься не только ручным трудом. Нужно сделать кучу всего и…

– Сэндри, – Бен успокаивает назревающую бурю, накрыв ладонь жены своей, и мы видим, как Сэндри глубоко вздыхает.

Она встает, давая понять, что ужин окончен, и я убираю посуду, что давно уже стало в этом доме моей обязанностью. Мы возвращаемся к своим ролям, будто это мышечная память. Фоном играет Ван Моррисон. Сэндри сидит у островка, а Бен снова наполняет ее бокал вином. Такер и Диксон загружают посудомойку и протирают столешницы. Мы убираем половинки овощей и специи, про которые забыла Сэндри во время торопливой готовки.

Парни толкаются и пихают друг друга, и внутри меня что-то поднимается. Нормальность всего вокруг. За исключением огромной – размером с Истона – дыры в комнате.

Бен садится рядом с Сэндри и кладет ее ноги себе на колени. Нежно обводит пальцем лодыжку.

– Когда должен приехать Истон? – спрашивает Такер. – Накануне вечеринки?

– Ага, – отвечает Бен, – оттягивает до последнего.

– Истон такой Истон – как обычно, отлынивает от тяжелой работы, – бормочет Диксон.

– На самом деле он в этом не виноват, поездку планировала Сара. – Сэндри отпивает глоток вина.

Ее планировала Сара?!

Не знаю, чувствую ли предательство из-за того, что он спланировал поездку с другой, или облегчение, что эта идея принадлежала не ему. И не могу сказать, рада ли я, что проведу еще несколько дней без Истона, или раздосадована.

Часть меня ждет не дождется показать, что он мне больше не нужен. А другая часть, слабая, просто хочет его увидеть.

– Эллис, расскажи маме, что будет в следующем году, – предлагает Такер. Он уже готов избавиться от секрета, что я просила его сохранить.

Миллион раз мне представлялось, как расскажу об этом Сэндри. И всегда в руке у меня было письмо, в глазах – слезы… Но прошло слишком много времени – с тех пор как я с ней говорила, с тех пор как узнала, с тех пор как хотела ей рассказать.

Сэндри смотрит на меня с любопытством.

Слова сначала возникают у меня в голове, а потом я их произношу:

– Я поступила в Калифорнийский университет.

– Ты поступила… в Калифорнийский университет в Сан-Диего? – медленно произносит она. Удивленно. А потом…

Сэндри вскакивает. Обнимает меня, крепко прижимает к себе, взвизгнув от восторга. Я стою словно каменная.

– Ты поступила! – Она отходит, радость захлестывает ее, пока не приходит осознание. Сча- стье у нее на лице застывает. – Я так тобой горжусь.

– Спасибо, – отвечаю я, но это звучит фальшиво. Не хочу, чтобы она гордилась и думала, будто я поступила ради нее. – Я получила гранты, финансовую помощь и стипендию. – Хочу, чтобы она знала: я сделала все сама.

– Я так тобой горжусь, – повторяет она, и на этот раз я позволяю себе прочувствовать эти слова.

– Вы с Такером в одном университете! – Бен качает головой, положив руку на плечо Сэндри. – Нас ждет тот еще кошмар, – шутит он.

– Не могу поверить, что Кортни мне не сказала, – бормочет она. – А ты… – Сэндри прокашливается. – Твой отец знает?

Я делаю глубокий вдох, но в комнате совсем не осталось кислорода.

– Нет. Я с ним не говорила.

Ее мозг пытается сосчитать, сколько времени прошло с тех пор, как я получила письмо о поступлении, и как давно, получается, состоялся мой последний разговор с отцом.

– Он будет рад за тебя, когда ты с ним увидишься. Знаю, папа по тебе скучает.

Мне хочется ей сказать, что ему не пришлось бы скучать по мне, если бы она не отправила меня в Калифорнию. Колледж просто станет очередной байкой, которую он будет рассказывать, чтобы они считали его хорошим отцом, словно он выполнил родительский долг.

– Ага, – говорю я, просто чтобы она не стала спрашивать.

Мне нужен воздух.

Стеклянные двери выходят к озеру за домом, и каждый шаг по траве словно заземляет. Мои воспоминания впитываются в газон, подобно дождю, и я знаю, что они могли бы вырваться из меня тысячей лезвий, если бы захотели. Я провожу столько времени, глядя на воду, что уже не могу сказать, где заканчивается она и начинаюсь я.

Мои ноги свисают с края пирса, и я не поднимаю глаз, пока не слышу шаги по доскам. Рядом со мной садится Диксон, его ботинки едва не касаются воды. Он протягивает мне фляжку, но сам смотрит вперед.

– Офицер Олбри, – усмехаюсь я, – а другие копы знают, что вы пренебрегаете законом?

– Ой, помолчи уж! Знаю, что вы постоянно пили с Истоном, так что считай это ритуалом возвращения домой.

Я отпиваю маленький глоток, алкоголь обжигает мне горло.

– Кажется, Такер счастлив.

– Он счастлив! – Это правда. Такеру подходит Калифорния. Там никто не просит его объясняться. Он может жить без ярлыков – так, как сам предпочитает. Сэндри всегда говорила своим детям, что они должны быть такими, какими хотят, даже если это что-то, не поддающееся определению.

– До сих пор не понимаю, почему Такер – единственный, на кого ты не злишься. Я… спрашивал его, даже обвинял в том, что он рассказывает тебе про нас всякие гадости. Про Истона, – кажется, ему неловко, что пришлось зайти так далеко.

Меня охватывает чувство вины за то, что я рассорила Такера с семьей.

Я отвечаю, глядя на фляжку.

– Такер обиделся?

Диксон прокашливается.

– Ага! Почувствовал себя преданным, что мы вообще до такого додумались. Вас с ним всегда связывала какая-то странная дружба.

Я снова поднимаю фляжку, словно она способна придать мне смелости, чтобы произнести вслух его имя.

– Не страннее, чем дружба между мной и Истоном.

– Нет, – он качает головой, – с Истоном вы были такими, какие есть. В этом всегда присутствовал смысл.

Мои ногти оставляют глубокие следы на деревянных досках, и я вдавливаю их еще сильнее.

– Пока не пропал.

– А, – он забирает у меня фляжку и отпивает, – так вот какой полет нас ждет.