Когда они зашли на этаж, то обнаружили, что многие уже приступили к работе.

Девушки набрали в темном туалете воду в пластиковый стаканчик, принесли из класса гуашь и кисточки и принялись за работу. У каждой на телефоне красовались идеи из интернета, которые они пытались воплотить в жизнь.

Саша украдкой наблюдала за своим товарищем по несчастью. Яра, одетая в черную водолазку, обтягивающие джинсы и с темно-бордовой помадой на губах, старательно выводила контуры мылом на окне, при этом смешно нахмурив брови и высунув кончик языка.

— Прости, что тебе из-за меня приходится этим заниматься, — подала голос Саша спустя десять минут молчания.

— Ой, перестань! Мне не в тягость, наоборот что-то новое, — отмахнулась та.

Саша продолжила маркером создавать набросок. Черные линие сплетались с чернотой неба, отчего создавалось впечатление, что они уходили ввысь и исчезали в проеме окна.

Яркие краски сначала ложились неровными штрихами, но затем начали приобретать форму, придавая жизни мертвым линиям. Девушка полностью погрузилась в процесс, который не раз придавал ей уверенности и спокойствия в жизни, поэтому не сразу услышала вопрос:

— Почему ты раньше не давала отпор Сорокиной?

— Я бы на твоем месте давно ей язык помыла с мылом, — продолжала Яра, все еще вырисовывая контур медвежат под елкой. — Или тебе до такой степени все равно?

— Знаешь, абсолютно наплевать. Не хочется на дураков обращать внимание, а главное тратить свои нервы и силы. Главное — я иду к своей мечте, а как я иду — это лишь моё дело.

— Понимаю, я вот собираюсь поступать на юридический, и пусть все называют меня зубрилой, у которой вместо мозгов исторические даты, зато я добьюсь своего и в будущем не буду жалеть о том, что тратила свое драгоценное время на фальшивых друзей, — доверительно поделилась Яра, отойдя на небольшое расстояние и вглядываясь в слабый след от мыла на стекле.

Саша уставилась на девушку. Перед глазами сразу возникла картина, как девушка-готка заходит в зал судебного заседания, а старушка, против которой она выступает, хватается за сердце, крестит Яру и приговаривает “боже спаси и помилуй”, вспоминая, что даже завещания не составила толкового.

— Тоже подумала, как ко мне будут относиться клиенты? — покосилась та на девушку.

Саша потупила глаза, однако у нее созрел вопрос, который давно ее интересовал.

— Яра, а какая у тебя кличка?

— Чего?! — насупилась ее новая подруга.

— Нет-нет, я не хотела обидеть тебя, просто интересно, ведь у готов принято давать прозвища, как в “Папиных дочках” Дашу Тарантулом называли. А правда, что по полнолуниям на кладбище ходите? — сама себя перебивая, продолжала она.

— Ага, и жертвоприношение устраиваем. Крыс там всяких, ворон, а может чего и покрупнее.

— Правда? — большие синие глаза с интересом распахнулись.

— Нет, конечно, — прыснула Яра. — Я не состою в готах.

Она поймала озадаченный взгляд, не торопясь макнула кисть в коричневую гуашь и принялась раскрашивать своих медвежат.

— Я привыкла не доверять людям, но почему-то тебе хочется все выложить, — снова перейдя на полу доверительный, полуделовитый тон произнесла одноклассница. Саше стало приятно от таких слов, даже щеки стали под стать той красной игрушке, что она раскрашивала.

— Человек на то и социальное существо, ему необходимо общение.

— Мне хватает общения с сестрами, у меня их аж целых три, а ты открытая и простая, легко располагаешь к себе. В общем так вышло, что четыре года назад Влада — моя старшая сестра, заинтересовалась субкультурой готов, начала одеваться и краситься во все черное, по ночам пропадала где-то, нашла себе парня-гота. Родителей это не устроило, они сказали, что либо сестра перестает вести себя как маленькая, либо пусть съезжает. Тогда все здорово перегнули палку, а я испугалась. Влада — мой родной человек, я не представляла, что бы произошло, если бы она действительно ушла. Поэтому ночью я стащила у нее тоник для волос, помаду, надела черные вещи и утром явилась на завтрак при всем этом параде, сказав, что если ее выгонят, то и меня тоже. Конечно, все тогда сначала посмеялись, потом помирились, сейчас это даже как-то забавно вспоминать, но мне до такой степени понравился мой образ, что я решила его сохранить.

— И родители ничего не говорят по этому поводу? — спросила Саша, вглядываясь в темные блестящие глаза своей одноклассницы.

— Говорят, раз учусь хорошо и это мне никак не мешает, то они не против.

— Крутые они у тебя! — протянула Саша, искренне радуясь за Яру.

— А то! А у тебя что за история?

Саша почесала нос, взглянула в добрые лучистые глаза и решила рассказать.

Как у нее была любимая тетя Лида, которая с шести лет водила девочку по театральным пьесам, постановкам, спектаклям, мюзиклам. Сама она была актрисой театра юного зрителя и всегда доставала своей племяннице и ее родителям места в первом ряду. Саша пропитывалась неповторимой атмосферой сцены, оваций, классической музыкой, открытыми лицами актеров, их движениями и нарядами. Девочка загорелась мечтой стать частью этой атмосферы, и тетя Лида обещала, что поможет ей поступить, но судьба вмешалась в их планы. Она забрала ее надежду, вместе с дорогой тетей два года назад. Страшный диагноз — лейкемия четвертой степени, последние месяцы жизни, которые тетя провела на сцене и затем долгий путь Саши по принятию нового чужого мира, где не было задорного смеха, певучего голоса, нежных рук и уверений, что у нее все получится, от дорого человека. На этом месте зияла огромная дыра, пустота. Теперь Саша цеплялась за надежду поступить, чтобы воплотить свою мечту, а также увековечить светлую память.

Но семья Захаровой едва сводила концы с концами, поэтому Саша приняла решение пойти работать, родители поддерживали всеми силами и верили в свою дочь.

История лилась из уст девушки также плавно, как кисть оживляла изображение советского новогоднего мультика.

— Нам с тобой повезло, у нас у обеих крутые предки! — воскликнула Яра, оставляя коричневые брызги на окнах, пока Саша второй раз за день вытирала слезы рукавом свитера. — Знаешь, а я сейчас уже хочу снова стать собой, немного уйти от образа, который себе создала. Правда наши “любимые” одноклассники меня останавливают, возможно лучше подождать окончания.

— Это твоя жизнь, Яра, и только тебе выбирать как ее жить, так что делай, что хочешь, а я могу всегда с собой носить апельсиновый сок.

— Договорились, — лучезарно улыбнулась Воронцова.

Так девушки сидели до позднего вечера, болтая, обсуждая искусство и историю, находя новые точки соприкосновения, пока два окна не были полностью разрисованы.

На одном красовался Снеговик-почтовик, которого изобразила Саша, а на втором — новогодняя елка, которую украшали три медвежонка.

— Конечно, не Пикассо, но сойдет, — критично рассматривая свой рисунок, произнесла Яра. — Для первого раза очень даже неплохо.

— Конечно, не плохо! Ты посмотри, я закончила художку, а рисунки на одном уровне!

— Скажешь тоже! — отмахнулась Яра, собирая кисточки и краски в пакет, который они вернули обратно в класс.

Вскоре за ними приехал папа Саши — Алексей Викторович, чтобы забрать девушек. Льдом покрылся уже не только асфальт, но и поручни, стены, даже сама машина.

Яра быстро нашла общий язык с мужчиной и всю дорогу весело болтала о хоккее, а когда они подъехали к ее дому, она искренне поблагодарив, выскочила из машины и заскользила в сторону подъезда будто на коньках, весело насвистывая новогоднюю мелодию, которая играла из колонок весь вечер, создавая предпраздничную атмосферу.

— Хорошая подруга, — одобрительно кивнул отец Саши.

— Ага, — уставши, произнесла Саша, потирая сонные глаза. Утренний стресс, гололед, многочасовое рисование, долгие разговоры забрали слишком много сил за один день, ее клонило в сон, веки тяжелели. Девушка, чтобы не заснуть, ленивым взглядом провожала мелькавшие за окном девяти- и пятиэтажки, обледеневшие остановки, фонари и тот злосчастный дорожный знак “Дворовая территория”. Сердце сжалось от воспоминания, как она оказалась в теплых, уютных, таких медвежьих объятьях Миши.