– Вот я вас, дураков! Совсем из ума выжили! Ни стыда, ни совести!

Соперники, наконец, расцепились, тяжело дыша, поднялись, не гладя друг на друга. Макар взял свой портфель, молча направился к калитке.

Ванька поддел ногой валявшуюся в траве шляпу, зло крикнул:

– Не забудь забрать свой паршивый чепчик! Жених хренов! – и ушёл в дом.

Макар на ходу подхватил измятую шляпу, водрузил на голову, и размашисто зашагал на станцию. Оторванный рукав пиджака болтался, будто подбитое крыло у птицы.

– Всё из-за этого грёбаного интернета, – хмуро бормотал старик. – Будь он неладен.

Оставшись одна, Нина прижала ладони к лицу и, сокрушённо качая головой, произнесла:

– Это ж надо, чего удумали! Да я не помню, чтобы из-за меня парни в молодости дрались. А тут целое побоище устроили. И кто? Ста-ри-ки!

ЦВЕЛА ЧЕРЁМУХА

Сержант Фёдор Курдюмов вернулся из армии по весне.

В садах бело-розовой дымкой буйно цвели яблони, вдоль изгороди стеснительно распускалась лиловая душистая сирень, а развесистая черёмуха выглядела, словно невеста в белоснежной фате. По деревне плыл волнующий аромат.

Вечерняя заря спелой малиной красила небо за речкой, в прибрежных ивовых кустах заливались соловьи. От привычных с детства родных звуков, запахов, у Фёдора сладко защемило в груди, и тайная необъяснимая радость в душе выжала слезы.

Он рукавом кителя вытер повлажневшие глаза, вошёл в калитку: высокий пограничник в фуражке с зелёным околышем, лихо заломленной на затылок. Начищенные пуговицы и пряжка со звёздами сияли, словно червонное золото. Статный Фёдор, с белыми аксельбантами, белым ремнём и окантовками на парадной форме, смотрелся на фоне цветущего палисадника гармонично, как скульптура в парке.

Неудивительно, что мать в первый момент растерялась и чуть не опрокинула ведро с парным молоком, которое цедила на летней кухне в крынку.

– Ктой-то? – потерянно спросила она, неожиданно увидев перед собой военного с чемоданчиком в руках. Потом угадала, вскрикнула: – Сыночек!

– Мама! – голос у Фёдора дрогнул, он поставил «дипломат» на песчаную дорожку, шагнул навстречу.

Мать уткнулась мокрым лицом ему в грудь, слёзы ползли по щекам, капали на гвардейский знак.

– Федечка, – ласково бормотала мать, не веря в своё счастье, – вернулся!

На взволнованные голоса в палисаднике со двора пришёл отец. За два года он заметно сдал, как будто даже ростом стал меньше.

– А я думаю, кто это там галдит? – с улыбкой сказал отец, протягивая короткопалую широкую ладонь. – А это наш служивый из армии вернулся.

Не успели они друг на друга наглядеться, как на веранду выскочила младшая сестрёнка Анька.

– Братик! – радостно завизжала она, с разбегу повисла у Фёдора на шее, болтая в воздухе ногами. – Как я по тебе соскучилась!

– Радость-то какая, – всхлипнула мать, глядя на них счастливыми глазами. Затем вытерла фартуком заплаканное лицо, мягко предложила: – Сыночек, ты бы молочка парного попил.

Фёдор взял крынку, прямо через край отпил. Давно он не пробовал парного молока.

Краешек малинового солнца окончательно скрылся за речкой, и лишь светилась бледная розовая полоса, медленно затухая. Но и она погасла. Поздние сумерки обволокли деревню, будто гигантский художник смазал картину чёрной акварелью.

– Братик, – умильным голосом, словно лиса, попросила Анька, – составь мне компанию в клуб.

– Сходи, – поддержала и мать. – Чего с нами стариками куковать.

Они вышли из дома. В конце улицы тарахтел мотоцикл, жёлтый тусклый свет метался по сторонам.

– Дружок твой катается, Женёк, – сказала Анька. – На днях пригнал откуда-то свой драндулет и теперь с него не слезает.

Тарахтенье быстро приближалось, и скоро фары осветили их лица. Мотор последний раз чихнул и заглох.

– Дружбан! – жизнерадостно заорал мотоциклист, поднимая над вихрастой головой промасленные руки, сплетённые в крепкое рукопожатие. – Граница на замке! Покатили в соседнее село к девкам! В клубе в будний день делать нечего. Нормальные танцы только по выходным, когда молодёжь из города приезжает. Сегодня там одни малолетки тусуются, вроде твоей сестрёнки.

– Замолчи! – приказала Анька, сердито топнув. А потом взяла, да и стукнула его по спине твёрдым кулачком: – Балбес!

– Что и требовалось доказать! – воскликнул неугомонный Женёк, и завопил, как ненормальный: – По коням, граница!

– Поехали, раз такое дело, – не стал сопротивляться Фёдор, ещё не успев обвыкнуться на гражданке. – Извини, сестричка.

– Да поезжайте уже, – Анька сделала им ручкой, всё же не забыв дать строгий наказ: – Только не вздумай, братик, жениться! А то девчонки там такие пройдохи!

Мотоцикл в это время дико взревел, будто взбесившийся слон и что ответил Фёдор, она не разобрала.

Друзья оставили позади кладбище, колхозный пруд, кукурузное поле, въехали в берёзовую рощу. Деревья мелькали по бокам, сливаясь в сплошную белую стену. Скоро выскочили на простор: впереди виднелись оранжевые огоньки соседнего села. Срезая путь, свернули на тропинку, которая петляла среди лугов, густо заросших ромашками, васильками, одуванчиками, другими неприхотливыми цветами.

Старые фары светили не далее десяти шагов, создавалось впечатление, что ехали сквозь тёмный туннель. Поэтому, когда неожиданно возник крутой поворот, Женёк не смог вовремя притормозить и мотоцикл опрокинулся в овраг. Тотчас мрак окутал неудачливых женихов со всех сторон, наступила непривычная тишина: на пруду сонно квакнула лягушка, в далёком Мажарском лесу ухнул филин, жутким скрипучим голосом прокричала на болоте выпь.

Прошло не менее минуты, прежде чем из лебеды раздался неунывающий возглас Женька:

– А ведь крушение ничего не предвещало!

– Да уж, – неопределённо ответил Фёдор, выбираясь из оврага с фуражкой в руке.

Наверху он ощупал рассеченную о мотоцикл бровь, поглядел на окровавленную ладонь и с усмешливым сожалением произнёс:

– Надо же было так неудачно приложиться.

– До свадьбы заживёт, – обнадёжил Женёк.

Путаясь в прошлогодней сухой крапиве, в каких-то колючих вьющихся растениях, они с трудом вытащили из оврага мотоцикл. При свете выглянувшего из-за облаков месяца, он был похож на безжизненное чудовище. К удивлению друзей мотоцикл завёлся без особого труда, и даже, как им показалось, стали ярче светить фары.

– Вот гад, – пробормотал Женёк. – Мог бы и сразу светить нормально, а не дожидаться, когда в овраг свалимся.

Местная молодёжь собиралась на выгоне, где были свалены толстые брёвна. По утрам хозяева выгоняли сюда к пастуху коров, а вечерами, огрузившихся молоком бурёнок, встречали из стада. Сквозь крону могучего дуба на вытоптанную лужайку сочился рассеянный свет, – неизвестный умник догадался укрепить в листве лампочку, чтобы днём снизу не было заметно, и подсоединил её к электрическим проводам.

Малолеток здесь тоже хватало. Фёдор пожалел, что согласился приехать, но Женёк уже вовсю хохмил и лапал всех девчонок без разбора. Они смеялись и визжали.

Фёдор неуверенно присел на краешек бревна, рядом с грустной девушкой в мамином зелёном жакете и светлом платке. Взглянув на парня в военной форме, она стеснительно улыбнулась. Он улыбнулся в ответ.

– Ой, что это у тебя? – неожиданно воскликнула незнакомка, разглядев на его лице кровь. – С войны, что ль вернулся?

– Типа того, – смутился Фёдор и покраснел.

Девушка вскочила, решительно ухватила его за руку и потянула за собой, озабоченно выговаривая:

– Надо рану обязательно промыть. Может быть заражение.

Фёдору было приятно, что о нём заботится эта милая девчонка с чёрной косой до пояса, послушно плёлся следом и глупо улыбался.

На колодезном створе стояла полная бадья с ледяной водой. Девушка простодушно сняла с головы платок, намочила и принялась осторожно обрабатывать рассеченную бровь. Затем сорвала подорожник, ополоснула в ведре, и приложила к ране.