У Хельги же был наготове любовник, который только этого и ждал. Любовника Хельги звали Антон Александрович Филимонов, перспективный планетолог, учёный с международным именем, статьи которого переводили на европейские и восточные языки, почётный член каких-то институтов, человек увлечённый и пылкий, давно ушедший от жены в собственное отдельное жильё. Но получив свободу, Хельга призадумалась.

– У тебя новый массажист. Я записалась, – улыбнулась Таша.

– Да, отличный. У меня становится всё больше и больше мужиков в персонале. Даже маникюрист один просится. Народу стало – тьма! – Хельга любила прихвастнуть, она всегда занималась маркетингом, явным, скрытым, очень скрытым, какой подходил, таким и занималась, – чувствую себя фермершей.

– В смысле? – уточнила Таша.

– Коровы, куры, гуси – никуда нельзя отлучиться, того и гляди, передерутся. Как уеду на неделю, так ЧП. То клиентов не поделили, то администраторша не то записала, то препаратов не хватает, то подстригли какую-нибудь медийную осу чёрти-как. По правилам бизнеса – это плохо, когда ферма не может без фермера. Ну, значит, так пока, – вздохнула Хельга и добавила, – народ сволочной, вечно у них группировки.

– Кстати, о группировках. Помнишь, Павлик много сил уделял методам поиска экзопланет, и Антон был с ним как раз в одной исследовательской группе. Павлик мне что-то упоминал о фотометрии прохождений, но не суть. Как у Антона дела вообще? Ему дали должность Павлика в конце концов?

– Я с ним рассталась. С Антоном. Все они там психи. Не знаю, как ты со своим Павликом жила. Ему вечно мерещатся пришельцы, которые здесь живут, как люди. Глупости несёт разные. Лучше бы о земной жизни подумал. Всё куда-то летает, иногда даже за свой счёт. Сумасшедший.

– В чём сумасшедший? – насторожилась Таша.

– Ещё и жадный, – она быстро сменила тему, – не мог мне на день рождения купить новую машину при его-то деньжищах. Не прощу, – почти прошипела Хельга.

– Понятно, – кивнула сочувственно Таша, – я могу попросить у тебя его телефон? Знаешь, Павлик перед смертью обнулил все контакты в своём мобильном.

– Телефон Антона? Таша, он вообще не в твоём вкусе, – поджала недовольно губы Хельга, – давай-ка лучше я сама ему позвоню и скажу про тебя. А уж захочет он с тобой говорить или нет, пусть сам выбирает.

– Мне по делу. Так ему и передай. Буду очень признательна, – Таша старалась вести себя максимально нейтрально.

Упускать богатого мужика Хельге явно не хотелось, даже находясь с ним в ссоре. А уж тем более передавать его этой тихоне-хищнице. Она всегда чувствовала Ташино превосходство. Именно потому, что та никогда открыто не флиртовала, не носила броской одежды и не увлекалась сложными причёсками, а её всегда замечали. Парадокс, противоречащий её жизненной философии. А эта серо-коричневая одежонка и белые рубашки просто бесили. Сама она выглядела совершенно по-другому, и сколько денег тратила на шмотки и морду, знали только её банковые карточки. Салоном-то стала заниматься из-за того, чтобы выглядеть на все сто.

Информация оставалась довольно скудной. Главное, Таша узнала, что Филимонов работает на старом месте. Этого нигде нельзя было узнать. Хельга, конечно, ему ничего не скажет, и телефона ей не видать, но дорогу в институт она помнит. Подловит его у ворот, как когда-то однажды. Можно было бы и без Хельги сразу поехать в институт, но приезжать, не зная к кому, в это место не стоило. Везде камеры, подошёл бы какой-нибудь невидимый сотрудник к машине, поинтересовался, и крыть было бы нечем. А так она ждёт Антона Филимонова, если что.

– Так Антон теперь директор Бастет? – дожимала Таша.

– Конечно. Стала бы я связываться с неудачником. Хочешь ещё кофе? – заботливо, но фальшиво спросила Хельга.

После Хельги хотелось сразу в душ, побыстрее смыть её взгляды и мудрёные благовония «Касабланки». Стоя под душем, Таша решила поехать поискать Филимонова. Не откладывать. Он должен её вспомнить. Точнее, он её, конечно, вспомнит, но жалко, что они совсем не общались, и ей не за что было зацепиться в разговоре. Хотя, для начала она могла спросить про его дочь. Как же её звали? Он же представил её, и что-то мне показалось тогда. Что-то необычное. Вероника… Вера… Нет… Она переключила кран на синюю отметку и быстро обдала себя ледяной водой. Бр-рр… Вега! Точно! Её звали Вега. Скромная девчонка с распущенными русыми волнистыми волосами до плеч. Милая и юная, только полноватая.

Для встречи с Филимоновым Таша немного принарядилась. Выбрала серый брючный костюм и розовую рубашку с красивыми пуговицами, стилизованными под старинные серебряные монеты. Она обожала детали в одежде. Ещё раз всмотрелась в его лицо на фотографиях, присланных Розой. Внешне Филимонов походил на писателя Набокова, русского холёного барина, увлечённого своим неповторимым внутренним миром. Каков этот мир у Филимонова Таше предстояло, если не понять, на что она и не претендовала, то хотя бы прикоснуться. Похож, на Набокова, а ещё немного на обещавшего никогда не влюбляться телохранителя Кевина Костнера, из нашумевшего фильма девяностых, эпохи, когда люди начали терять правду и честь, а искусство превратилось в нескончаемую западную видеокассету, постепенно меняющую мечты и представления о жизни. И это, увы, коснулось каждого. Ну, а если глупыш-человек не подстроился, как рассуждал в интервью один известный реформатор того периода, сидя в частном самолёте, то пеняй на себя.

Стрелка на стенных часах ровно разделила циферблат, часа на дорогу вполне должно хватить. Причём тут вообще американец Костнер? Если только принять, что все мы на планете чем-то похожи и вне времени. Также как по всей земле разбросаны здания с практически одинаковой архитектурой, так и везде встречаются похожие люди. Этому не может не быть объяснения. И дело тут не только в папе и маме. Преступники похожи, разные хитрованцы и мошенники, а также люди так называемых творческих профессий. Балерины, например, или писатели, даже блогеры. Люди медленно подбираются к генетике, копаются в геноме, высчитывают последовательности, заменяют фрагменты ДНК, экспериментируют с риском для самих себя. Но пока это новый предмет в школьной программе жизни, и учителей ещё не подготовили. До выпускных экзаменов человечеству ещё далеко. Школу бы закончить, экзамены успеть сдать, не взорвав кабинет химии, точнее, биохимии, и будет потом генетика, информационная в том числе. А она может быть и основополагающей. С экзаменами у человечества явно было не всё хорошо, хотя смотря, кто куда стремился и что выбрал. Таша улыбнулась отражению в зеркале, кинула в сумочку ключи от машины и вышла из квартиры.

На парковке, перед входом на бывшую работу Павлика мест было достаточно. Таша спокойно, без особых усилий, поставила машину задним ходом к бордюру, невысокому зелёному заборчику, и выключила мотор. Всё прекрасно просматривалось, так что пропустить человека, который вышел из института, никак бы не получилось. Сколько предстояло ждать, она не знала, но раньше, рабочий день заканчивался около семи. Институт представлял собой хорошо отремонтированный городской особняк московского модерна, того самого, который Валерий Брюсов назвал когда-то «пёстрым» и «бесстыдным». Скорее всего, ему не нравились фасадные майоликовые панно. Сейчас же они смотрелись волнующе и даже будоражили воображение. Дореволюционный хозяин явно задумал свой дом как храм древней египетской царицы или даже богини, но несмотря на всю свойственную этой культуре атрибутику, царица получилась русской. Царица на центральном панно стояла на балконе и смотрела на бескрайнее синее море. В голову сразу приходила Ярославна, а не Клеопатра. Вдали, правда, виднелись пирамиды Гизы и даже Сфинкс, но это значения не имело. У парадного подъезда красовались две колонны, поддерживающие входной портик. Они были сделаны из чёрного мрамора, но самое потрясающее заключалось в том, что это были две статуи Богини Баст, богини с головой кошки. Павлик не раз в шутку называл Институт храмом Бастет, намекая на описания Геродота о каком-то городе в дельте Нила, точнее, на самый прекрасный храм Египта, посвящённый Баст. Баст считалась у египтян доброй богиней. Богиня-кошка, воплощение женской красоты и плодородия. Так что московский хозяин, без сомнения, строил дом своей любимой женщине. Интересно было бы посмотреть, каким было внутренне убранство, но экспроприаторы, видимо, растащили всё по собственным домам, установив долгожданную историческую «справедливость». Самому справедливому, наверное, досталось самое красивое и ценное.