Петя всегда верил в могущественную силу денег, как и отец, но Коля не разделял их оптимизма. Он убедился: происходит что-то тревожное. В прошлом месяце запросто вышло купить на рынке интересную книгу – «Три мушкетера», за пять рублей. А вчера пошел на рынок, и книг там не продавали. Притом продукты подорожали в два раза. Хотел купить пальто в дорогу – ношеное, видно, с чьего-то плеча – а денег у него не взяли, просили вместо них консервов и муки. Коля растерялся и ушел. И по дороге думал: «Нет, ошибается Петька, не все можно за деньги». Ему стало беспокойно, что у него их не взяли. Он смотрел на бесполезные разноцветные бумажки у себя в руках и понимал: нужно уезжать из Ленинграда быстрее. Те, кто в панике бегал за эвакуационными листками – не трусы, как усмехался отец. Они самые здравомыслящие люди. Напоследок, уходя с рынка, Коля обернулся на людные ряды: сколько же в Ленинграде народу! Как ни суетись, а если каждому захочется уехать, не хватит ни паромов, ни барж, ни лодок. Да и всей Ладоги не хватит, пожалуй.
Сегодня Колю задержал на разговор Вернер: волновался, почему маленький артист до сих пор в Ленинграде. Именно благодаря хлопотам учителя и устраивалась Колина судьба: маэстро предложил кандидатуру ученика, когда из Цирка лилипутов пришел запрос. Коля успокоил наставника, что уедет сразу, как появится возможность – то есть деньги от Пети. Но сам от таких разговоров, что надо торопиться, еще больше разволновался. Ждать – хуже, чем действовать, и почти невыносимо, когда видишь свое будущее убегающим, но не можешь ухватить его за хвост.
На слом Коля опоздал, явился последний из их компании: Шура, Гришка и Лина уже были там. Бригадир сердито прикрикнул на Колю, обозвал уклонистом прямо при одноклассниках и велел, чтобы он скорее записался в табель и приступал к работе. Занятия в музыкальном училище закончились в полдень, а у Вернера пришлось проторчать целый час, слушая его увещевания. Трудно будет оправдаться перед ребятами, где болтался столько времени. Но ведь и они не дождались! Он увидел трио товарищей вдалеке от рабочей площадки. Гришка с полной охапкой досок быстро топал впереди всех. За ним с охапкой поменьше шел Шура. И последней в колонне плелась Лина. У нее Коля заметил несколько дощечек. Она помахала ему свободной рукой и направилась вслед за парнями к грузовику.
Позади снесенного дома ездил экскаватор, сгребая ковшом строительный мусор, негодный для растопки печей: слишком гнилые, рассыпающиеся в труху деревяшки и обломки кирпичей. А кузов грузовика был до середины заполнен бревнами и досками. Коля подошел к горе досок на земле и начал укладывать их на руки.
– Ты где это был? Мы уж тут пашем давно! – подбежал к нему Гришка. – А сегодня тачки соседняя бригада умыкнула. Вот, руками таскаем!
Пот струился по его здоровому, как у теленка, лбу, и капал на пухлые, с румяными пятнами, щеки. Коля уловил его сходство с девицами из листовок про ударников труда и улыбнулся его раскрасневшемуся лицу, но вслух, конечно же, ничего не сказал. Гришка, чего доброго, может и поколотить – не посмотрит, что друг маленького роста, и влупит от души. В их компании не принято бить только девушек.
Лина болтает что угодно, любую ерунду, а Гришка ее не трогает. Недавно кто-то из одноклассников строил теорию, что она Гришке нравится, поэтому он и терпит. Но Коля думал, что у их большого друга просто кодекс чести – не связываться с девчонками. Лина, пожалуй, не совсем девчонка. По крайней мере, не в общепринятом значении. Ведь она товарищ и совершенно своя в их давнем квартете. Он и сам бы никогда девушку не тронул, даже если сильно обидела бы. Впрочем, Лина Колю ни разу не обижала и порой ласкалась к нему осторожным, пока не прирученным зверьком. В последний год Коле казалось, что она к нему неровно дышит. Вот была бы потеха: Гришка в нее тайно влюблен, а она сохнет по Коле. Пойди да пойми девчонок! Никто не знает, что им нужно. И товарищ Лина – нисколько не исключение. Не угадаешь, что у нее на уме.
Подошел Шура. Он ненавидел, когда его называют прозвищем, намертво припечатанным к нему с детства. Хотя новым знакомым он представлялся Сашей, в их дружной своре шансов переименоваться у него уже не осталось. Так всегда бывает: случайно кто-то ляпнул, и если прозвище прилипло, останешься с ним до старости.
Лина за умение Коли подражать голосам птиц называла его Скворушкой. Он умел и свистеть свиристелем, и чирикать по-воробьиному, и ухать по-совиному, и крякать по-утиному, да так правдоподобно, что ребята покатывались со смеху.
– По-моему, вы с Линой бездельники, – выдохнул Шура. – Оба от работы отлыниваете. Мы с Гришкой вон какую гору перетаскали, а Лина плетется в конце и кидает по две дощечки. Надоело! А ты так вообще! Бродишь где-то.
– Я не отлыниваю, меня Вернер задержал, – ответил Коля.
– Придумаешь! Болтался, как обычно, за книжками на базар, – не поверил Гришка.
– Я вам, ребята, раньше не говорил, чтоб не сглазить. Но решено, и можно рассказать. Меня в цирк отправляют выступать. Ангажемент пришел, – как можно равнодушнее поведал Коля, чтобы никто не разглядел в его признании хвастовства.
Но разве можно скрыть радость от друзей? Они слишком хорошо знали маленького товарища.
– Да ну, врешь? – крикнул Шура.
– Честное комсомольское, – отрапортовал Коля.
– Сделают из тебя там экспонат на потеху публике, – не успокаивался Шура.
– Ладно вам, – присоединилась к ним Лина, – пойдемте доски таскать. Ангажементы потом.
– Ишь какой важный индюк, слышала? – кивнул ей Гришка.
– Ну и что такого? – отмахнулась она. – Порадуйтесь и не завидуйте. В цирке хотя бы не скучно. Я бы сейчас от любого чистого места не отказалась. А придется ехать, куда распределят. И вряд ли я поеду в театр, в оркестр или в цирк. И вы все – тоже, кто на фронт, а кто на завод. Пусть хоть один из нас вырвется на волю.
Коля заметил, что валторна Лины, укрытая чехлом, стоит у времянки бригадира. Шура и Гришка, видимо, успели занести свои инструменты после занятий домой: они жили поблизости от училища. А Лина не успела съездить к себе на Васильевский остров.
– Пришлось на работу тащить, – сказала Лина, подтвердив его мысли.
– Как ты таскаешь – так это не работа, а позор и провокация, – задирал ее Шура.
– Я девушка, мне тяжелое поднимать нельзя. Мама говорит, мне еще детей рожать.
– Ой, какая гадость, – скривился Гришка. – А давайте на спор: кто больше и быстрее унесет. Кто победит – тому все пайки.
– Мы с Колей на такое соревнование не подписываемся, – с достоинством ответила Лина.
Коле стало неудобно перед товарищами, что девчонка ответила вместо него. Будто у него языка нет. Конечно, всем одноклассникам ясно, что в честном соревновании ему не победить. Но заранее отказаться и смириться с проигрышем – что сказал бы отец? Нет, Коля не мог допустить отступления от борьбы.
– А пойдемте, пробежим! – объявил он, надевая рабочие рукавицы и обматывая их веревками, чтоб не слетели.
– Да ну, не надо. Глупое соревнование! На нас бригадир смотрит, – выразила неудовольствие Лина.
– Вот и правильно, пусть смотрит, что мы стараемся изо всех сил, – подначивал Шура.
– Давно вам штрафов не лепили, – буркнула девушка.
Ребята подошли к груде деревянного лома, и каждый начал накладывать доски в руки. Гришка взял двенадцать дощечек, Шура десять, а Лина шесть. Доски были тяжелые, некоторые разбухли от влаги и казались неподъемными. Коля нагрузил себе сначала шесть штук. Но когда увидел, что Лина наложила столько же, потянулся за седьмой.
– Брось, чепуха эти догонялки, – шепнула ему Лина.
Коля скривился. Пусть он не может унести двенадцать досок. Но унести только шесть – значит опозорить себя. Он положил сверху охапки седьмую.
– На старт, внимание, – считал Гришка, – марш!
Ребята наперегонки побежали к грузовику. Шура сразу же обогнал Гришку: он с пятого класса занимался бегом, а Гришка, слишком тучный для соревнования, быстро запыхался. Коля с Линой бежали рядом, в метре друг от друга. Непосильная ноша оттягивала Коле руки: он взял слишком тяжелый груз, но бросить теперь было поздно. На середине пути он запнулся о камень, и верхняя доска упала на землю. Коля на секунду притормозил – и увидел, что Лина задержалась вместе с ним. Она протянула руку к упавшей доске и хотела положить ее сверху своей стопки. Коля сердито сдвинул брови:
