Но волнение о зрителях было напрасным. Истекали последние мгновения до выступления, а зрительские кресла оставались тоскливо пустыми, за исключением компании из шести человек, что пришли в самом начале. В последнюю минуту у кресел появилась супружеская пара. Удивленно оглядываясь, с опасением, что ошиблись с помещением, они уселись на свои места. Часы показывали пять – время начинать представление.

Мрачный и уязвленный товарищ Чиж метался из стороны в сторону за кулисами и рычал на всех, кто попадался ему на пути. Ему никак не верилось, что пришло всего восемь зрителей. На прошлые выступления их тоже приходило мало, нельзя было назвать скромные сборы успехом и обеспечить ими турне. Но восемь человек? Катастрофический, позорный провал.

Часы показали десять минут шестого, и зрители в зале начали проявлять беспокойство. Один из них встал, намереваясь уйти. Чижу пришлось подать Тамаре знак:

– Дай три звонка сразу. Начинаем. Может, подтянутся.

Но больше, вопреки надеждам, никто не пришел. Фокс и Покс выбежали на арену и начали свой первый номер при удручающей пустоте зала. Их шутки и кувыркания – показалось Коле – выглядели неловкими, нелепыми. Ведь слушать их было почти некому.

Номер Коли затесался где-то посередине представления, между основными номерами программы. Главное – успеть вовремя выскочить на манеж. В то же время ждать приходилось долго. Уйти прогуляться он больше не мог, а репетировать от напавшего резко мандража – тоже, и поэтому прожигал время, напряженно топчась за кулисами в ожидании своей очереди.

Наконец, Арчи закончил акробатический трюк с булавами и вернулся за кулисы. Настал черед Коли. Пора выходить!

– Ну и где мой стакан воды? – возник перед ним Арчи. – Дождусь я когда-нибудь?

Он перегородил Коле выход на арену, и, видя его блуждающий взгляд, замечая нетерпение, наседал на него с настырным гонором, насмешливо двигая бровями будто в повторение своего вопроса.

– Я спустился в буфет, но там…В общем, я попросил, но Чиж…– извиняющимся тоном пытался объясниться Коля.

Он чувствовал, как напряглось тело и сбилось дыхание. Предстояло сделать лишь несколько шагов. Послышались звуки аккомпанемента: Сеня уже подыгрывал ему на гармошке, побуждая скорее выйти на арену. Но Арчи продолжал стоять в проходе, закрывая путь.

– Что у вас тут, ребята? – подбежала к ним Рита. – Почему заминка?

– Я Арчи кое-что обещал, – шепнул ей Коля.

– Что еще? – не поняла она сначала. – Арчи! Ну ты нашел время для шуток! – воскликнула Рита, замахнувшись на акробата для смачного подзатыльника, но тот ловко увернулся.

– Эх ты, цуцик, зеленые штаны, – самодовольно улыбаясь, бросил он и побежал переодеваться для следующего номера.

– А ты что? В прислугу ему нанялся? Дурачок! Беги скорее, твой выход, – подтолкнула его Рита, издали грозя кулаком акробату.

Коля выдохнул, как перед нырком в воду, и ступил на алое полотно манежа. Он старался не смотреть прямо на зрителей: уже знал от Риты, что этого нельзя, иначе непременно запнешься, но глаза невольно устремлялись в темную пропасть зрительного зала, откуда на него смотрят и ждут чудес. Обращаясь к зрителям, сидящим теперь в первом ряду, Коля подхватил волну аккомпанемента и запел:

Ой, яблочко,

Да с червоточинкой.

Немцу взять Ленинград

Нету моченьки.

Ой, яблочко,

Да розмариново.

Всех врагов истребим

До единого.

У реки растет береза,

Зеленеют завитки.

У фашистов зубы долги,

Только лапы коротки.

Распевая третий куплет, Коля вслушивался в свой голос: он звучал задорно, заливисто – куда громче, чем на репетициях или в камерном пространстве комнаты. Но зал обескураживал абсолютной тишиной. Непривычная, тяжелая и вязкая, словно смола, она заполняла собой окружающее пространство, вытесняла случайные робкие звуки, посмевшие вторгнуться на ее территорию. И постепенно каждая строка получалась у Коли все тише, все печальнее. Он и сам понимал, что его пыл затухает, но не мог совладать с огорчением. Голос перестал слушаться, опускался ниже по звуковой лестнице. Связки онемели, и слова застряли в них, как птицы в сетях. Нарастала неловкость. Наконец, тишина сломала его голос: Коля запнулся и полностью замолчал. Сеня отыграл куплет без него, стараясь выдержать тот же ритм. Но номер был уже сорван, и Коля в отчаянии оглядывал зал, ища поддержку: улыбку, кивок, любой знак, что им, молчаливым строгим судьям, нравятся его куплеты.

На манеж выскочила Рита. Она пока не успела сменить костюм после фокстрота, и прежнее танцевальное трико с юбочкой ладно обтягивало ее тело, а на ногах красовались туфли с ремешками. Приосанившись, она широко улыбнулась залу, потом еле заметно кивнула Коле и запела:

Пишет милый мне в письме,

Что носит орден на тесьме.

А я в ответ ему пишу,

Что два ордена ношу.

На последней строке Рита с удалым размахом хлопнула себя по груди и пошла плясать, наворачивая круги, словно юла вокруг оси, отстукивая каблуками по арене и повторяя: «Ух! Ух-ух-ух!» Ее смелость и внезапный выход поменяли энергию зала: зрители захохотали, кто-то даже коротко хлопнул в ладоши. Умирающий номер вдруг ожил и воспрял из тишины, словно и не было никакой заминки. Коля приосанился от зрительского смеха и поглядывал на Риту, любуясь ее задором и удачной импровизацией, ловкими движениями маленьких рук, колыханием легкой юбчонки в танце.

Следующие пары куплетов они пели по очереди: он – свои, она – видно, те, что первые приходили в голову. Но все были забавны и кстати, точно подобраны под выступление Коли. Закончив последний куплет, Рита взяла его за руку, и Коля, мгновенно сообразив, что номер кончился, улыбнулся ей, а потом – залу. Они синхронно поклонились. Раздались аплодисменты – негромкие, ведь в них участвовали лишь восемь пар рук. Но для Коли они звучали, словно торжественные фанфары в честь дебюта – его первые в жизни аплодисменты, от настоящих зрителей, искренние и заслуженные. Раньше ему от чистого сердца аплодировали только его друзья: Лина, Гришка и Шура. Вот бы они удивились, увидев его здесь, на большом красном манеже, под высоченным куполом цирка!

На выходе за кулисами ждал Миша. Его номер стоял следующим, и пудели в нетерпении потявкивали, ожидая знака от хозяина, чтобы рвануться вперед на арену и заслужить долгожданное лакомство. Он подмигнул Коле, затем свистнул – и мохнатые артисты понеслись выступать. Коля выдохнул. Вынырнул. Вот и закончилось.

Ему не верилось, что выступление позади. Там, под куполом, время шло иначе. Коля читал о похожем в фантастической книге, однажды привезенной Петей из командировки. В ней человека сначала похитили инопланетяне, а потом вернули семье, но он уже не мог жить по-прежнему, потому что познал иное ощущение времени. Отныне часы двигались для него вразнобой, и он то постоянно везде опаздывал, то настолько ускорялся, что никто в мире не мог за ним успеть. На манеже с Колей произошло нечто похожее: там время шло, точно на другой планете.

Сеня похлопал дебютанта по плечу:

– Что, вспотел?

Коля почувствовал: несмотря на прохладный воздух под куполом, его лоб покрылся каплями пота, и тонкая струйка влаги стекала по желобку вдоль спины, заползая в скрытые уголки тела.

– В зале такая тишина. Они сидят и смотрят на меня. Я просто остолбенел, – признался он, пытаясь тайком оправить брюки.

– А что ж им еще делать-то? Они-то ведь и пришли-то на тебя поглазеть? – удивился Сеня.

– Повезло, что я раньше в ансамбле выступала и частушки знаю. Кто бы тебе подыграл? Ты в следующий раз не теряйся, – бодро сказала Рита. – Представь, что в зале пусто.