Растрепанная, нечесаная грива волос незнакомца разметалась по подушке. Он храпел. Коля не смог определить, сколько ему лет, но лицо его показалось помятым и старым. Перед ним лежал взрослый мужчина, старше сорока, а то и пятидесяти. Нос с бездонными ноздрями издавал громкий протяжный звук, похожий на гудение сломанной тубы. Мужчина, взяв нижнюю ноту в своем концерте, почувствовал взгляд чужих глаз, вздрогнул и проснулся.

– Стучаться надо, – лениво просопел он. – Ты кто такой?

– Меня к вам подселили.

– Ааа, – поднялся незнакомец и примирительно пожал ему руку. – Выходит, сосед. Откуда прибыл?

– Из Ленинграда.

– Я слышал, там фашисты бомбят.

– Не знаю. Уехал до полной блокады.

– Повезло, – неуверенно прожевал новоявленный сосед. – Меня Мишей зови. И не вздумай на «вы», а то мои звери тебе насмерть горло перегрызут.

Коля не понял, шутит он или нет, но улыбаться, на всякий случай, не стал. Да и смутили слова про везение. Бросить родную мать в Ленинграде, разве повезло? С тех пор, как он уехал, его преследуют сплошные неудачи. Вот даже теперь подселили к Мише, а не к «золотому артисту» Арчи.

– Да шучу я. Ты что такой серьезный?

Миша встал и принялся разгребать кучу тряпья, освобождая соседнюю кровать.

– У меня номер с дрессированными пуделями. Как ты понимаешь, суровые и опасные звери, – продолжал он.

– А вы…ты откуда приехал? – решился спросить Коля.

– Из Новосибирска. Два месяца живу и выступаю. Видишь, какая борода отросла! – ухватился он за жидкий пучок, похожий на перепутанные корни засохшего растения. – Годного брадобрея тут не сыщешь, а свою бритву я продал.

– Зачем же ты ее продал? – удивился Коля.

– Зачем, быстро поймешь. У тебя деньги есть?

– А что?

– Пригодятся.

Коля встревожился: не задумало ли это странное создание природы его обобрать? В ту же минуту в комнату с настойчивым стуком ворвалась девушка: маленького роста, в домашнем платье и тапках. На ее голове громоздилась конструкция из бигуди, съехавшая набок, а в руках она держала кастрюльку с кашей и ложку, беспрерывно помешивая какую-то липкую массу.

– Молодой человек, вы посмотрите, как натоптали! Я сегодня только мыла полы. Безобразие.

Коля взглянул на пол. На нем действительно виднелись коричневые следы ботинок, идущие из коридора.

– Я вас, между прочим, по следам и нашла.

Миша просиял:

– Знакомься, Коля: Риточка, наша хозяюшка. Смотри, какая грозная, с ней не забалуешь. Рита, да наш пострел сейчас только с поезда. Устал, верно.

– Что теперь! – не унималась она. – Каждый будет топтать, не намоешься!

– Я сейчас вытру, – послушно кивнул Коля.

– Да перестань, – резким жестом усадил его Миша на кровать. – У нее лучше выходит. Пусть сама и хозяйничает.

– Ну уж нет! Вымойте за собой. И чур в уличной обуви больше не топтаться!

Коля совершенно стушевался, отчасти из-за за своих грязных ботинок, отчасти из-за того, что впервые видел маленькую девушку. Ярко накрашенная, она казалась юной и ангельски блистательной. Вся сияла и переливалась, как дождевая вода на солнце. И даже сейчас, при скромном свете единственной лампочки, он легко мог представить ее на манеже, как ей рукоплещут и бросают под ноги цветы. Видно, не успела умыться после выступления, подумал он. Такого ослепительного грима у девчонок Коля ни разу не встречал. Его одноклассницы и вовсе не красились. Учителя в школе и училище за косметику на лице выгоняли девочек с уроков и понижали оценку по дисциплине. Неужели настоящие артистки в обычной жизни выглядят, как красавицы с плакатов?

– Что, уже влюбился? – засмеялся Миша, когда за Ритой захлопнулась дверь. – Да не заглядывайся, тоже мне, картина Репина. Размалевалась хуже некуда. Она гораздо старше тебя. К тому же, замужем.

– Замужем? – разочарованно повторил Коля.

– Муж у нее тоже цирковой. В общежитии вместе живут, Сенька. Пьет, как сапожник. Ритка давно с ним мучается. А ничего, любовь. Раньше мы с ними в Новосибирске выступали. Они акробатику делали, на велосипедах катались. Восторг! А потом Сенька запил. И все пропало. Для артиста пьянство – беда. Ты не вздумай повестись, дурному здесь быстро научат. Или ты не падок?

– Да я не пью совсем. А какой у них номер сейчас?

– Танцуют немного. Рита акробатику делает, но не с Сенькой – у него руки-ноги отказывают. Сейчас она с Арчи выступает. Увидишь. Чернявый буржуй. Хотя акробат, признаться, хороший. Чиж их вместе поставил, не посмотрел, что у тех семья. Сенька ревнует, шалман у них, склоки. Так что лучше не лезь. Тебя там только не хватало.

– А Чиж? Что за человек?

– Наш антрепренер? Да черт его разберет, этого прохвоста.

– У меня прослушивание сегодня. В семь. Как ему лучше показаться?

– Да как хошь, так и покажись, – рассмеялся Миша.

Над Колей будто нависла грозовая туча. Что-то важное про Чижа от него скрывают. Будто в цирке круговая порука, в которую новичков не посвящают. И досадно, что правду не выспросить, чтобы не прослыть сплетником.

– А ты с чем выступаешь? – спросил Миша.

– Отдельного номера у меня пока нет. Я больше аккомпанемент, – смутился Коля.

– Кто?

– На скрипке играю.

– Э, друг. Сенька вон тоже на балалайке да на гармошке. Это не дело. По-хорошему цирковой артист должен все уметь: и петь, и плясать, и на голове ходить. Универсальный работник искусства, понимаешь?

– И правда, с чем же я на смотр пойду? – вдруг испугался Коля. – И зачем меня только пригласили! Я же не учился толком. Только музыкальное училище кончил, – признался он и закусил губу от собственного вранья.

Ведь даже училище закончить не успел, сбежал из Ленинграда недоучкой.

– Какие твои годы! – успокоил дрессировщик. – В цирке и научишься. Я вот самоучка, консерваторий и училищ не кончал. В твоем возрасте я механиком работал в порту. Вот паршивая работенка! Грязь, духота, трешься в машинном отделении целые сутки. Насквозь маслом провоняешь да копотью. Возвращаешься домой – тащит, аж люди шарахаются.

Миша и сейчас пах не райскими кущами и вдобавок оказался неряхой. Но Коля решил не поддаваться хаосу комнаты. Он аккуратно достал свои вещи из узла и сложил ровной стопкой на тумбочке. А скрипку прислонил к стене в углу у кровати. Миша насмешливо хмыкнул, наблюдая за его стараниями.

– Не успеешь полы помыть. У тебя прослушивание через пятнадцать минут. А до манежа – двадцать, я засекал ради любопытства, – показал он на старые, заляпанные вареньем настенные часы.

Они действительно показывали шесть сорок пять. А Чиж предупредил: не опаздывать! Коля подскочил, схватил со стула свою куртку и без оглядки побежал из комнаты.

– Эх, кулема, – усмехнулся Миша ему вдогонку.

6

– Опоздал на четыре минуты, – недовольно постучал по наручным часам Чиж. – Имей в виду, за каждое опоздание на репетицию я наказываю рублем. Впрочем, до репетиций может и не дойти, – усмехнулся он.

От усмешки антрепренера у Коли дрогнуло внутри. Он в панике подумал, что цирковая жизнь может закончиться прямо здесь и сейчас, если Чижу не понравится выступление. А хуже того: тут же закончится и Колина жизнь в целом. Ему никогда не вернуться в блокадный Ленинград, не найти себе другое место, и общежития его лишат. Куда он пойдет тогда, обратно на вокзал? Если он вылетит отсюда, его удел – голодные скитания в незнакомом городе и попрошайничество. В конце концов, нищие кончают одинаково. Коля от напряжения стиснул зубы до скрипа. Он был готов на все, лишь бы остаться в Цирке лилипутов.

– Ну, показывай, с чем приехал, – высокомерно бросил ему антрепренер. – Время у меня не резиновое.

– Я играю на скрипке, – твердо начал Коля.

Музыкальные способности – единственное, в чем он придерживался уверенности и не усомнился бы перед лицом отчаяния. Он огляделся, собираясь взять скрипку, как вдруг вспомнил: она осталась в общежитии! В суматохе, торопясь на смотр, он забыл свой инструмент, а без него номер не исполнить. Колю бросило в жар…