— Какой лист? В саду еще полно листвы.

— Вы и этого не помните? Не думал, что все так печально, — мужчина отвернулся и присел перед комодом у стены, который я сперва и не заметила.

— Что я должна помнить?

— Не мне вам говорить, — все еще роясь в глубине шкафа, отозвался алхимик, окончательно выводя меня из равновесия.

— Но вы уже все сказали! Разве так делают?

— Повторюсь: это не мои тайны…

— Соль, я требую! — нога по собственной воле притопнула по устеленному паркетом полу.

— Вот видишь, — мужчина, держа в руках невзрачную старую лампу, обернулся. Теперь в его глазах было что-то иное, что-то радостное, полное предвкушения праздника, — тебе не нужна моя помощь в возврате воспоминаний. А вот с фонарем помогу. Даже если эта проклятая аллергия меня доконает.

**

— Я могу помочь. Правда, нужно будет вернуться в лавку, но там точно есть мордовник и барбарис…

— Если бы эти травки могли мне помочь, я бы непременно их пил.

— Но они на самом деле помогают от сезонной аллергии, — обиженно воскликнула я и замолкла, так и не закончив фразу. Не могло быть этого. Сейчас не цвело ровным счетом ничего. — А на что у вас аллергия?

— На тебя, — устало и как-то обреченно проговорил хозяин дома, ставя невзрачную лампу на столик. — И пока стоящая тут ведьма не вспомнит всего, ей меня не вылечить. Потому как это непростая аллергия, это скорее «Загорявка отводячая», если я правильно помню… Апчхи! Точно она.

— Ужасно, — тихо пробормотала я, глядя на страдания алхимика, — еще одно нелепое нечто, которое неизвестно как лечить.

— Может, уделим время фонарю? Пока я еще хоть немного жив.

— Конечно, — я встряхнулась и отставила в сторону метлу. Сложив пальцы сердечком, запалила над ними небольшой огонек, намереваясь зажечь лампу.

Только мне этого сделать не позволили. Резким движением Сольдес сдернул старый и покрытый налетом предмет со стола, не давая зажечь лампу. Мужчина покачал головой с явным осуждением.

— Шутишь, да? Магический огонь для последней подобной лампы в Бриминголе? Я понимаю, что ты все забыла, благодаря одной старой и вредной лягушке, но не до такой же степени? Кресало и огниво! Только живой огонь из настоящего камня. Пожалуйста, если чего-то не знаешь — лучше спроси меня.

В голосе мужчины звучала искренняя мольба, словно мои ошибки могли привести к плачевным последствиям. Хотя, кто знает, что еще я не могла вспомнить?

— Кресало и огниво, — понятливо, словно послушная школьница, повторила я. — А у тебя есть?

— Вот уж хотел бы сказать, что нет, но с тебя станется в это поверить, — Сольдес, прикрыв нос платком при очередном чихе, отступил на пару шагов и махнул рукой. — Сейчас принесу. В лаборатории были.

Мне оставалось только кивнуть.

Пока алхимик ходил в лабораторию, у меня было несколько минут, чтобы осмотреть помещение и попытаться хоть что-то вспомнить. Если я верно поняла, чары наложила моя бабуля. «Старая вредная лягушка»? Это было несколько оскорбительно, но, кажется, Сольдес мог так говорить. Почему? Я не знала. Не могла вспомнить, что такого важного вытворила в свое последнее лето в Бриминголе, но эти, видно, изменило жизнь нас обоих.

Витраж похожий на солнце над лестницей. В одном из секторов, вместо огненно-оранжевого толстого стеклышка стояло обычное, прозрачное. Кто-то его выбил. Это я знала.

Поднявшись на шесть ступеней, я протянула руку, коснувшись стекла. Холодное, гладкое. Прикрыв глаза, я ждала очередной вспышки памяти, но ничего не происходило.

— Это был Мабон. Фестиваль урожая. Одна вредная мелкая девчонка пыталась утянуть из лаборатории моего отца порошок для ускорения роста тыкв. Все жаловалась, что ее тыква недостаточно большая, чтобы в ней участвовать в соревновании лодок, — Сольдес смотрел на меня со странным выражением. Ему было и грустно и в то же время в этой грусти присутствовало что-то светлое, доброе. Ему нравились те воспоминания.

— И что же? Она получила этот порошок? Та мелкая и вредная?

— Еще бы, — алхимик усмехнулся, — отец сам ей дал щепотку и рассказал, сколько нужно сыпать.

— А как же стекло? — я вновь повернулась к витражу, с любопытством рассматривая нарушенный рисунок.

— Это было что-то со столика. Когда я сказал, что не поплыву в тыкве, девчонка бросила в окно нож для писем…

— Нет, — тихо перебила я, проводя пальцами по стеклу, — это была щетка для одежды. Такая, маленькая, с изображением ворона с обратной стороны…

Я словно видела эту старую и тяжелую щетку под серебро, хотя совсем не помнила происшедшего.

— Давай займемся лампой, — тихо позвал алхимик.

— Это должна сделать я?

— На самом деле неважно кто. Просто тебе будет интересно, — протянув мне оба инструмента, Сольдес отступил.

Искры сыпались снопом, но на то, чтобы разжечь лампу, потребовалось раза четыре чиркнуть по огниву. Одна из золотых искр коснулась темного фитиля и потухла. Но что-то изменилось в воздухе. Раздался звон, а затем резко пахнуло морозом, свежестью, словно кто-то разбил большой стеклянный шар, наполненный зимней стужей.

— Ох! — тихо воскликнула я, глядя, как изо рта вверх поднимается облако пара.

— Тише, — ухватив меня за запястье, не давая отступить, прошептал Сольдес, внимательно глядя на лампу. Вверх, от темного фитиля, тянулась тонкая струйка дыма. — Не шевелись. Мы немного опоздали, но еще не все… Вот!

Огонь вспыхнул резко. Вверх взметнулись искры, и меня почти ослепило ярким, белым светом.

— Есть. Теперь надо быстро, — подхватив фонарь, алхимик почти побежал к входной двери, не отрывая глаз от тонкого язычка пламени. Остановившись перед дверью, мужчина мотнул головой и повернулся ко мне. — Открой.

Так и не выпустив огниво и кресало, я метнулась к двери, нажав на ручку и толкнув ее вперед. Не обращая внимания на вновь начавшийся дождь, Сольдес вышел на двор, оглядевшись кругом, словно что-то искал. Я, не понимая до конца, что именно происходит, метнулась за ним, чувствуя, как холодные капли падают за шиворот.

— Что ты ищешь?

— Место, — ничуть не понятно отозвался алхимик.

Еще раз крутанувшись вокруг себя, алхимик подошел к дереву, повесив лампу на нижние ветви, под большие мохнатые лапы какой-то сосны. Стоило Сольдесу убрать руки от магического предмета, как свечение резко усилилось, становясь все более интенсивным, почти невыносимым. Почему-то казалось, что еще немного, и фонарь просто взорвется!

Не успокаивало и поведения алхимика.

Оставив лампу, мужчина подбежал ко мне и, ухватив за руку, потянул в дом.

— Быстрее.

— Да что происходит? — кроме неясной тревоги и желания залить лампу водой, я сейчас ничего радостного не испытывала, однако сил, чтобы противостоять алхимику у меня не было.

— Чудо происходит. Но мы не должны видеть. Иначе не сработает.

— Ты говоришь… — мне не дали закончить. Входная дверь захлопнулась за нашими спинами, а мои глаза вдруг накрыла большая прохладная ладонь.

— Нельзя смотреть. Ни тебе, ни мне. Все испортим…

Я это почувствовала. Всем телом. Каждой клеточкой.

Тепло поднялось от кончиков пальцев на ногах до самой макушки, а потом, как фейерверк, во все стороны разлетелось каким-то странным предвкушением. Неожиданно возникшее ощущение радости и счастья было таким сильным, что я невольно рассмеялась. Ухватив Сольдеса за запястье, я отвела в сторону мужскую ладонь.

— Это оно? ТО, чего не хватало городу?

— Да, — на меня смотрели темные, сияющие глаза. — Но это не все. Через пару дней духи года должны явиться в город на свет фонаря, тогда все будет в порядке.

— Это хорошо, — словно зачарованная, я не могла отвести взгляд от этих темных, полных восторга глаз. Пусть я почти ничего не помнила из детства, но мы явно были когда-то друзьями. И один из нас этого не забыл.

— Это еще не все, — отведя взгляд, отчего я едва не застонала в разочаровании, алхимик откашлялся. — Идем.

Входная дверь вновь распахнулась, и я почувствовала, что не могу дышать. Все вокруг, тропинка, деревья, кусты, было укрыто тонким слоем пушистого белого снега. Тучи разошлись в стороны, и сияющее солнце заставляла каждую снежинку переливаться искрами, создавая невероятную атмосферу. Больше не было той сырости и серости, что так угнетали меня утром. Мир кругом полностью преобразился за несколько секунд.