— И знаешь, что еще? Дело не только в этом. Он вкладывал деньги в умирающие предприятия направо и налево. В абсолютно нелепые предприятия.

Я хотела заметить, что часть вины лежит и на ней, что она тратит, тратит и тратит, как будто деньги растут на деревьях.

У судьи жужжит телефон, отвлекая ее от церемонии, а меня от моих мыслей.

Она проверяет уведомление и морщит лицо.

— Давайте поторопимся. Я опаздываю.

— Все в порядке. — Уолт машет мужчине в очках. — Почему бы нам просто не подписать свидетельство о браке? Мейсон?

Мужчина подходит к судейской трибуне с хрустящим листом бумаги в руке.

— Спасибо, — говорит Уолт Мейсону, который, как я теперь предполагаю, является его помощником.

Судья Мазерс берет свидетельство и быстро ставит внизу свою подпись.

— Извините, что тороплю, но думаю, вы и сами не против побыстрей пожениться. Поцеловать невесту и все остальное сможете наедине, — говорит она, подмигивая.

Уолт откашливается, и я заливаюсь краской и опускаю взгляд в пол. Знать не желаю, увидел ли он, что я покраснела.

Думаю, что даже по стандартам гражданской церемонии наше бракосочетание прошло экстремально молниеносно.

Судья Мазерс выходит с нами из зала суда, поторапливая нас, чтобы она могла вернуться к работе. Кажется, никто не возражает, поэтому я говорю себе, что тоже не возражаю.

Она уходит по коридору, а Мейсон говорит Уолту, что будет ждать его снаружи. Затем он уходит вперед, решив спуститься по лестнице, а не воспользоваться лифтом. Интересно, это Уолт ему приказал? Или он интуитивно понял, что я была бы признательна за минутку наедине со своим новоиспеченным мужем?

Есть миллион вещей, которые хочется спросить у Уолта, но я останавливаюсь на вопросе, который стоит во главе моего списка.

— Просто любопытно… зачем тебе жениться на мне? Что тебе от этого будет?

Наверное, следовало задать ему этот вопрос до того, как мы рука об руку вошли в зал суда, но я все равно хотела бы знать.

— Так наши семьи смогут сохранить контроль над «Диомедикой», — отвечает он, целеустремленно возвращаясь к лифту. Кажется, он не способен замедлиться, даже когда очевидно, что мне трудно за ним поспевать.

— Сохранить контроль? Ты имеешь в виду доли акций? — Упс. Не повезло ему. Разве он не знает, что мы разорены? — Надеюсь, это не единственная причина, потому что ты ошибаешься — мой отец давным-давно продал все свои акции. Я их не унаследую.

Когда мы подходим к лифту, он вздыхает, как будто ему неприятно вводить меня в курс дела. А когда заговаривает, в его голосе слышится резкое нетерпение.

— Да, он продал свои личные акции. Их доля была несущественной, и она меня мало волнует. Основная часть акций вашей семьи сохранена в трасте. Разве родители тебе это не объяснили?

Мама коротко упомянула о трасте во время нашего телефонного разговора. Но потом наговорила еще столько всего, что неудивительно, что у меня в голове все смешалось.

— До вчерашнего вечера меня держали в полном неведении, — отвечаю я, пытаясь подражать его резкому тону. Пусть знает, что и я от происходящего не в восторге. — Слишком много информации нужно было усвоить. Особенно для человека, у которого абсолютно нет деловой хватки.

Его взгляд на мгновение падает на мое платье, после чего он выгибает бровь, словно лучшее тому доказательство — мой внешний вид. Я знаю, что он уже навесил на меня ярлыки. Поэтому и не удивился, услышав, что я не разбираюсь в бизнесе. Я скрещиваю руки на груди и прищуриваюсь — ровно в момент, когда он поднимает глаза.

Звякает прибывший лифт, дверцы раздвигаются, но мы еще секунду стоим и глядим друг на друга. Затем Уолт презрительно усмехается, качает головой и шагает в лифт первым. Встав рядом с ним, я подумываю, не нажать ли на кнопку аварийной остановки, чтобы мы могли продолжить разговор. Спуск слишком быстрый, а я хочу получить ответы.

Мы стоим бок о бок, глядя прямо перед собой. Такое впечатление, что я ему полностью безразлична. Но почему? Я же ничего ему не сделала.

— Так как это работает? — неуверенно спрашиваю.

Он бросает на меня косой взгляд.

— Что именно?

Я стараюсь не сглотнуть.

— Траст.

— У меня нет времени объяснять тебе, что такое трастовый фонд…

— Нет. Как это работает в нашей ситуации?

Боже, он всегда так бесит?

— Если коротко, то наши деды создали траст сразу после того, как «Диомедика» стала публичной компанией. Они видели, что происходило с традиционными семейными династиями той эпохи: отцы пахали и сколачивали состояния, их сыновья вырастали избалованными транжирами, а легионы внуков ссорились и растрачивали оставшиеся от фамильного богатства гроши. Наши деды хотели поступить по-другому. Они изолировали основную часть богатства наших семей, надеясь, что наши отцы зарекомендуют себя как неиссякаемые факелы, а не как недолговечные фонарики на батарейках. Что ж… сделав так, они поступили умно.

— Почему?

— Без обид, но твой отец идиот, когда дело доходит до денег, а мой — алкоголик со склонностью к азартным играм, поэтому будущее наших семей — это мы.

Лифт резко останавливается. Мы уже на первом этаже здания суда, и Уолт уже снова уходит, шагая так, как будто ему нужно побывать еще в миллионе мест.

— Как старший внук, я являюсь доверенным лицом, ответственным за надзор за активами траста. Эта работа только что стала намного сложнее, чем была пять минут назад.

— Потому что мы поженились? — предполагаю я.

— Да. Наш брак стал спусковым крючком для передачи активов всем бенефициарам. Вообще-то… было бы достаточно любого брака между Дженнингсом и Брайтоном. Я мог бы жениться на любой из твоих сестер, а ты могла бы выйти замуж за моего брата, но что ж… поженились мы.

Какие до нелепого устаревшие правила.

— Все равно не понимаю. Что случилось бы со всеми этими деньгами, если бы никто из нас не женился?

Он вновь вздыхает и смотрит на часы. Затем снова качает головой.

— Твои родители оказали тебе медвежью услугу, скрыв от тебя эту информацию.

Сложно не согласиться.

— Если бы мы не поженились, то через неделю «Диомедика» стала бы институциональным инвестором, и тогда компания контролировала бы управление трастом. Другими словами, правила изменились бы.

— И наши семьи потеряли бы все эти деньги, — говорю я, сложив данные воедино.

— Именно так. Акции были бы повторно поглощены «Диомедикой». Наши деды, возможно, и хотели нас поддержать, но по-настоящему они всегда были преданы только компании.

— Ясно.

Он коротко кивает, после чего поворачивает к главным дверям.

Я спешу догнать его.

— Однако ты так и не ответил на мой вопрос. Для чего это тебе самому? Я имею в виду, твои личные мотивы.

Он улыбается, но нисколько не искренне.

— Нет никаких личных мотивов, Элизабет. Это все бизнес. Так случилось, что я тоже верю в будущее «Диомедики». Я генеральный директор и хотел бы остаться у власти, чтобы продолжить наследие наших дедов.

Ничего личного. Точно. Снова ощущаю укол разочарования. Я знаю, откуда это берется: из совершенно нелепой части моей психики, сформированной детством. Подозреваю, что именно по этой причине я сегодня пришла сюда.

Уолт открывает дверь, и ветер с улицы хлещет меня по лицу. Словно отрезвляющий душ.

Прошло менее получаса, и я теперь новобрачная. Из меня, словно шампанское из бутылки, рвется смех. Какое безумие!

— И что теперь? — шокированно спрашиваю Уолта.

— Скажи родителям, что к концу дня они получат банковский перевод. У них должно получиться погасить большую часть долгов, как мы и обсуждали.

Боже. Неужели обязательно быть настолько прямолинейным? Он будто не замечает, как это странно — брак с совершенно чужим человеком.

Он идет прямиком к черному «эскалейду», припаркованному у обочины. Рядом с внедорожником стоит Мейсон. Увидев Уолта, он быстро открывает для него дверцу и отступает назад. Прежде чем сесть в машину, Уолт оглядывается на меня.