Не говоря ни слова ни Роуз, ни технику, я быстро вышел из комнаты, прижимая ее к себе, и вернулся в небольшое помещение, где мы готовились. Я закрыл за нами дверь плечом и осторожно сел на скамейку у стены. Я молчал до тех пор, пока ее дыхание наконец не пришло в норму.

— Теперь все кончено. Успокойся.

Ее голова чуть дернулась, но осталась на месте. Я обхватил ее руками чуть крепче, просто прижимая ее к себе.

Она прижала свою ладонь к моей груди и держала ее там.

— Я не могу… я не могу перевести дыхание, Джек.

Я закрыл глаза. Ее голос был хриплым, и это меня чертовски выводило.

— Ты в порядке. Просто продолжай дышать, этого пока достаточно.

Ее грудь прижалась к моей, когда она издала небольшой фырк.

— Этого достаточно?

— Этого достаточно.

Она прижалась ближе.

— Прости меня за то, что смутила тебя, за то, что испугалась, за то, что не могу сейчас пошевелиться, хотя твоя рубашка и кожа пропитаны моими слезами и некоторыми мозговыми жидкостями.

Мои глаза все еще были закрыты, я откинул голову назад, ударившись о стену. Она убивала меня.

— Я была в порядке первые десять минут или около того, — прошептала она, прижимаясь лбом к моей коже. — Но потом я не могла дышать. Моя голова начала кружиться, как сумасшедшая, и слезы начали литься сами по себе. Я боялась, что они остановятся и все начнется сначала, поэтому я даже не знаю, как я остановила дрожь.

Я поцеловал ее в висок.

— Ты справилась, и все уже позади.

— Мне пора вставать.

— Да.

Мы не двигались, я снова целовал ее висок. Я не мог остановиться. Она все еще слегка дрожала, но, когда раздался стук в дверь, она зашевелилась в моих объятиях.

— Дайте нам секунду, — позвал я, повысив голос настолько, чтобы меня услышал тот, кто был снаружи.

Прижав руку к моей груди, Роуз оттолкнулась от меня раньше, чем я был готов ее отпустить, и медленно поднялась на ноги. Заправив волосы за уши, она открыла шкафчик и взяла салфетку, которую, очевидно, оставила внутри, быстро вытерла нос и откинула голову назад. Держа салфетку и одновременно фыркая, она начала доставать остальные вещи. Все еще сидя, я наблюдал, как ее глаза метались вокруг, ее лицо было мокрым и в пятнах. Я увидел ее голубой кружевной лифчик и поднялся на ноги.

— Я буду ждать тебя снаружи.

Когда я уже собирался пойти забрать свои вещи — часы, ремень и бумажник — со стола, ее голос остановил меня.

— Джек?

Я поджал губы и оглянулся на нее через плечо, ожидая, что она продолжит. Она стояла перед шкафчиком в одних носках, прижимая к груди лифчик и пальто. Впервые она действительно выглядела больной, не говоря уже о том, что потерянной и одинокой, и эта картина не понравилась мне. Нет, это меня чертовски разозлило.

— Этого недостаточно, я знаю, но спасибо тебе. Спасибо, что ты здесь, когда я знаю тебя… Спасибо.

— Я ничего не сделал, — пробормотал я, мой тон был жестче, чем я хотел. Я кивнул и покинул комнату.

Когда она вышла через несколько минут, она выглядела лучше. Она даже улыбнулась технику, прежде чем выйти за дверь. Она зализывала свои раны и была готова к отдыху. Я считал, что именно поэтому я начал влюбляться в нее.

Я положил руку ей на поясницу, поддерживая с ней контакт всю дорогу до машины.

Операцию назначили на следующий вторник после насыщенной событиями МРТ. Эта неделя была адом на земле для нас обоих. В понедельник мы должны были прийти, чтобы сделать последние анализы, необходимые для того, чтобы операция прошла гладко. Осмотр глаз, эхокардиограмма и предварительный осмотр анестезиолога — вот лишь несколько из того, что нам — ей предстояло сделать. Роуз считала все это забавным. В последние несколько дней перед операцией она говорила именно это слово, и в нем было много сарказма. Для меня это было совсем не весело.

Во время работы она улыбалась, приветствовала клиентов, смеялась и шутила с Салли и другими, но как только она закрывала заведение, когда я стоял рядом с ней, она становилась немой.

Она почти не разговаривала с Рэймондом и не спрашивала о его последнем свидании, что, как я понял, было ее любимым занятием по утрам и вечерам, когда он отвозил нас обратно в апартаменты. Она едва поздоровалась с портье, Стивом, и оставила меня с ним разговаривать.

Меня.

В дни после МРТ, как только мы возвращались домой, она исчезала в своей комнате, бормоча что-то невнятное, в итоге она говорила, что у нее болит голова и она устала. Я верил ей. Я знал, что она устала, видел, что у нее чаще болит голова, но в понедельник, когда мы вернулись из больницы и она, не говоря ни слова, сразу же убежала к себе в комнату, я наконец достиг предела и больше не мог этого выносить. Я не собирался позволить ей вернуться к тому, что было, когда она только переехала.

Мне удалось убедить ее не ходить в кафе за день до операции. Это был ее первый выходной день из многих. Ей нужно было отдохнуть, пока она не почувствует себя достаточно хорошо, чтобы встать на ноги.

Она выглядела убитой горем, когда мне пришлось осторожно поддерживать ее движение к машине, держа руку на пояснице, а она все время оглядывалась на кофейню через плечо, как будто видела ее в последний раз. Мне казалось, что я забираю у нее ребенка. Когда она сразу поднялась в свою комнату, я оставил ее на время.

Я снял пиджак, закатал рукава и прошел прямо на кухню.

Через час, когда было уже шесть вечера и стол был готов, я достал свой телефон и отправил Роуз сообщение.

Помимо того, что я не хотел, чтобы она оставалась одна, она еще и не ела весь день, и что бы она ни говорила, я не позволил бы ей провести следующие бог знает сколько часов голодной. У нее было три часа до того, как ей нужно было прекратить есть.

Я знал, что это заставит ее прийти ко мне, потому что это был, вероятно, первый раз, когда я просил ее о помощи в чем-либо. Одно только любопытство должно было ее расшевелить.

Конечно, через две минуты я услышал, как открылась и закрылась ее дверь. Затем шаги были слышны на лестнице, и она вошла в гостиную. Ее волосы были собраны в простой хвост, несколько прядей волос обрамляли ее бледное лицо. На ней был толстый и длинный свитер песочного цвета, который спускался ниже бедер, а под ним были надеты простые черные леггинсы и милые носки. Рукава свитера были оттянуты вниз, а в одной руке она держала салфетку — то, что стало для нее постоянным в последние несколько недель.

Как только она увидела меня, стоящего возле обеденного стола с засунутыми в карманы руками, ее шаги замедлились, а глаза метались между накрытым столом и мной.

— Джек? Тебе нужна моя помощь? — спросила она, поднося салфетку и шмыгая носом.

— Да. — Я обошел ее и отодвинул стул, возле которого она стояла. — Мне нужна твоя помощь, чтобы доесть эту еду.

Она посмотрела на меня через плечо, суетясь.

— Джек…

— Ты сегодня ничего не ела, Роуз. — Я смягчил свой тон и посмотрел ей в глаза. — У тебя есть только три часа, потом ты все равно не сможешь ничего есть или пить. Я не хочу есть один, поэтому ты будешь есть со мной.

Она зажала губы между зубами и кивнула.

— Ты прав, я должна что-нибудь съесть. Только дай мне минутку, чтобы я могла что-нибудь сделать со своим носом.

Развернувшись в носках, она поспешила в ванную.

Когда она вернулась с ватным шариком в носу, она села на стул, и я помог ей подойти к столу.

Я занял место напротив нее и потянулся к ее тарелке, но она схватила ее в воздухе.

— Что ты делаешь? — спросила она.

— Я пытаюсь вырвать у тебя тарелку. — Я мягко потянул ее тарелку, и она отпустила ее. — Сегодня ты будешь избалована.