25

Два дня и две ночи непрерывно лил дождь. В наспех сделанных из парашютных куполов палатках было сыро. Мы, правда, успели до дождя натаскать внутрь прошлогодних листьев и сделали на них постели. Но все равно было неуютно.

Наш лагерь размещался под горой, у речушки, километра три южнее высоты 1025: вынуждены были перейти сюда после двухдневных боев.

Двое суток мы не могли связаться с Большой землей. Чуть не выли от злости и горя! Мы радиостанцию штаба фронта принимали, а они нас нет. По нескольку минут оператор звал нас. Мы посылали в эфир позывные. Но нам не отвечали и все звали, звали... В общем наши сигналы не доходили до радиостанции штаба фронта.

Григорян с таким гневом бросал на землю пилотку, будто это именно она была во всем виновата! Я тоже, конечно, переживал... Да разве будешь спокоен, когда накопилось несколько радиограмм, а передать их невозможно?!

Меняли направление антенны, поднимали ее повыше, но все равно ничего не получалось: Большая земля по-прежнему нас не слышала.

Грешили мы на передатчик - думали, он виноват. Проверили: нет, исправен, работал в режиме, сигналы в эфир посылались. Так в чем же дело? В чем причина?

Григорян доказывал, что это из-за дождливой погоды. Но дождливо и сыро бывало и раньше, а мы прекрасно работали.

Двое суток толкли воду в струпе - и никакого результата. На третий день рано утром из-за горы выкатилось красное августовское солнце. Николай обрадовался:

- Теперь нас услышат. Посмотри, какой чудесный день!

- День-то хороший, а связи не будет, - с досадой ответил я.

- Как не будет? Почему? Слушай, друг, не надо каркать...

- Дело, Коля, не в погоде, а в чем-то другом. Но вот в чем, пока неясно.

Николай хмыкнул, но ничего не сказал: молча побрел в штаб района. И у меня вдруг мелькнула мысль попробовать работать с противоположной стороны высоты. "Не гора ли тут виновата? Не в ней ли загадка?"

Пришел Григорян и принес еще две радиограммы. Теперь их у нас - уже семь. Одна была - о прибытии в Симферополь фельдмаршала фон Клейста... Другая - о передвижении немецких войск...

Я обработал их и стал готовиться к передаче. До начала сеанса оставалось около тридцати минут. Времени в обрез. Торопливо уложив все в вещевой мешок, взглянул на Григоряна: тот в недоумении наблюдал за мной.

- Собирайся, пойдем, - сказал я.

- Куда пойдем? Зачем пойдем? Слушай, друг, что ты надумал?

Пояснил ему, что помехой вполне может быть эта гора, у подножия которой мы расположились.

- Гора... Гора... - недовольно бросил Николай. - При чем тут она? Это все твоя выдумка. Просто погода была сырая. А теперь, видишь, солнце! Сегодня нас обязательно услышат.

- Мы, что, мало потратили с тобой времени? А результат? Батареи уже сели! Нет, Коля, собирайся. Попробуем с противоположной стороны. Нам нужно во что бы то ни стало передать о Клейсте. А посмотри, сколько еще радиограмм собралось...

Николай, недовольно поглядывая на меня, стал собираться.

Я доложил командиру района о намерении радировать с другого места.

- Попробуйте. Только захватите человека четыре для охраны, посоветовал Кураков. - Из группы Ваднева возьмите.

Пошел с нами сам Алексей Ваднев и взял еще трех партизан из своей группы. Через двадцать минут мы были на вершине горы и вскоре на ее восточной стороне развернули свой "Северок".

Григорян с Вадневым закрепили антенну с противовесом, я включил приемник и тотчас услышал знакомый голос морзянки: это звал нас оператор номер один. Слышимость была очень хорошая.

Минут пять оператор звал нас. А когда перешел на прием, я послал позывные, ответил на все вопросы и спросил оператора, может ли он принять радиограммы. По почерку чувствовалось, что нашему появлению в эфире рады. Нам сообщили балл слышимости, а также о готовности к приему. И полетели в эфир наши сообщения!

Работали около двадцати минут. Передали все имеющиеся радиограммы и приняли три. В лагерь вернулись довольные.

- Значит, с рацией все в порядке? - спросил Кураков, когда я отдал ему полученные радиограммы. - Вот и замечательно! Но одни не вздумайте ходить на гору. Обязательно берите с собой охрану.

Перед очередным сеансом связи Григорян вдруг заявил:

- Ну чего мы будем тащиться? Слышимость и отсюда будет хорошей. Погода ведь какая!

Срочных радиограмм у нас не было, и я согласился: что ж, надо еще попробовать...

Николай обрадовался. Он тут же подвесил антенну, противовес, развернул "Северок", за минуту до начала сеанса подсоединил кабель питания, надел наушники, включил приемник.

Строго в указанное время Большая земля вышла на связь. Минуты две оператор звал нас. Когда закончил и перешел на прием, Николай включил передатчик и отстукал позывные. Но...

- Вас не слышу, вас не слышу... - передавали нам в эфир международным кодом. - Усильте питание...

А чем его усилить? Запасных батарей у нас ведь не было! Николай то звал, то слушал, то снова пробовал вызывать... А в ответ летело одно: "Вас не слышу..." Григорян чертыхнулся, сдернул с головы наушники и выключился: у него от злости аж лицо побагровело.

- Проклятая гора! Заколдованная гора! - ворчал он, доставая красиво вышитый кисет - подарок кубанских девушек. Жадно затягиваясь, Николай закурил.

Я сидел в стороне и не обращал на него никакого внимания. Зная вспыльчивый характер Григоряна, не торопился с разговором о неудавшейся связи, и стал выжидать, когда напарник приостынет, когда уляжется в нем негодование.

Выкурив одну цигарку, Николай тут же свернул другую, прикурил и, вспомнив, видимо, что не дал мне покурить, протянул цигарку.

- На, возьми, - сказал он, смущенно моргая. - Ты извини меня, друг... Это я виноват в срыве...

- Брось! Ничего срочного не было, и не надо об этом думать.

Николай с удивлением посмотрел на меня.

- Тебя это, что, не трогает?

- Почему не трогает? Еще как трогает! А что поделать? Наши волны где-то затухают, не доходят до Большой земли. Тут уж, Коля, не наша с тобой вина...

- А чья же? Небесной канцелярии? - Николай засмеялся. Но глаза у него не смеялись, да и губы только слегка растянулись. Потом он нахмурился, вышел из палатки, снял с деревьев антенну с противовесом, упаковал "Северок" и подсел ко мне.

- Объясни все-таки, почему нас не слышат.

- Видимо, у этой горы какие-то особенности. Поэтому и поглощаются излучающие радиоволны, - немного подумав, ответил я. - А ты заметил, что и сигналы Центра слабее, чем с восточной стороны? Так что никакого колдовства и волшебства тут нет.

Следующий сеанс связи проводили с той стороны горы. Обоюдная слышимость была хорошей. Хочется заметить: шестьсот восемьдесят девять дней и ночей проработали мы в тылу врага, но с таким явлением природы столкнулись лишь однажды!

И снова мы получили радиограмму, где штаб фронта интересовался Клейстом, просил уточнить цели его визита в Крым, рекомендовал установить за ним наблюдение.

С тех пор почти каждый день летели от нас на Большую землю радиограммы о фельдмаршале. Передали о его выезде в Феодосию, в Севастополь, на Перекоп, об инспекторских проверках в Керчи, в Феодосии. А разведчики приносили все новые и новые данные о Клейсте...

* * *

Через несколько дней мы вернулись в свой старый лагерь на высоту 1025. Связь больше не прерывалась. Наш "Северок" вел себя безупречно.

26

В утреннем сеансе связи 18 сентября 1942 года мы получили радиограмму, в которой сообщалось о сброшенных на парашютах боеприпасах, медикаментах, взрывчатке, продовольствии и радиобатареях. Радости нашей не было конца! Наконец-то заменим подсевшие батареи, и тогда увеличится мощность нашей станции.

Но рано мы радовались. Батарей не было. Обычно накануне предупреждали о выброске, о сигналах, о количестве парашютов, о месте их сбора... А тут вдруг сброшены парашюты, и все. Но сколько?

В девять утра вышла первая поисковая группа. За весь день было найдено девять парашютов с боеприпасами и продовольствием. Батарей там не было. Вечером Большая земля радировала, что прошлой ночью сброшено тринадцать парашютов. Значит, четыре еще не найдены. Где же они?