Коль скоро зашла речь об орденах, скажу вот о чем. В начале восьмидесятых годов прошлого века, когда я служил помощником военного прокурора в войсках ПВО в Подмосковье, мне показали огромную коллекцию военных наград, собранных со всего мира для рейхсмаршала нацистской Германии Германа Геринга. Оказывается, второй человек рейха собирал не только старинную живопись и гравюры, обирая музеи и частные собрания в оккупированных странах, но также ордена и медали, которые ему везли со всего белого света. В самом конце войны эта коллекция в качестве трофея была перевезена в Советский Союз. Она нигде не выставлялась, и около тысячи артефактов, безо всякой атрибуции и поясняющих табличек, были просто-напросто развешены на стене под стеклом на окружном вещевом складе Московского округа Противовоздушной обороны в поселке Голицыно. Что стало с этой уникальной коллекцией, где она хранится сейчас, да и хранится ли вообще, не знаю. Пытался найти ее следы в интернете, но безрезультатно. Вовсе не исключаю, что ее могли «списать за ненадобностью» или, состряпав соответствующий акт, «уничтожить», особенно в начале лихих девяностых, когда Московский округ ПВО был расформирован. Кражи музейных реликвий, увы, не редкость, а тут ценнейшая коллекция хранилась даже и не в музее, а на окружном вещевом складе – как собрание старых предметов военного быта.

Пожалуй, особое место на вернисаже занимают изделия из фарфора. Сегодня многие отдают им предпочтение, и здесь есть отдельные лавки, где предлагают исключительно изделия из фарфора: изящные дореволюционные фигурки ручной работы, вазы, посуду, различную фарфоровую утварь, как отечественного, так и европейского производства. Я не очень разбираюсь во всех тонкостях, но вижу, что вне конкуренции на вернисаже российский императорский фарфор и статуэтки немецкой фирмы Meissen, которые ценятся достаточно высоко. Весьма часто встречаются фарфоровые статуэтки Наполеона. Но я никогда не поставлю его бюст у себя дома или в офисе – император для меня такой же авантюрист и злодей, как и другие диктаторы всех мастей. А неподалеку от Наполеона – немалое количество самых разных бюстов Ленина и Сталина. Их покупают довольно охотно: кто-то – как свидетельство нашей истории, а кто-то – из слепого преклонения перед ними.

За последние годы на вернисаже как-то незаметно стали исчезать предметы деревенского и городского быта: керамическая посуда, глиняные кувшины, берестяные туеса, рубеля, трепала, утюги, мочесники и тому подобное. Знающие люди утверждают, что время таких вещей уходит, они попросту исчезают с лица земли. Да, за этими предметами не стоит седая древность, вот почему они, как правило, не хранятся даже в музеях. Взять, к примеру, такой неприметный и необходимый в крестьянском хозяйстве инструмент, как кочедык. Сегодня большинство молодых людей даже понятия не имеют о его предназначении и вряд ли опишут, как он выглядит. А ведь еще в начале прошлого столетия кочедык, которым плели лапти, был чуть ли не самым востребованным предметом в хозяйстве! Еще бы, у лаптей век был короткий – пара недель, и надо плести новые. Конечно же, кочедык я нашел в одной из лавок на вернисаже – увидел и приобрел.

В этом и заключается замечательная особенность вернисажа – здесь не только хранят историю, но и учат бережному отношению к ней, к ее материальным свидетельствам. Приходите и посмотрите, не пожалеете, а может, что-то и приобретете.

Давным-давно я прочитал книгу Владимира Солоухина «Черные доски» – о древнерусских иконах, страсти собирательства, счастливых обретениях, горьких разочарованиях. Словом, обо всем том, что увлекает человека, вдруг увидевшего в старой ли марке, в позеленевшей от возраста медной монете или в старинном клинке осколочек минувшего, свидетельство истории, отблеск немеркнущей красоты. Книга меня поразила. Меня всегда интересовала живопись, всегда занимала история, а тут в иконах прекрасное говорило о прошлом, а прошлое дарило радость соприкосновения с прекрасным.

Я стал искать старые иконы.

В селе Ляча Наровчатского района Пензенской области, на родине моих предков по линии отца, был храм во имя святого Николая Чудотворца. В начале тридцатых годов он разделил горестную судьбу тысяч храмов России – был закрыт и разграблен. Комсомольские активисты, а попросту говоря, молодые ребята, с гоготом вынесли из храма иконы, облили керосином и подожгли. Женщины – они, тихие страдалицы, берегли для России веру отцов – бросились спасать святые образа. Обжигая руки, они выхватили из пламени и уберегли от гибели несколько икон.

Среди спасенных икон оказался и образ, положивший начало моему собранию. Но по порядку.

Моя ровесница Люба, с которой мы были дружны с детских лет, однажды сказала мне, что у них в сарае много лет лежит старая икона. Откуда? Трогательная и печальная история открылась мне. Выхваченная из пламени, она оказалась в крестьянской избе и была помещена в правом углу горницы, который на Руси издавна называли красным. От огня верхняя часть иконы сильно пострадала и обуглилась, но изображенный на ней лик остался невредим и не утратил своей изначальной красоты. Черноту замазали серебряной краской и прикрыли вышитым полотенцем. Образ освящал эту избу тридцать с лишним лет. Хозяйка выплакивала перед ним свои горести, просила духовной поддержки, делилась печалями и благодарила за радости. Но когда она ушла из жизни, ее внук, председатель колхоза и убежденный коммунист, сослал икону в курятник.

Его дочерью и была рассказавшая мне о судьбе иконы Люба. Я загорелся. О, как мне хотелось поскорее заполучить этот образ, разглядеть его, узнать, кто на нем запечатлен! Отчего-то я был уверен, что в мои руки попадет шедевр.

«Кто знает, – думал я, – может быть, этот образ написан учениками школы великих мастеров Андрея Рублева или Дионисия».

«Грядет событие в истории русской иконописи!» – мечтал я, ожидая, когда девушка принесет икону.

Между тем тайком от отца, завернув в старую мешковину, Люба принесла ее. Дрожащими руками я взял икону и, затаив дыхание, поднес к падающему от лампы свету. Но что это?! Перед моими глазами оказалась совершенно черная доска, на лицевой поверхности которой был толстый слой сухой грязи и куриного помета. Не видно ни одной линии, которая могла хотя бы подсказать, на какой сюжет написана икона или какой святой на ней изображен. Часть доски обгорела, она рассохлась, прогнулась, две поперечные шпонки едва держались в пазах. Разочарованию моему не было предела. Но постепенно мысли мои приобрели иное направление. Это икона, сомнений быть не может! Да, она очень пострадала от огня, времени и человеческого равнодушия. Но я восстановлю ее!

На следующее утро на свой страх и риск я взялся за работу.

Было теплое августовское лето, я был курсантом военно-юридического факультета и находился в отпуске. Впереди у меня была уйма свободного времени, и я теперь твердо знал, чему его посвящу. Я был охвачен стремлением во что бы то ни стало выяснить, что изображено на иконе: лик святого или событие священной истории – Рождество Христово, Крещение, а может быть, Воскресение. Оставалось понять, как восстановить икону. Первым учебником реставрации стала для меня книга Солоухина, в которой более или менее подробно было описано, что делают профессиональные художники для того, чтобы спасти древнюю икону. Каюсь, я пренебрег предупреждением: ни в коем случае не прикасаться к иконе, если не владеешь навыками реставратора. Но как удержаться от жгучего любопытства, как не постараться поскорее узнать, какую тайну хранит почерневшая от времени доска!

Первым делом я взял влажную тряпочку и, затаив дыхание, смыл верхний слой грязи. С тыльной стороны липовой доски открылось множество небольших круглых отверстий, сделанных когда-то древесным жучком – шашелем. Жучков не было, но я все-таки обработал каждую дырочку керосином и затем залил лаком.