Вот так отец и приехал домой к заплаканным родственникам, хлопотавшим вокруг Егора Климовича, укутанного одеялами, стонущего, полусидящего в кровати. Две недели дед боролся за жизнь, стонал. Отвезти в район, в больницу, было невозможно: любая попытка поднять его сопровождалась сильнейшими болями и криком. Да и как везти на лошади, в телеге по нашим-то дорогам? Надолго ли хватит той езды? Правда, председатель всё же съездил в район, привёз врача, но…
С тем и распрощались с дедушкой Егором. Царствие ему Небесное.
В первую же ночь после похорон в общежитии отец проснулся от того, что кто-то толкал его в ногу. Открыв глаза, он увидел, что у ног стоит отец в сизой дымке как в тумане. Первая мысль – сон. Страшно, конечно, для пацана семнадцати лет. Он закрыл глаза. Снова толчок в ногу.
– Ну что, проснулся? – улыбаясь, спросил отец. – Давай, давай просыпайся, вставай, пора.
И стал потихоньку растворяться вместе с туманом.
Так продолжалось всю неделю. Ребята стали подозревать что-то и допытываться, не колдует ли он и почему раньше так не делал. Стали допрашивать чуть ли не с пристрастием. Любопытно же. Отец как мог отнекивался да отшучивался, выдумывал что-то, но сознаваться не хотел. Всё равно, думал, не поверят. Лучше, если просто посмеются, будут подкалывать и всё такое, хуже, если подумают, что свихнулся после смерти родителя. В общем, достали хуже некуда. Пришлось на свой страх и риск всё рассказать. Да так и вышло – подняли на смех, покрутили пальцем у виска.
На том всё и закончилось. То есть абсолютно всё. Подколки и смешки прекратились, но… Но и отец перестал являться, совсем. Проспали и в этот раз, и так далее, в общем, всё как прежде.
Тем временем из так называемого «кругосветного» путешествия по озеру вернулись Александр с сыном. А у нас на берегу всё готово, ну, в смысле стол накрыт. Расстелили на траве одеяло, выпить, закусить, рядом костерок, природа, озеро, красота, всё располагает.
– Ну что, традиционный тост, – начал Лёха, – за рыбалку: ловись, рыбка, большая-пребольшая.
Дружно чокнулись, выпили, все, кроме Лёхиного друга. Он поставил свою рюмку обратно, даже не пригубив.
– Всё, клёва не будет, – заключил Александр, – ты всё сглазил.
– Что, примета такая? – спросил невыпивший.
– Ну как сказать, – отозвался Лёха, – перед рыбой стыдно, конечно. Но я бы на твоём месте даже не закусывал бы, нечего еду переводить.
– Не, мужики, честное слово, не могу, закодировался.
– Эх, у нас даже трижды кодированные обязаны хоть первую рюмку, особенно первую, выпить.
– Я не знаю, как у вас, а у нас в Японии… – пытался отшутиться кодированный.
– Слышь, ты, японец московский, – ответствовал ему Александр, – над тобой сейчас вся рыба в озере смеётся. – Он приложил ладонь к уху: – Ну вот, и над нами тоже.
– Дядь Вов, – обратился ко мне племянник Сергей, – придётся тебе за двоих, выручай москвича.
– За что? – попытался я сделать кислую физиономию.
– За рыбалку, – ответил Александр.
– Не сдюжу, – ответил я, взяв рюмку и поставив на место.
– Ничего, мы тебя в «газель», в грузовой отсек, погрузим, поедешь с комфортом.
– Ну разве что для поддержания традиции…
– Ну да, не ради же пьянки.
– Спасибочки, робяты, только не забудьте погрузить, а то придётся за мной возвращаться.
– Рыбаки своих не бросают, – с гордостью заключил Сергей, наливая по второй.
Эх, знал бы он, что его слова «загрузить меня и не забыть» окажутся пророческими. Правда, дело вовсе не в пьянке, водка тут будет совсем ни при чём. Но это будет чуть позже.
– Не, мужики, правда не могу, честное пионерское, закодировался, ещё и слово дал своей любимой внучке, что пить и матюкаться – никогда, ни за что.
– А-а-а, – Александр разлил ещё по рюмашке, – ну тогда за внучку. Как звать?
– Настёна.
– Ну ты кремень! – закусывая, проговорил Лёха. – Даже за внучку не пригубил, это святое. В нашей деревне в семнадцатом году за такое расстреливали.
Мы дружно посмеялись, закусили.
– Насчёт расстрела – не знаю, но то, как я пил, не дай Бог никому. Как только мы в Москву молодыми приехали олимпийские объекты строить, нас в родном стройуправлении, будь оно неладно, сразу старики прописывать начали.
Они всё время приговаривали: «Мы люди старой закалки». Ну, в общем, было с кого пример брать. Только потом до меня дошло, что они не закалки старой, а закваски, закуски и так далее. Ну а мы, молодёжь, как же, чтобы не ударить в грязь лицом – ты что, мужик или баба раскисшая, – друг перед дружкой и перед стариками закалёнными давай на всю катушку. Вот с этих катушек и съехали незаметно. Покатились, кто раньше, кто позже. У кого в сорок, у кого в пятьдесят кардиостимуляторы. Кто-то и до этого не дожил. А уж до пенсии и того пять-шесть дотянули. Ну и я, слава Богу, на подходе, в смысле к пенсии, ещё пару лет, в пятьдесят пять пойду как высотник. Ой, не сглазить бы, где тут по дереву постучать?
– Кругом сплошные деревья, выбирай, – Лёха обвёл вокруг рукой.
– Ладно, – рассказчик постучал себя по голове, – не пойду далеко, вот так они и жили, в смысле мы все. Кто-то уже и в тридцать кодироваться начал, а вот чтобы бросить пить, ты что, об этом и речи не возникало. Ну разве что стимул, как у меня, тогда другое дело. Но это сейчас, а тогда к тридцати годам я уже такие обороты набрал, ух! Нет, не в тридцать, в тридцать ровно я женился. Где-то лет в двадцать семь – двадцать восемь, что ли, до чертей дело дошло. Ну не совсем до чертей, а вот старуха была. Ну, в общем, так дело было. Наши мужики в командировку укатили, а я на больничном задержался, мизинец на левой ноге свихнул, две недели дома торчал. Я тогда в коммуналке жил, так мы с соседями, – щёлкнул он себя по горлу, – каждый день. А как вышел на работу, предложили к мужикам поехать на подмогу в Оренбургскую область. Там большой металлургический комбинат строили. Электросталеплавильный цех по немецкой технологии. Ну и, само собой, это самое дело, какой же командированный не пьёт, это нонсенс, как говорил один из моих наставников. Ну вот как на рыбалке.
– Ты рыбалку ни с кем не путай, – прервал его Лёха, – это святое. – И ткнул пальцем в небо.
– Вот я и говорю, всё как у людей. В общем, наши три месяца отработали – и домой, а я ещё на две недели задержался.
От Оренбурга до Москвы самолётом, а до Оренбурга на поезде всю ночь. Короче, выписали меня из общаги, мои собутыльники даже на поезд проводили, как проводницу уговорили меня полуживого взять, не знаю. Нет, ну как полуживого, что я, пьяный, что ли?
Захожу в купе, там парень с девушкой сидят в обнимку. Я как интеллигентный человек поздоровался, сел на диван и думаю, хорошо, что нижнее место, наверх ни в жизнь не вскарабкался бы. Да и навернулся бы оттуда, как пить дать. Подождал, пока проводница билет возьмёт, бельё принесёт, кое-как постелился, разделся прямо при них до трусов.
– Точно до трусов? – прервал Александр. – Ты вспомни, не стесняйся, мы не расскажем.
– Нет, ты что, всё интеллигентно, я же говорю, поздоровался, разделся, всё нормально. Ну а что, они трусов, что ли, не видали? Сел, достаю бутылку из сумки, им предложил выпить со мной, на троих ведь, – отказались. Ну ладно, думаю, нет – так нет, предложено было бы. Повертел головой, стакана нет, спрашиваю у парня, мол, стакан у тебя есть? Говорит – нет. Делать нечего, пришлось из горла.
Хотел диван поднять, чтобы сумку туда поставить, ни фига сил не хватило. Дёргал-дёргал, шатался-шатался – никак. Ладно, думаю, а то ведь и утром не сумею поднять, чтобы сумку вытащить. Вот так стою согнувшись, задницей к молодым, и ещё чего-то соображаю. Бросил сумку под стол и улёгся. Только засыпать начал, чувствую, кто-то толкает. Думаю, кто-то из этих двоих, нет, ну их нафиг, всё, сплю, не мешайте. Опять толкает, глаза открываю, старуха какая-то толкает меня и усаживается рядом. Я сначала молча её отталкиваю – не получается. Я сильнее толкаю – бесполезно.
