– Господи помилуй! – воскликнул я, безмысленно озираясь.

Полковник глядел на меня посмеиваясь, между тем как ему подавали чашку чёрного кофе. Он стал прихлебывать из неё, распространяя в воздухе приятный аромат коньяка.

– Я вздремнул и мне что-то приснилось, – заметил я из опасения, не вырвалось ли у меня какого-нибудь крепкого словца, вследствие роли, которую он играл в моём сне. – С минуту я не мог прийти в себя.

– Не чуть ли вы тот самый молодой человек, который занимает комнаты над номером графа и графини де Сент-Алир? – обратился он ко мне, подмигнув одним глазом так, что закрыл его совсем, а другим уставившись на меня в упор.

– Кажется, мои комнаты над ними, – ответил я.

– Ну, молодой человек, смотрите, чтоб вам не приснилось чего-нибудь похуже в одну прекрасную ночь, – таинственно заметил он, покачав головой с беззвучным смехом. – Чтоб не приснилось чего-нибудь похуже, – повторил он.

– Что вы этим хотите сказать, полковник?

– Я сам стараюсь разъяснить это, – ответил полковник – и надеюсь, что добьюсь своей цели. Когда я ухвачусь за первый дюйм руководящей нити, то крепко держу ее между большим и указательным пальцами; как ни вертись, а я себе потихонечку, мало-помалу, иду да иду вперед, обойду и вправо, и влево, и вокруг, и не выпущу, пока вся нить не намотана у меня на большом пальце, а кончик её с самою-то тайной в моей руке. Находчив я, сударь вы мой, хитёр, как пять лисиц и бдителен как ласка! Чёрт возьми! Я составил бы себе состояние, если б унизился до роли шпиона. Хорошее тут вино? – заключил он, бросив вопросительный взгляд на мою бутылку.

– Очень хорошее, – ответил я. – Не желаете ли попробовать стакан?

Он выбрал самый большой, налил в него вино по самый ярай, приподнял его и, поклонившись мне, выпил маленькими глотками, не торопясь.

– Ба! Это не то, что следует! – воскликнул он презрительно, однако стакан свой наполнил опять. – Вы мне поручили бы потребовать бургундского, так вам не подали бы такой дряни.

Я ушел от этого господчика, как скоро оказалось возможным, не нарушая правил вежливости. Надев шляпу, я вышел один, вооруженный только моею здоровою палкой. Я обошел двор и поглядел на окно графини. Однако внутренние ставни были затворены и я даже не имел сентиментального утешения поглядеть на свет, при котором эта прелестная женщина писала или читала, или сидела, погружённая в мечты о… О ком бы то ни было.

Это тяжёлое лишение я вынес, как мог, и прошёлся по городу. Не стану докучать вам описанием лунных эфектов и бреднями человека, влюбившагося с первого взгляда в хорошенькое личико. Довольно того, что бродил я по улицам с полчаса и направился обратно к гостинице. Слегка дав крюку, я очутился на небольшой площади, на каждой стороне которой находилось дома по два, чрезвычайно высоких и со щипцом на фронтоне, а посредине, на пьедестале грубой работы высилась каменная статуя, много веков подвергавшаяся разрушительному действию непогод. На эту статую смотрел высокий мужчина, отчасти худощавый, в котором я тотчас узнал маркиза д’Армонвиля; и он мигом узнал меня. Сделав шага два в мою сторону, он пожал плечами и засмеялся.

– Вероятно, вас немало поразило, что я стою здесь, вытаращив глаза и любуюсь при лунном свете старой каменной статуей. Всё хорошо, извольте видеть, лишь бы время убить. Да и вы чуть ли не страдаете от скуки так же, как я? Уж мне эти провинциальные городки! Господи, Творец! сколько надо силы воли, чтобы жить в них! Еслиб я мог сожалеть о том, что в ранней молодости сошелся с человеком, дружба которого делает мне честь, кажется, за одно то, что она осуждает меня на пребывание в подобном месте, я теперь был бы на это способен. Полагаю, вы завтра утром отправляетесь далее?

– Я уж требовал лошадей.

– А мне надо ждать письма или прибытия одной личности; лишь то или другое возвратит мне свободу. Но когда это совершится, я и определить не сумею.

– Не могу ли я быть вам чем-нибудь полезен?

– Ничем, благодарю тысячу раз. О! в этом деле все роли распределены в точности. Я, в качестве любителя, принимаю участие единственно по дружбе.

Таким образом разговаривал он, пока мы медленно возвращались к гостинице «Прекрасная Звезда». На время водворилось молчание. Я нарушил его, спросив, не знает ли он чего-нибудь о полковнике Гальярде.

– Разумеется, знаю; он немного помешан; тяжело ранен в голову. Бывало он мучил до смерти все военное министерство. Вечно у него какая-нибудь фантазия засядет в голову. Ему ухитрились дать занятие в министерстве – понятно, не строевое – но в последнюю кампанию Наполеон, который так нуждался в людях, дал ему полк. Гальярд всегда был отчаянный рубака, а таких-то императору и было нужно.

В городке находилась другая гостиница под названием «Французский Герб». У двери её маркиз таинственно пожелал мне доброй ночи и скрылся.

Медленно направляясь к моей гостинице, я встретил в тени тополевой аллеи трактирного слугу, который подавал мне бургундское. Я думал о полковнике Гальярде и остановил лакея, когда он поравнялся со мною.

– Кажется, ты говорил, что полковник Гальярд однажды провел в гостинице с неделю?

– Точно так, сударь.

– Что, он в своем уме?

Лакей вытаращил на меня глаза.

– И очень, сударь.

– Никогда не подозревали его в помешательстве?

– Решительно никогда. Он немного бурчит порой, но человек чрезвычайно умный.

– Что тут прикажете думать? – пробормотал я себе под нос, идя далее.

Вскоре я мог уже видеть свет в окнах «Прекрасной Звезды». Карета, запряженная четверкой, стояла у двери в лунном свете, а в сенях гудела бешеная ссора и над всеми другими звуками преобладал оглушительно резкий голос полковника Гальярда.

Большая часть молодых людей – охотники поглазеть на схватку. Но тут ещё я инстинктивно предугадывал, что в деле окажется нечто для меня особенно интересное. Мне пришлось пробежать не более пятидесяти ярдов, когда я очутился в сенях старой гостиницы. Главным действующим лицом в странной драме предо мною был полковник; он стоял против графа де Сент-Алира, который, в дорожном костюме и с чёрным шарфом, обмотанным вокруг шеи и закрывавшем наполовину его лицо, очевидно, был остановлен в ту минуту, когда направлялся к своему экипажу. Немного позади него стояла графиня, также в дорожном костюме и с опущенною на лицо густою чёрною вуалью; в нежных пальчиках своих она держала белую розу. Нельзя вообразить более дьявольского олицетворения ненависти и бешенства, каким был полковник в эту минуту; напряжённые жилы так и выдавались на его лбу, глаза готовы были выскочить, он скрежетал зубами с пеною у рта. Саблю он держал ноголо и во время яростных своих криков и обличений топал ногою о пол и размахивал оружием в воздухе. Хозяин гостиницы старался успокоить полковника, но все его усилия оставались тщетными. Двое слуг, бледных от испуга, выглядывали из-за спин, не принося никакой существенной пользы. Полковник всё неистовствовал, громил и махал саблей.

– Я не был уверен в вашей красной птице; я не мог вообразить, чтоб вы осмелились путешествовать по большой дороге, останавливаться в порядочных гостиницах и спать под одним кровом с честными людьми. Вы, вы оба… вампиры, хищные волки, кровопийцы. Призовите жандармов, говорю я. Клянусь св. Петром и всеми чертями, если кто-нибудь из вас попробует выйти из этой двери, я снесу ему голову!

С минуту я стоял, поражённый изумлением. Вот ведь удобный случай! Я немедленно подошел к графине; она с диким взором взяла меня за руку.

– О! что нам делать? – взволнованным шёпотом произнесла она: —Какой страшный этот сумасшедший! Ведь он не пропустит нас; он убьет моего мужа.

– Ничего не бойтесь, графиня, – ответил я, с романтической преданностью став между графом и полковником, который не переставал кричать и сыпать бранью. – Держи свой язык за зубами и прочь с дороги, разбойник, грубиян, подлец! – заревел я, в свою очередь разсвирепев.