Затем мы перешли к делам операции. Корно быстро успокаивался, оживая на глазах. До него, наконец, дошло, что всё могло быть гораздо хуже, а я лишь внес те коррективы, о которых он ни сном ни духом. Разрешив Юльке говорить, я отправил её на репетицию, а сам начал утрясать с оживающим начальником разные мелочи. В основном они касались того, что наш отряд октябрят никуда не лезет, никому не мешает, но и самих ребят не пытаются к чему-либо пристегнуть. Живи и дай жить другим. Также мы обещались показываться на сцене по свистку, улыбаться, махать руками, плюс, конечно же, интервью от меня после того, как сформированную информационную бомбу уронят на несчастных советских граждан. Немного подумав, я разрешил Корно еще и перепрофилирование турне уронить на мое честное имя. Гулять так гулять. Ему будет легче все это разгребать, а мне, действительно, без разницы.

Не говорить же всем и каждому, что после того, как меня возненавидит весь СССР, моя экспатия станет воистину страшной ультимативной силой? Этот мелкий и ничего не значащий секрет я приберегу для себя.

А вы как думали? Витя добренький? Витя почти герой? Ну да, есть немного. Но я всегда не против подстелить соломки даже в самый вонючий угол. Туда, где волки срать боятся. С нашей жизнью упускать возможности — это преступление против главного права человека на отчаянную, безумную, совершенно безответственную самозащиту!

Ловко я всё придумал, да? Вру, не придумал. Просто так всё выходило само по себе. А до мнения простых советских граждан, за которых я неоднократно рисковал жизнью, увы, но дела мне нет просто потому, что меня не допускают до них, а их — до меня. Параллельные миры, товарищи.

— Вставай, проклятьем заклейменная, — попытался я поднять словами хорошо лежалый труп, притворявшийся в лучшие времена Треской. Совершенно бесполезное занятие, так как эта идейная дистрофичка была в жестком отрубе после вчерашнего знакомства с операторами. Как и они сами. Пришлось натурально одевать это тело, благо шмотки она сдирала с себя прямо на кровати, а затем, взяв подмышку, тащить вниз, во двор. Там меня ждал реквизированный «москвич» и две летающие узбечки, провожаемые взволнованной блондиньей башкой, торчащей из окна третьего этажа.

Махнув башке свободной рукой, я запихал пьяные кости на заднее сиденье, а сам сел за руль. Ненавижу водить, а уж такую зверюгу с жестким переключением передач и сбивающим с ног ароматом отработки, так вообще. Но есть такое слово — «надо».

— Вить, мы куда? — спросила Охахон (или Онахон. Блин, на них надо маркером крестик поставить… хотя, зачем?)

— Пора браться за дело, — пробурчал я, — Оно у нас, товарищи тунеядцы, хулиганы и подставщики, тут тоже есть. Ну, то есть не тут. Подальше.

— Это где?

— В жопе мира, — отвечал вредный я, никак не могущий понять, от чего корежит больше — от запаха бензина или от выхлопа Трески.

— Конкретнее можно? — вредничали сестры, — Мы Паше ничего не готовили на сегодня еще!

— Вы совсем охренели, манипуляторши, — тосковал в ответ я, — Почти ж нормального мужика из него сделал, а вы его во что превратили?

— Ну Витя!

— Да в Гатчину мы едем, в Гатчину.

— Зачем? — хрипло осведомилось позади голосом старой больной вороны, — Почему я… еду в Гатщину?

— А вы что, девочки и девочки, думали, что у нас возле самого Питера работы не найдется? — хмыкнул я, увеличивая скорость. Мне срочно был нужен магазин для зубной пасты и какое-нибудь водохранилище. От Елены пасло настолько мощно, что малютки-феи спустя десяток минут езды уже начали дуреть.

Через полчаса наша Треска была свежей, отчаянно встрепанной и некондиционно похмеленной, зато полностью пригодной к вдумчивому диалогу. Ничего особенного я не делал, просто большой практический опыт периодического ухаживания за мелкой девушкой, обожающей, когда за ней ухаживают как за ребенком, у меня был. Так что ворочал я удивительно легкую тушку Довлатовой, отмывая и приводя в божеский вид, вполне профессионально. Не значит, что это ей понравилось, особенно момент после чистки зубов, когда я заставил панкушку выпить литра два собственноручно созданного лимонада, но эффект дало отличный.

Во всяком случае, дальше мы поехали вполне трезвой и слегка злой бригадой.

— Меня, конечно, много раз отшивали… — бормотала эта юная алкоголичка, обиженно сжавшись в комок сзади, — Но вот так еще со мной никто не поступал!

— Что тебе не так? — ехидствовали двойняшки, — Достали, искупали, попку намыли, попить дали. Просто курорт!

— Да идите вы… — кисла Треска, —…еще и везут непонятно куда.

Вполне понятно, куда я их вёз, просто признаваться никто не хотел, а рассказывать подробности я не считал нужным.

В Дании, Франции, да вообще почти любой западной стране встречи законспирированной ячейки, принадлежащей к преступной организации, вызвали бы большие сложности. У нас, в Советском Союзе, подобное было не просто плевым делом, а абсурдно простым. Уж что любит делать нормальный гражданин, еще не знающий всех прелестей интернета — так это собираться у кого-нибудь дома на кухне. Любит, скотина, как собака мясо, утверждаю это со всей ответственностью и огромной ностальгией. Только у нас вполне нормальным может быть, что доктор наук, директор мебельной фабрики, дворник и бортпроводница могут вполне нормально погудеть часов до 2–3 ночи, причем под гитару, а то и завалиться к кому-нибудь пятому, неосторожно проживающему поблизости. Выходные для этого — милое дело.

То есть, понимаете, насколько легко такой ячейке провести плановую встречу? Как два пальца об асфальт.

— Э! — наконец-то дошло до нашего тощего жирафа, — Мы что? Прямо так? А где всё?

— Что именно? — полюбопытствовал я, продолжая крутить баранку кашляющего и зловонного монстра, даже получая от этого некоторого удовольствие.

— Ну… — залипла Треска, — Оружие там. Гранаты. Все такое?

— А, спецоборудование, — понимающе кивнул я, — Один пакет под ногами, а второй за задним стеклом. Берите второй, смотрите фотографии. Эти четверо — наши цели.

Ну вот кто меня слушает? Нет, конечно, они первым делом вцепились втроем в пакет, лежавший себе мирно на пустом коврике. И, конечно, залипли.

— Виктор, — подала голос через минуту одна из узбечек, — Ты, наверное, пакеты перепутал. Тут только два кирпича. С половиной.

— Не только, — ехидно ухмыльнулся я, — Еще сам пакет посчитайте.

— Что⁈ — а вот это уже было хором.

Придумывая этот простенький план, я отсек все лишние сущности из возможных. Разделил нашу святую троицу так, чтобы Паша не пытался построить из себя лидера, взял наиболее лояльную и легко контролируемую из потенциальных напарниц, придумал максимально простой план. И осуществил его, поставив перед девушками ряд простых и доходчивых задач.

Зайдя в подъезд соседнего с нужным дома, мы поднялись на девятый этаж. Там Треска, вновь раздевшись догола (коллега!), стала невидимой, взяв в руки пакет, содержащий ровно полтора кирпича и двух сестер-близняшек. Пакет я подобрал хороший, черный и большой, так что он вполне реалистично трепыхался на ветру, пока летающая девушка тащила его на крышу целевого дома. Я тем временем уже очутился на крыше в таком же голожопом состоянии, как и Треска. Не один, конечно, а с кирпичом.

Дальше все было делом техники. Две миниатюрные девочки, каждая из которых замечательно ощущает пространство, тихо стучат невидимой панкушке, объясняя кто и где в квартире находится. Сама Довлатова подглядывает в окно, уже раскрытое из-за душной питерской жары. Сигнал о том, что все в сборе — с помощью кирпича. Пойди что-то не так, сестры должны были подвесить его над крышей так, что я легко мог разглядеть сигнал отбоя, но в нашем случае он падает с грохотом вниз, оповещая Витю, что дело почти в шляпе. Да и сам Витя прекрасно видит четверых сидящих на кухне и курящих людей. Он спокойно сидит на крыше и ждет сигнала номер два — утяжеленного половинкой кирпича пакета. Его девчонки сбросят, определив момент, когда никто из четырех не собирается выходить из помещения какое-то время.