«Коммунара» не видать.

Тарахтим к тому берегу Магдалины, где когда-то стоял временный поселок китобоев. Там мы в безопасности. Пусть на открытом месте гуляет волна — в фиорде тихо.

Магдалина нынче совсем не такая, как в первое наше посещение. И узнать нельзя. Нет солнца, не сияют ледники. Они только белеют, а грани их, спускающиеся к воде, синеватые. И горы не так черны, как при свете солнца и сверкании ледников. Их острые вершины скрыты до половины туманной серой мглой. И все-таки чарующе прекрасна несравненная красавица Шпицбергена — Магдалина.

Зеленоватые прозрачные воды плещут у подножия голубого льда. Язык его навис над волнами. Синеет, источенный, в промоинах и сосульках таинственный ледяной дворец. Стены его высоки и отвесны.

Близко к нему не подходим — вдруг да отколется кусочек…

У Анатолия хорошее настроение. Шутит. «Кусочек»… Редкое зрелище — увидеть рождение айсберга. Но сегодня мы от него воздержимся. Когда от нависшего на;1 водой ледяного массива отламывается глыба, она целиком скрывается, потом выныривает и снова погружается. Волна поднимается такая, что для нашей лодочки, хоть мы и не близко от этого места, замечательное зрелище может окончиться плачевно.

Неподалеку от ледника в фиорд выступает порядочный плоский мыс — полуостров, отгораживающий уютную бухточку, сплошь забитую маленькими синими айсбергами. Ветер и течение загнали их сюда, и никак не найдут они дорогу к чистой воде. Плавает между льдинами нерпа. Заметив нас, она скрывается в воде, высовывает мордочку и вновь ныряет. Вот она уже у — самого ледника! Знает, бедолага, чем пахнет встреча с человеком.

Заруливаем в бухту, пролезаем между плавающими льдинами, выходим на пологий берег. Прекрасный песчаный пляж, широкий, напоминающий нашу Палангу. Даже странно вновь видеть песок. Сколько уже времени я на Шпицбергене, но настоящий, мелкий, чистый прибрежный песок увидел впервые.

У основания мыса, где он повышается й переходит в небольшую горку, сложенная на цементном растворе каменная пирамидка — памятник поселку, существовавшему здесь между 1600 и 1750 годами, памятник жившим здесь людям. Как гласит надпись, пирамида сооружена в 1930 году правительством Норвегии.

Вокруг нее невысокие каменные холмики, замшелые, покрытые лишайником. Могилы, безымянные, без дат…

Наконец далеко в море под низко нависшими тучами зачернел «Коммунар».

Приближается. Ждем, когда войдет он в фиорд. Плыть навстречу ему, на открытую воду, ой как не хочется! Из трубы буксира выскакивает белое облачко, вскоре доносится низкий гудок. Пускаем вверх зеленые ракеты; мол, мы здесь. Но судно внезапно меняет курс. Становится ясно, что там не увидели наших сигналов. Ракеты сразу ныряют в туман. У капитана, очевидно, нет подробной карты фиорда, и он сюда не пойдет. Приходится двигаться нам.

Снова с трудом карабкаемся с волны на волну.

На большой воде нашего суденышка, окрашенного в голубой цвет, конечно, никто не заметит. Толя пускает моторчик иа все десять лошадей. Сергей палит из ракетницы. Но вспышки ракет немедленно погружаются в туман, так что даже мы сами их не видим. Тогда он начинает стрелять горизонтально, в направлении «Коммунара». А буксир, выбросив новое облачко пара, вдруг меняет курс и удаляется. Доносится гудок. Не замечают!

Вот так повертится, погудит и, ясное дело, уйдет…

Повалил снег. Самая середина июля… Все прекрасно… Опять гудит «Коммунар», облачко пара немедленно смешивается с нависающим туманом. Гудки буксира доносятся до нас словно из-под воды.

С отчаянием выпускаем в его сторону последние ракеты. Они падают в море неподалеку, жалобно шипя. Уйдет! Но «Коммунар» вдруг снова резко меняет курс и направляется прямо к нам. Уф!.. Отлегло… Заметил.

Наползает большой черный борт. Высоко над нами множество улыбающихся лиц — и бородатый боцман, и даже рыжий кочегар. И Шкот радуется — слышно, как он весело лает. Глеб, матрос-ленинградец, помогавший нашей высадке, стоит уже с леером наготове. На палубе появляются капитан и консул, встречают нас.

А волна ка-а-ак подбросит… Сейчас о борт! Но Анатолий не был бы Анатолием, если бы не смог увернуться! Виртуоз. Разве можно: у самого борта, и вдруг такое…

Едва забираюсь на палубу, кто-то протягивает мне пачку писем:

— Из дому…

Только и сказали, а сколько за этим дружеской заботы…

«Казанка» уже отошла.

Машу своим, кричу какие-то пожелания Анатолию, Сергею и третьему парню, который будет теперь в их компании вместо меня. Удаляется, пропадает в тумане берег, фиорд Магдалины. Вот уже не видать и нашей славной скорлупки.

Сижу, прижавшись спиной к теплой трубе буксира, жадно читаю в Гренландском море полученные из дому письма.

13

Вот положеньице!

Подошел консул, довольно улыбается:

— Хорошо, что удалось найти вас. Значит, идем прямо в Ню-Олесунн, как я и обещал. Договорено на завтра, на десять ноль-ноль по времени Осло.

— Но, Иван Саввич!.. Как же… Не говорю уж о том, что давненько горячей ванны не видел, у меня с собой ни костюма, ни пальто приличного… Все в Баренцбурге, в шкафу осталось! Я ведь перед Ню-Олесунном в Баренцбург завернуть собирался…

— Ай-яй-яй!.. Плохо дело. Ну да как-нибудь. Прежде всего на «Коммунаре» есть горячий душ. А там посмотрим.

В Ню-Олесунне нас будут принимать начальник станции и ее инженеры. Хочешь не хочешь, а выглядеть надо соответственно случаю. Да… Смотрю на свою обшарпанную походную одежонку: спасибо еще, что не дырявая. Качаю головой. Положение хуже некуда. Неужели придется отказаться от такого интереснейшего визита? «Там посмотрим», — говорит консул. Что же, «посмотрим» — хорошая штука, сколько раз спасала она меня в моих странствиях… Так и на сей раз.

— Лезь под душ, — утешает Дед, старший механик буксира. — Мойся, а остальное как-нибудь уладим.

Очень милый человек. Ни сединки в голове, молодец молодцом, а «дед». Но коммунаровский Дед всем дедам дед: поговоришь с ним часок, а кажется — уже десятка три лет дружишь.

Вволю понежив свое грешное тело, вылезаю из душевой, а Дед уже тут как тут:

— Разденем чифа!

— ?!

— Другого выхода нет. Вся команда тебе по плечо, а капитан как раз одного роста. — Дед вздыхает. Он тоже едва до плеча мне. — Главное что? Главное, чтобы брюки коротки не были! Оставим капитану рубашечку и «удавку», галстучек то есть. Пусть стоит в рубке, приветствует зарубежных друзей и улыбается им в окошко. Норвежцы не догадаются, что он в трусиках и шлепанцах. Ты не думай! Он и не собирался на берег сходить. Все будет о’кэй!

Отправляемся «раздевать» капитана. Он действительно одного со мной роста — чернобровый украинец с Азовского моря. На предложение наше только улыбается. Потом говорит:

— Ступайте в мою каюту. Что в шкафу найдете — ваше! Ясно? Шагом марш!

Красота! Черные выходные туфли — словно на мою ногу сделаны, брюки черного сукна, морские — точно на меня сшиты, модный новенький плащ как по заказу. Только китель с. шевронами и капитанскую фуражку не решаюсь надеть, хотя Дед и уговаривает.

Когда мы входим в Конгс-фьорд, солнце уже на востоке. День ясный, солнечный, как тогда в первое мое посещение Магдалины. В конце фиорда сияет величественный ледник. Справа — купола станции и дома поселка Ню-Олесунн. У причала — огромный белый туристский лайнер «Регина Марис». Эта «Королева моря» постоит здесь еще несколько часов, а потом поплывет дальше, может, на поиски других островов. На набережной вьются на флагштоках под свежим ветерком флаги СССР и Норвегии.

— Дружба! Дружба! — машет нам рукой парень с «Регины Марис», потом повторяет эти слова по-английски и по-немецки. Корабль-то немецкий.

От телеметрической станции к порту катит автомобиль — встречать. Светловолосый, русобородый норвежец в очках — господин Эйнар Эндеруд, метров двух ростом и с мягкой, приветливой улыбкой. Он уже у трапа. Любезно приветствует прибывших в гости советских друзей. А нас целый взвод.