- Нехорошо при людях! - укоризненно заметил он.
Местные жители охотно проводили меня в трактир. На перекрестке стоял потемневший указатель: «До Грехов 3 км».
- Никто еще оттуда не возвращался, - проговорил хозяин. - Все в этих Грехах засели. Греховное место.
Уютный кабачок безлюден. Записка: «Сейчас вернусь. Казис».
- Не воротится он, - произнес Сводивший счеты. - Он всегда так.
Но Казис взял и вернулся. Бухнул на стол бутыль свежей валерьяновой настойки, швырнул охапку еще мокрых морских водорослей. Привстал на корточки и включил радиоточку. Выступал джаз-квинтет ВВС США. Было замечательно. Капштадт - не какой-нибудь медвежий угол. Потом стихи собственного сочинения читала группа «Наши». Я вас любил etc.
- Чем это они отличаются от чужих? - с оттенком печали спросила туземка. Ее ресницы были еще длиннее, чем тогда.
Выпив в свое удовольствие, мы двинулись к Оранжевой реке. Тихо стрекотали кузнечики и вертолеты. Становилось прохладно. Невдалеке высились громадные корпуса завода оранжевой краски.
- От завода и пошло название нашей речки, - пояснил Казис, трактирщик. Его ротовая полость источала водочный дух. Было тоскливо. - Видит Бог: я не таил никакого умысла. Эта девка сама полезла под мост. А плавать, само собой, не умела. Мужики только рукой махнули - э, вечно она так! А мне: ступай, ступай к ней, чего ждешь? Без трусов она... Так-то.
Капштадт - странная деревня. До Грехов - всего три километра. Все туда ходят, никто не возвращается. А кто-то должен жить. Здесь, в Капштадте! Вот и сочиняют, кто во что горазд. Возьмем хотя бы насадки. И еще - они роют бункеры. Трудятся целыми семьями. Отличные бункеры - с удобствами, сухие, вместительные. Теплые и с отхожими местами. Есть дымоход, паркет. Мне-то что за дело? Я гость. Сегодня здесь, завтра уже там.
Ага, они еще подсочкой промышляют. Из хвои варят замечательный душистый джем. Сами кормятся, экспортируют в Падую и на Тайвань. В деревне остались одни старики, остальные давно в Грехах. Только вот туземка под мостом. Бигуди, бикини, ожерелье чистой воды стекла. Читает сейчас Парульскиса13 и Лермонтова. Интересно, говорит, пишут. Жалуется: грамотность тут довольно высокая, но в магазине нет мяса. А живица - она быстро застывает и плохо отмывается. Ей-богу, прилипла, как смола. Хотя и вежливая.
Узнаю: завтра прибывает странствующий фотограф. Снимет каждого по отдельности и всех вместе. Капштадт зашевелился - над многими баньками вьется дымок из трубы. И в кабаке движение. Все же событие.
- Дурные вести, - промолвил на рассвете хозяин. - У вашей милости жеребчик пал.
- Ерунда! - рассмеялся я. - Всегда он так. В точности, как та девка.
Фотограф привез еще более мрачные новости: Черноморский флот высадился на берегу Куршского залива близ Расситена, а в Висагинском озере всплыла неопознанная субмарина.
Однако пора в путь. Жаль покидать Капштадт. Он такой естественный. Милый, хотя и грустноват. Очень даже литовский Капштадтец. Здесь еще можно обнаружить корни и корешки. Из Капштадта родом Прометей, Миндовг Второй14, несколько цезарей. Вообще-то ничего страшного. Видел, правда, нескольких молодых японцев. В центре новые урны для мусора и для голосования. К моему отъезду все собрались на Площади. Громкоговоритель объявил, что войны не будет и сегодня. Разочарованные капштадтцы, ворча, разошлись лакомиться хвойным мармеладом.
- Бляха-муха! - как гаркнет старик в насадках. - Так когда же?!
Неужели он надеялся победить? Пришла проститься и читательница Лермонтова.
- Увези меня, любезный, во Грехи, - молила она. Из ее ротика, когда она говорила, выпадали зеленые и золотые майские жуки. Это от живицы, - сказала Лукреция, так звали туземку. - От них можно и забеременеть, пояснила она. Я пустил коня вскачь.
Несколько жуков привез с собой. По-моему, красавцы. Живое доказательство: есть такой Капштадт!
Моя жена Лисица
Зоологическая история
Лисицы имеют норы
Мф. 8, 20; Лк. 9, 58
Ох, старые это дела. Не очень-то и хочется рассказывать. Ладно уж, придвигайся ближе, перепелушка, слушай.
На третьем году семейной жизни заметил я, что моя молодая жена ночью тихонечко встает с постели, оборачивается лисицей и — вышмыгивает вон. Тогда мы жили на улице Витебской, в полуподвале. Она выскакивала в маленькое оконце под самым потолком. Становилась самой настоящей лисицей - грациозной, с лоснящейся шкуркой, с белым пятнышком на голове, так что я, при всем своем желании, не мог бы ее догнать. Поначалу горевал, это правда. Сходил посоветоваться к доброму знакомому-парапсихологу, шапочно знакомому юристу и почти совсем незнакомому дядечке из Общества охраны животных - все как один уверяли: чепуха, само пройдет. Эти славные люди, как я понял, имели в виду меня. Но дело-то не во мне.
Ночами я размышлял: ну, ладно. Превращаешься в лису, удираешь по снежному полю на Бельмонт, петляешь грациозными лапками. Носишься на приволье, никаких колготок. А потом? Что делать лисице в городе? Газеты и без того пестрят сенсациями: у ночного бара видели лисицу! Другие ночью замечали ее на горе Гядимина, еще кто-то - в районе Лаздинай. Это еще куда ни шло — Вильнюс окружен лесами, и зверье в нем водится. Но на проспекте! У «Астории»! На вокзале или близ ресторана «Железный волк»!
Она возвращалась усталая, разгоряченная, с синими подглазьями. Просила соды, дескать, ее тошнит. Но помогал только стакан водки пополам с томатным соком. Сделай штопор! - покрикивала она, и я готовил «штопор». Я с ужасом думал: не исключено, что и какого-нибудь наивного зайчишку задрала? Что уж говорить о жирных хомяках и слепых землеройках.
Вот что, чибисенок, пригород - он пригород и есть. Стали пропадать польские петушки - знаешь, с алыми гребешками и белыми манишками - национальная гордость и богатство. Знаешь, шляхта! Взъелись страшным образом, винили литвинов, хотя нация тут ни при чем. Потихоньку поговаривали о «руке Кремля». Однако «Zycie Warszawy» тиснула пару заметок о бешеной литовской лисице в лесах испокон веков польского Бельмонта.
За моей женой Лисицей стали охотиться и следопыты Первого отряда. С гончими, винчестерами, бельгийскими ружьями, со злыми загонщиками из школы им. Барташюнаса. Она благополучно уворачивалась. Приходила домой все более измученная, задыхающаяся, в рваной шубке. Я прикладывал к ней компрессы, отпаивал капустным соком и затыкал нос от ее резкого мускусного запаха. Она засыпала, с трудом обращалась в молодую учительницу рисования.
Однажды, когда я крепко спал, она привела с собой какого-то несмышленыша зайца. Малыш был в стельку пьян, все норовил забраться к ней в постель, а Лисица знай шпыняла его, мотала да швыряла, содрала половину шкурки, а к утру полуживым выкинула в форточку. Скрепя сердце я ждал развязки. Жена была в бешенстве, но молчала.
Как-то в воскресенье меня прорвало. Кончай эти лисьи вылазки — так и сказал. Хватит! Она зарычала, залаяла и завыла так жутко, что и сама испугалась. Я все знаю, Катарина, - сказал я, - все до мелочей! Она заалела, как красная пустынная лиса. Запустила в меня фикусом и прошипела: ну и знай себе!
Деток у нас не было. Теперь она даже в дневное время не стеснялась превращаться в лисицу. Бросила школу. Рисовала сцены из жизни лисов и лисиц, в основном непристойные. А едва лишь начинало темнеть, вышмыгивала прочь. После одной такой ночи она не вернулась. У меня сердце зашлось. Я обулся в валенки, накинул поверх пальто белый халат. Не сомневался: где-нибудь в сугробе найду ее тело... Ага! Я заметил ее след. Ни с чем его не спутаешь - такие грациозные лапки! Вот и свежее кровавое пятно. Так, без особого труда, я выследил ее нору под разлапистой елью. Уже основательно рассвело. Моя жена Лисица лежала на солнышке на кучке сухой осоки, а рядышком резвились трое крошечных лисинят. Меня она и не заметила. Ага! - воскликнул я. - Вот оно в чем дело! Она швырнула детям петушью лапку - хуторяне-поляки и на сей раз оказались правы. Уставилась мне в глаза. - Похожи? Да уж, только не на тебя. Потом утащила детей в нору и спряталась там. Убирайся! - прошипела мне откуда-то из-под земли. - Топай в свой подвал.
