Литмир - Электронная Библиотека

– Скоро миссис Джонс должна принести и мой поднос, – говорила она, – будем есть вместе. И всё съедим.

– Ты какая-то другая, – вдруг заметила Глэдис, – словно успела повзрослеть за ночь.

В этот момент дверь открылась, и миссис Джонс внесла поднос.

– Вот и мой ужин, спасибо, миссис Джонс, кстати, мама, я не рассказала: я покажу миссис Джонс Париж.

– Париж? – переспросила Глэдис.

– Да, Париж. Миссис Джонс стесняется только, говорит, что не знает французский, но это ведь не проблема.

– Отличная идея, – согласилась Глэдис, – миссис Джонс может поехать с вами, когда вы, с отцом, снова соберетесь во Францию.

– Я тоже так думаю, – согласилась Руни.

– Спасибо Вам большое, мисс Глэдис, приятно работать на таких людей, как Вы, – с улыбкой проговорила миссис Джонс, ясно сдерживаясь, чтобы не заплакать или замолиться.

– Это Вам спасибо, миссис Джонс, Вы рядом, сколько я себя помню, и всегда были готовы помочь.

Женщина всё же не сдержала слезу, а потом, поспешно пожелав приятного аппетита, покинула комнату.

Руни смотрела на эту высокую подушку и не могла поверить, что её мама действительно больна. Эту белую треугольную вещицу, набитую твердым негибким материалом принёс врач, мистер Чемберс. Она позволяла Глэдис спокойно спать, не захлёбываясь жидкостью в лёгких и кровью, так как её голова во время сна была выше груди. Но Руни замечала, что в особенно тяжёлые дни её маме эта подушка никак не помогала. Миссис Уанхард тяжело дышала, издавая странные хрипы, закашливалась, и тринадцатилетней девочке иногда казалось, что её мама способна выкашлять собственные лёгкие. Мистер Энтин Уанхард как мог пытался облегчить муки супруга, вызывая врача, который с помощью странных сиропов и таблеток помогал мисс Глэдис сдерживать кашель. Но её близкие заметили одну неприятную особенность – после лекарств женщина утверждала, что видит дьявола и его подопечных чёртов, которые пришли, чтобы утащить её грешную душу в ад.

Мистер Уанхард обычно в такие моменты пытался быть рядом с женой и терпеливо убеждал её, что никаких дьявольских отродий в их доме нет, и что никто Глэдис не тронет.

Но однажды женщина увидела то, что напугало многих в Нерис-Хаус. Слуги, которые были взяты на работу для помощи в уходе за Глэдис, после того как дали ей лекарства, в ужасе прибежали к мистеру Уанхард в кабинет. Глэдис в тот раз не просто бредила, а говорила с пустотой, смеялась с ней и делилась своей жизнью, называя её мамой. Многие в Лондоне знали про трагедию белого дома с розовой гостиной, поэтому подобное поведение хозяйки немало напугало слуг. Но не миссис и мистер Джонс.

– Ох, что взять с этих девчонок, прости меня, Господи!? – возмущалась женщина, идя по коридору второго этажа и звеня ключами на своём поясе. – Как помолиться, так они прогрессивные, чёртовы атеистки, а как увидеть нашу хозяйку в бреду – так это разговор с призраками! Тьфу, на них, безмозглые!

– А ты-то прям, не боишься? – спросил её муж, ступая за ней.

– Я в Бога верую, но наша мисс Глэдис серьёзно больна, и всё, что мы можем делать – молиться.

И женщина строго посмотрела на мужа, обернувшись на него через плечо, давая ему понять, что слышать от него ничего не хочет. И мужчина тяжело вздохнул и пожал плечами, понимая, что сказать тут и нечего.

На самом деле с болезнью Глэдис в Нерис-Хаус пришли тоска, пустота и мрачность. Когда ещё женщина была в силах пережить светский вечер, Энтин приглашал в дом их совместных друзей, чтобы поднять жене настроение, и чтобы она не теряла тягу к жизни. Но она чахла, и чахла стремительно. И это замечали все, кто знал живую, эмоциональную и энергичную Глэдис. Но два их верных друга – миссис Эванс-Холл и мистер Ледисбридж старались не искать в Глэдис изменения, и даже если отмечали их, то только в виде комплимента. Никогда Глэдис не слышала столько приятных слов от Рамси как во время болезни. Однажды он похвалил Глэдис за удивительный ровный тон мраморной кожи, который другие барышни светского общества пытались достичь с помощью масок с лимонным и огуречным соком. Или же однажды он заметил, что Глэдис достигла удивительного уровня мастерства внимательно слушать собеседника, хотя на самом деле у неё не было сил, чтобы говорить самой.

В последний раз Глэдис вышла в свет, когда макияж был уже не в силах скрыть впадины на её щеках. Она была бледна, худа и слаба. Энтин помог ей сесть в кресло, и она весь вечер просидела в нём. И как миссис Эванс-Холл ни старалась сделать вид, словно за неделю с последней встречи Глэдис не изменилась, а даже может стала краше, в её глазах читалась невыносимая боль. Мистер Ледисбридж старался шутить, вспоминал как он познакомился с Энтином и все забавные моменты их дружбы, и чтобы ему удавалось отыгрывать роль счастливой мужчины, он пытался не смотреть в сторону Глэдис. Он чувствовал себя актёром на сцене – нельзя было дать понять Глэдис, что все они испытывают ужас от мысли, что скоро её не станет.

В тот вечер, когда они распрощались, миссис Эванс и мистер Ледисбридж вышли на улицу, последний раз махнули Глэдис и Энтину и позволили себе перестать улыбаться.

– Я так не могу, Рамси, я больше не могу, – заговорила женщина, закрывая лицо руками, но, всё ещё сдерживая слёзы, – она же умирает…

– Шарлотта, – мужчина положил ей руку на плечо, а затем едва хлопнул, – мне тоже нелегко, но мне не хочется об этом думать. Мисс Глэдис нуждается в нас.

– Я не хочу её отпускать, – ответила миссис Эванс.

– Не спеши хоронить её раньше времени, – Рамси невесело усмехнулся.

– Но ты же видел её, – простонала Шарлотта, и всё же слеза сбежала по её щеке.

Руни следила за матерью, чтобы та всё съедала, и так проходили все следующие приемы пищи. Миссис Уанхард совершенно не хотела, есть, аппетит пропал полностью, но, чтобы совершенно не иссохнуть и не умереть от истощения, было, необходимо есть. Именно поэтому Руни ела только в спальне родителей, одновременно контролируя, чтобы её мама съела всё, чтобы было у неё в тарелке.

Она не хотела также, чтобы её мать умирала от тоски, лежа в своей постели. Она притащила кукол к маме в постель, и они всё же устроили чаепитие, на французском языке обсуждая поездку Мэри в Париж и на испанском поездку Джулии в Мадрид, пусть испанский обе знали не так хорошо, как французский.

Руни не знала, какова её цель – провести последние дни мамы рядом или отвлечь её от болезни, или всё же она надеялась, что её позитив спасёт её мать от смерти. Но она всегда была рядом, шутила и пыталась её развлечь от галлюцинаций вызванных лекарствами и самой болезнью. Если они не проводили чаепитие, то Руни сидела рядом, вышивала и хвасталась, или рисовала, а Глэдис делала замечания, потому что дочь нарушала пропорции. В любом случае Руни всегда была рядом с матерью.

Мистер Уанхард также очень надеялся помочь ей. Он заказал сшить несколько платьев совершенно без каких-либо утяжек, свободного кроя и со сдержанными украшениями, чтобы Глэдис могла выходить из спальни и прохаживаться по дому в одежде, в которой могла свободно дышать и кашлять. Ко всему он узнал о множестве различных способов лечения разными травами, и помимо пилюль от мистера Чемберс, её поили отварами, от которых проходили головокружения и хоть чуточку просыпался аппетит, ко всему они не вызывали странное пугающее поведение у женщины.

Но состояние Глэдис медленно ухудшалось. Иногда она могла лежать и ничего не замечать, закрыв глаза и тяжело дыша. Несмотря на правильный рацион и контроль Руни, женщина начала стремительно терять вес. Сначала старые платья стали ей большими, а затем Энтин и Руни заметили, то у женщины впали щеки. Кожа под глазами стала синюшной, сильно выпадали волосы, локти стали острыми, а пальцы слишком тонкими. Она словно медленно превращалась в мумию.

Не выдержав приближающейся смерти миссис Уанхард, миссис Джонс написала своему сыну, и Джон вернулся из моря, чтобы успеть попрощаться с хозяйкой дома и помочь ухаживать за ней. Но он редко оказывался в её спальне, так как чаще с ней были Руни и мистер Уанхард.

14
{"b":"848343","o":1}