Шары высоких фонарей вяло рассеивали темноту, где-то рядом шумело море, точнее, пролив, обреченный принадлежать двум странам и потому носить двойное имя Ла-Манш – Английский. Или наоборот, кому как нравится. Задние огни автобуса, из которого я только что вышла на мокрый асфальт набережной, мелькнули за поворотом и пропали. Все стихло и замерло – ни живой души, лишь холодный ветер, дыхание воды, да удаляющийся шум одинокого мотора. Найдя под фонарем место посуше и посветлее, я пристроила туда чемодан и немного постояла, пытаясь успокоиться и выровнять сбившееся от волнения дыхание. Что могло случиться? Что помешало ему встретить меня? Еще вчера мы разговаривали по скайпу, и все казалось прекрасным. Или он встречал, но мы, по какому-то стечению обстоятельств, разошлись, не увидев друг друга? Это невозможно, ведь я почти час проторчала в терминале Гатвика, в зале встречающих, а он так и не появился. Если он аферист, то какой смысл в этой афере? Что можно получить с меня, немолодой женщины без гроша за душой? От иностранки из России? Либо что-то случилось, либо я совершила очередную жизненную глупость, причем глупость масштабную.

Можно было предполагать, возмущаться, сокрушаться и прочая, но факт состоял в том, что я, зрелая женщина, покинула родную страну ради рискованного союза с английским подданным, Джеймсом Монтгомери, с которым познакомилась самым популярным способом двадцать первого века – по интернету, и теперь стояла в одиночестве на пустой набережной на берегу Английского пролива, не зная, что делать дальше.

Очередной порыв январского ветра добрался до моих несчастных костей и сподвиг на действие. Наручные часы показывали московскую половину десятого, значит, по Гринвичу – полседьмого. А город словно вымер. Ни машин, ни людей. Если я простою здесь, под фонарем, всю ночь, то к утру, в лучшем случае, схвачу воспаление легких, а в худшем – на набережной найдут мой хладный труп. Умирать мне вовсе не хотелось.

Мой телефон был бесполезен, исчерпав возможности батареи и финансов. Несколько звонков, сделанных в жесточайшем роуминге, напрочь убили его активность. Нужно добраться до ближайшего места, где есть живые люди, а там будет видно, что делать дальше. Я достала из сумки листок с адресом: 3, Woodcombe Drive, который мне ровным счетом ни о чём не говорил, сунула его в карман пальто и, подцепив сумку на плечо, двинулась по набережной в случайно выбранную сторону, таща за собой чемодан. Кажется, шла бесконечно долго, останавливалась, поправляя сползающий с плеча ремень сумки, снова шла, удивляясь, что город вымер, словно все живое выдуто из него ветром. Справа шумело невидимое в темноте море. Лишь огни фонарей, что строем вытянулись вдоль пирса, кривыми зигзагами отражались в воде. Немного успокаивал свет в окнах домов, как доказательство, что жители не покинули город, а лишь спрятались от темноты и холода январского вечера. Я шла, проклиная себя, Джеймса Монтгомери и высокие каблуки сапог – вырядилась ради жениха-англичанина! Что с ним могло случиться? Сердечный приступ, авария, катаклизм? Ремень предательски сполз с плеча, я не успела подхватить падающую сумку, она плюхнулась на мокрую мостовую, смачно громыхнув, словно подала сигнал: напротив, витриной и нутром, светилась пиццерия. Я рванула к стеклянной двери, как к вратам в райский сад. Дохнуло теплом и одуряющим ароматом свежей выпечки. Я вдруг поняла, что ужасно, до тошноты хочу есть. Небольшой зал с разноцветными пластиковыми столиками, был пуст, лишь в дальнем углу сидел мужчина с кружкой в руке. За прилавком стоял другой, совсем не английского, скорее, арабского вида. Он что-то спросил, но из всей фразы я поняла лишь слово «мэм».

– Здравствуйте, – брякнула я, поздним зажиганием понимая, что говорю по-русски.

Араб уставился на меня и снова что-то сказал, а я вновь не поняла. К жизненному шоку добавился культурный.

Вздохнув по методу Бутейко, попросила араба говорить помедленней. Сосредоточившись, все-таки уловила, что заведение скоро закрывается, и что, если я хочу купить пиццу, то она будет не очень горячей.

Собравшись с мыслями, спросила, как добраться до Вудкэм Драйв.

– Вудкэм Драйв? Это далеко, возле Сент-Хелен Вуд, вы можете доехать автобусом или взять такси, – объяснил араб, сверкая черными опасными глазами.

Я купила маленькую пиццу и, осмелев, попросила продавца вызвать для меня такси. Через четверть часа напротив кафе тормознул автомобиль неведомой марки. Признаться, я вообще не разбираюсь в марках автомобилей. Водитель был черен, как этот январский вечер.

– Куда едем, мэм? – спросил он, обернувшись, когда я устроилась на заднем сиденье. В очередной раз вздрогнув от «мэм», обращенного ко мне, протянула ему листок с адресом. Он что-то пробурчал, кивнул, завел мотор и лихо рванул с места.

За окном замелькали огни окон, темные кущи деревьев, проплыла глухая каменная стена, потянулась живая изгородь, блеснула вода, отразившая свет фар – какой-то пруд или озеро, затем – железнодорожный переезд. Впервые за последние несколько часов я вдруг осознала, что нахожусь в Англии, в далекой стране, что это невероятно и было бы чудесно, если бы не та неопределенность, в которую я попала. Машина свернула ещё и ещё раз в переплетениях улиц, затем по обеим сторонам потянулись чёрные силуэты деревьев, словно мы въехали в лес.

– Куда мы приехали? – спросила я, стараясь не выдать тревоги.

– Сент-Хелен Вуд, – буркнул водитель. – Куда хотели, мэм.

Еще один поворот, свет фар вырвал из темноты табличку с надписью «Woodcombe Drive», он остановил машину и повернулся ко мне.

– Приехали, мэм.

– Спасибо. Сколько я вам должна?

– Два фунта, ночной тариф…

Значит, восемь вечера у них уже ночь? Отдала таксисту две монеты, выбралась из машины и осталась одна на полутёмной улице, с одной стороны которой тянулись какие-то заросли, а с другой, за чёрной полосой живой изгороди, виднелись силуэты домов, оживлённые несколькими тепло светящимися окнами. Что делать, если в доме номер три меня не ждут или здесь совсем нет такого дома? Ночевать на улице или стучать в первую попавшуюся дверь? Нужно попросить таксиста подождать… Мысль была верная, но запоздавшая, огни авто уже мелькнули за поворотом, и я осталась одна на ветру, в переулке под названием «Лесной овраг», о котором столько нафантазировала, старая дура. Ветер ударил в лицо, вышибая слёзы. Вытерла их уже промокшим носовым платком и зашагала вперед. Впрочем, долго идти не пришлось, через несколько шагов изгородь оборвалась, открыв дорожку, ведущую к дому. В окне на первом этаже горел свет, его отблеск падал на белую колонну, поддерживающую козырёк над входом, и на цифру 3, начертанную на ней. Свет в окне обнадеживал, я немного постояла, дрожа от холода и волнения, и свернула к дому, таща за собой чемодан – он подпрыгивал на усыпанной мелким гравием дорожке, производя неприятный скрежет. Ничего, пусть обитатели дома услышат моё приближение! Возле двери поправила шапочку, стащила перчатки, провела ладонями по загоревшемуся жаром лицу, вдохнула-выдохнула и дёрнула за шнур колокольчика. Кажется, он отдался далёким звоном где-то в доме. Я снова дёрнула шнур, но никто так и не подошёл к двери. За спиной послышались шаги или мне это показалось? Я обернулась, дёрнулась, в отчаянии схватилась за ручку двери и чуть не упала, потому что она поддалась, открывшись. За спиной ухнул порыв ветра, зашумели, зашуршали листья, что-то хрустнуло, словно сломалась ветка. Удержавшись на ногах, я замерла на секунду, затем шагнула вперёд в темноту, наткнулась на какой-то предмет, он упал, загремев, я застыла на месте и спросила:

– Это Вудкэм драйв, 3?

Никакого ответа не последовало, и я двинулась по направлению к свету, что узкой полосой падал из полуоткрытой двери. Остановившись на этой полосе, я громко сказала:

– Здесь есть кто-нибудь? Джеймс? Дверь была открыта…