Пиво в забегаловке было отвратительным, пить его Иван просто не смог - так и стоял перед полной кружкой, разглядывая кильку, лежащую перед ним на кусочке черного хлеба. Килька была украшена одиноким засохшим колечком лука и благоухала подсолнечным маслом... "Вечер воспоминаний окончен, - подумал Иван. - Пора прогуляться". Он подошел к стойке, купил бутылку "Анапы", попросил открыть, взял один бутерброд, один стакан, нахлобучил стакан на бутылку и протолкался от стойки к столику, за которым и "синяк", и Петя-носильщик теперь оба понимающе кивали друг другу перед опустевшими кружками.
- Не помешаю, ребята? - спросил Иван и, не дожидаясь ответа, поставил бутылку на стол.
Он снял стакан с горлышка бутылки и стал наливать в него портвейн. Взглянув как бы случайно на стоящих напротив него "синяка" и носильщика, он резко остановил процесс наполнения стакана и громко воскликнул:
- Петька! Ты откуда, брат?
Краснолицый носильщик очень сосредоточенно на него смотрел, нисколько, впрочем, не узнавая. За годы путешествий по портовым и вокзальным забегаловкам Петя успел обрести столько "братьев", что число их, наверное, превысило численность населения славного города Бомбея, в котором побывал он тридцать лет назад, служа тогда в советском торговом флоте.
- Мы с тобой год назад на этом же самом месте эту же "Анну Палну" пили! орал на всю забегаловку Иван, хлопая Петьку по плечу.
Носильщик счастливо улыбался, уже представляя себе, как будет пить до утра за счет этого денежного "знакомого"... А может, и дольше - если "знакомый" вырубится раньше него и даст возможность спокойно ознакомиться с содержанием своих карманов и кошелька... Он старательно напрягал память, но вспомнить новоявленного "брата" никак не мог. Однако тот держал в руках бутылку, и Петя решил-таки проявить к нему самые теплые "родственные" чувства.
- Мужики! Угощаю! - шумно радовался встрече Иван. - Каждому по бутылке! Я мигом.
Он сбегал к стойке, взял еще две таких же бутылки "Анапы" и два таких же бутерброда, все это принес и выставил на столик. В соответствии с неписаной традицией каждый распоряжался предназначенной ему бутылкой по своему усмотрению. Носильщик Петя налил половину кружки и принялся прихлебывать из нее по глоточку. "Синяк" набузовал полную кружку, но пить начал из горлышка то, что осталось в бутылке. Иван наполнил свой стакан доверху, взял его в руку, но потом поставил на столик и сказал, указывая пальцем в самый нос "синяка":
- И тебя я тоже знаю. Ты - Равиль!
- Я?! - возмутился "синяк". - Я никогда не был татарином! Ни-ког-да! - И он по своей привычке поднял указательный палец и отрицательно помахал им перед собой. - ...Нет, одно время я был евреем. Был... - Неожиданно "синяк" смягчился и утвердительно закивал головой. - Но тебя я не знаю...
- Слушай, а сейчас ты кто? - не отставал от него Иван.
- Я?! - крайне удивился тот. - Я русский. Или российский? Не знаю точно...
- Тогда давай... И за тех, и за других...
Иван поднял его кружку с вином и сунул ему в руку. "Синяка" немного покачивало, и он вцепился в кружку, как в точку опоры. Начал пить, но осилил только половину, после чего прижал кружку к щеке и так стоял, покачиваясь и глядя на Ивана. Только Иван якобы собрался выпить свое вино, как "синяк" попытался усесться прямо под столик, что было категорически запрещено теми же неписаными традициями московских забегаловок - где угодно, только не в заведении! Иван с носильщиком подхватили его под руки и потащили на улицу. "Синяк" бороздил носками ботинок асфальт...
- Давай сюда, - сказал Иван, заметив невдалеке очень соблазнительный каменный заборчик, каких в Москве не так уж много и какие привлекают всех, не рассчитывающих добежать до туалета.
На пространстве вдоль забора было действительно не слишком чисто, более того, вся обозримая территория была основательно "заминирована". Они затащили бесчувственное тело за забор, и Иван, отстранив грузчика, слегка толкнул "синяка" в спину. Тот, полетев носом вперед, влип плашмя в хорошо удобренную московскую почву.
- Ты чего?! - закричал носильщик. - Безрукий, что ли?
Иван посмотрел на Петю абсолютно трезвым взглядом, сразу вызвавшим у последнего серьезные опасения.
- Не волнуйся! Тебя я положу, где почище. Фуражку сними, чтоб не испачкалась...
- Ты чего, брат? - бормотал носильщик, пятясь назад, но фуражку все же снял.
- Я тебя раздеваю, браток, - ласково ответил Иван и слегка врезал ему левой в подбородок.
Носильщик резко дернулся назад и с глухим звуком стукнулся затылком о кирпичную стену какого-то сарая. Иван подхватил его под мышки и аккуратно усадил на землю. Затем стащил с него форменную куртку, быстро натянул ее на себя, взял из рук у Пети фуражку и, помахивая ею, двинулся в сторону Краснопрудной... Он был почти готов к свиданию с "охотниками" на Казанском вокзале.
***
В зале для транзитных пассажиров Ярославского вокзала Иван взглянул в зеркало и с удовлетворением отметил, что не может сам себя узнать. Надвинутая на глаза фуражка закрывала половину лица, во всей остальной внешности не осталось ни одной индивидуальной черты. Единственное, что могло привлечь внимание, - бляха носильщика, на которой можно было разобрать надпись: "Ярославский".
Проторчав примерно полчаса у транзитных касс и успешно отбившись от всех пассажиров Ярославского и Ленинградского вокзалов, пытавшихся его "снять", Иван услышал наконец обращенную к нему долгожданную фразу:
- На Казанский отнесешь?
- Ну! - быстро ответил Иван.
- Ну-ну! Неси! - буркнул ему высокий и толстый мужчина с совсем узкими плечами, но зато с необъятным задом. Этот пассажир пыхтел и отдувался уже только от того, что ему приходилось нести свое собственное тело. А кроме тяжелого, откормленного тела у него были еще внушительного вида чемодан, перетянутый ремнями, и спортивная сумка, небольшая, но плотно набитая. Застегнуть сумку не удалось, и теперь из нее торчали какие-то тряпки и целлофановые пакеты.
Толстяк назвал цену, на которую Иван тут же, не торгуясь, согласился. Он и представления не имел, сколько берут носильщики за свои услуги...
