– А, правда. Сегодня вечером будет такое. Вы, конечно, пойдете?

– Только из любопытства.

– Хорошо. Ваше любопытство будет удовлетворено. Этот горячий пыхтящий тип губернатор почтит бал своим присутствием; говорят, его красавица сеньора тоже будет, но я в это не верю.

– Почему?

– Он слишком боится, что один из диких американцев посадит ее на свое седло. В этой долине такое уже бывало. Клянусь святой Марией, она замечательно выглядит, – продолжал свой монолог Сент-Врейн, – и я знаю человека… только подумайте, этот проклятый старый тиран!

– О чем вы?

– Как он нас выпотрошил. По пятьсот долларов за фургон, сто фургонов – получается пятьдесят тысяч долларов!

– Неужели он все заберет себе? А как же правительство…

– Правительство! Нет, оно не получит ни цента! Он здесь губернатор, получит этот очередной взнос и будет править железной рукой. Бедняги!

– Но ведь его здесь ненавидят?

– Его и всех его людей. Бог видит, у них есть на это основания.

– Странно, что они не восстают.

– Иногда восстают, но что могут сделать эти бедняги? Как все истинные тираны, он разобщил их, заставляет ненавидеть друг друга.

– Но у него, кажется, нет большой армии, нет телохранителей…

– Телохранители! – воскликнул Сент-Врейн, прерывая меня. – Только посмотрите! Вон его телохранители!

– Индейские головорезы! Навахо! – одновременно с ним воскликнул Годе.

Я посмотрел на улицу. Мимо проходили с полдюжины высоких дикарей, завернувшихся в серапе[23]. Дикая голодная наружность, медленная гордая походка сразу отличали их от индейцев пуэбло, которые черпают воду и рубят дрова.

– Это навахо? – спросил я.

– Да, мсье, да, – ответил Годе возбужденно. – Sacre Dieu! Навахо! Проклятые навахо!

– Точно они, – добавил Сент-Врейн.

– Но ведь навахо заклятые враги жителей Нью Мексико. Как они могут здесь оказаться? Они пленники?

– Разве они похожи на пленников?

Ни во внешности, ни в поведении ничего не говорит о том, что они пленники. Они гордо шли по улице, изредка презрительно и высокомерно поглядывая на прохожих.

– Но почему они здесь? Их земля далеко на западе.

– Это одна из тайн Нуэво Мексико, о которой я вам расскажу как-нибудь в другое время. Сейчас их защищает мирный договор, который останавливает их только до тех, пока это им удобно. Сейчас они здесь так же свободны, как вы и я; на самом деле они гораздо свободней. Я не удивлюсь, если вечером мы встретим их на фанданго.

– Я слышал, что навахо каннибалы.

– Это правда. Посмотрите сейчас на них. Видите, как они смотрят на этого круглолицего малыша, который, кажется, инстинктивно их боится. К счастью для этого мальчишки, сейчас день, иначе его могли бы унести под одним из этих одеял.

– Вы серьезно, Сент-Врейн?

– Клянусь, я не шучу! Если не ошибаюсь, опыт Годе может подтвердить мои слова. А, путешественник?

– Совершенно верно, мсье. Я был пленником этого народа; не навахо, а проклятых апачей, ну, почти то же самое. Сам был свидетелем, как эти дикари сожрали… съели … одного… двух… трех … малышей, как мясо бизонов. Верно, мсье, верно.

– Это правда. Навахо и апачи во время набегов на эту долину похищают детей. И те, кто знает, говорят, что именно так большинство их используют. То ли как жертву своему богу Кецалькоатлю, то ли из любви к человеческому мясу, никто не может сказать. На самом деле, хоть они близко, о них мало что известно. Мало кому из тех, кто к ним попадает, везет так, как Годе; мало кто возвращается. Отсюда ни один человек еще не смог преодолеть западную сьерру.

– А как вы, мсье Годе, смогли спасти свой скальп?

– Pourquoi, мсье, у меня его нет. У меня нет прически. То, что янки называют волосами, изготовил цирюльник в Сент-Луисе. Voila, мсье!

Говоря это, Годе снял шляпу, а вместе с ней свои прекрасные вьющиеся волосы, которые оказались париком!

– Как по-вашему, мсье, – со смехом воскликнул Годе, – как дикари могут снять с меня скальп? Проклятым индейцам не за что держаться. Sacr-r-r!

Мы с Сент-Врейном не могли удержаться от смеха, видя, как комично изменилась наружность канадца.

– Слушайте, Годе! После этого вы должны выпить. Вот, пейте!

– Tres-oblige, мсье Сент–Врейн! Je vous remercie.

И вечно жаждущий путешественник стал пить вино, как свежее молоко.

– Идемте, Халлер. Нам нужно пойти к фургонам. Сначала бизнес, потом удовольствия, какое можно здесь найти за короткое пребывание. Но в Чихуахуа нам будет весело.

– Вы считаете, что мы туда отправимся?

– Несомненно. Здесь не нужна и четвертая часть нашего товара. Мы должны отвезти его на главный рынок. Идемте в лагерь. Allons![24]

Вечером Я сидел в своем номере, ожидая Сент-Врейна.

Снаружи донесся его голос:

– Вы готовы, мой смелый всадник?

– Не совсем. Посидите минуту и подождите.

– Поторапливайтесь, танцы уже начались. Я проходил мимо. Это что, ваш бальный костюм? Ха-ха-ха! – захохотал Сент-Врейн, видя, что я достаю синий пиджак и темные брюки в относительно приличном состоянии.

– Да, – ответил я, посмотрев на него. – А что в нем плохого? Но неужели это ваш бальный наряд?

Мой друг совсем не переоделся. Охотничья рубашка с бахромой, леггинсы, пояс, длинный нож и пистолеты – все это было передо мной.

– Да, мой денди, это и есть мой бальный наряд; и ничего другого; и если хотите прислушаться к моему совету, надевайте то, что носили в пути. Как будут выглядеть ваш широкий пояс и нож на синем пиджаке? Ха-ха-ха!

– Но зачем брать с собой пояс и нож? Вы ведь не пойдете на бал с пистолетами, прицепленными к поясу?

– А как по-вашему, я их понесу? В руках?

– Оставьте их здесь.

– Ха-ха-ха! Это было бы очень рискованно. Нет, нет. Обжегся на молоке – дуй на воду. Никто не пойдет на фанданго в Санта-Фе без шестизарядного пистолета. Идемте. Надевайте рубашку, оставьте все это и застегните пояс с пистолетами. Вот это настоящий бальный костюм в здешних краях.

– Если вы заверяете меня, что такой костюм не будет неприличным, я согласен.

– Вот синий пиджак с длинными фалдами был бы неприличным, уверяю вас.

Синий пиджак с длинными фалдами вернулся в мой чемодан.

Сент-Врейн был прав. Придя в помещение для танцев – большой зал вблизи площади, мы обнаружили в нем множество охотников, трапперов, торговцев и возчиков, все они были в своей обычной одежде. С ними смешивались пять-шесть десятков «местных» и такое же количество сеньорит, все в обычной для поблано одежде, все относятся к «низшему» классу. Но это единственный класс, который можно встретить в Санта-Фе.

Когда мы вошли, большинство мужчин сняли свои серапе, чтобы танцевать, и демонстрировали все разновидности вышитого вельвета, тисненой кожи и блестящих шляп. Женщины выглядели не менее живописно в своих ярких нижних юбках, белоснежных шемизетках и маленьких сатиновых туфельках. Некоторые были в костюмах для польки, потому что даже до этих далеких краев дошел знаменитый танец. «Слышали об электрическом телеграфе?» – «Нет, сеньор». – «Знаете, что такое железная дорога?» – «А что это, сеньор?» – «А полька?» – «А, сеньор полька, полька! Замечательный танец! Такой изящный!»

Бальная комната представляла собой длинную салу (зал) с «банкетками» вдоль стен. На банкетках в перерывах между танцами сидели танцующие, курили сигары и болтали. В одном углу с полдюжины сыновей Орфея бренчали на арфе, гитарах и мандолинах, иногда помогая музыке резкими индейскими песнями. В другом углу жаждущим горцам, заполнившим зал восклицаниями, подавали пурос и виски таос.