– Я был на эмоциях! Объясни мне, как на трезвую голову можно было спутать мою сестру с очередной шлюхой?!

– Да вот так! В темноте бабы не очень-то различаются. А я неделю не спал, дела в Эмиратах заканчивал. Пропустил стакан вискаря за твоего мелкого, и меня к чертям срубило. Кстати, поздравляю.

Марат вскидывается. Светлеет.

– Спасибо. Он… чудо. Настоящее чудо.

Молчим какое-то время. Панаев весь в себе и в воспоминаниях. А я в разорванных чувствах. Черт его знает, как такое дерьмо случилось. И ведь уже не отмотаешь назад. Так, как прежде, уже никогда не будет. Того, что придется оставить в прошлом, мне бесконечно, нестерпимо жаль. Жаль моей дружбы с Маратом. Настоящей такой пацанской дружбы. Чувства братства и сопричастности. Всего того, что было на этих чувствах завязано и составляло значительную часть меня. Можно, конечно, сделать вид, будто ничего не случилось. Но не тот я человек, чтобы играть отведенную роль или заниматься притворством. Реакция Панаева была однозначной. И она ужасно меня задела. Значит, я абсолютно, полностью ему доверял, а он все это время оставался на стреме? Типа, ну, мало ли чего ждать от чувака с таким прошлым, как у меня? А я ведь, сука, всерьез полагал, что хоть он-то в меня поверил. Ошибся и тут. Наивный дурак.

– Значит, Лала пришла к Антону? Он… что, он ей какие-то авансы давал? Что тут вообще происходило, пока меня не было?!

– Ты у меня спрашиваешь? Узнай у сестры, что в ее голове творится.

– Ее жених разорвал помолвку. Слышал?

– Нет. Я в тот момент выслушивал, какая я мразь. Твой отец, кстати, был очень красноречив.

Скручиваю крышку с бутылки и делаю несколько жадных глотков.

Это задело тоже. Пусть я всегда догадывался о том, что из всех друзей Марата для его родителей я был наименее приемлемым. И это мой косяк, что я в какой-то момент забылся. Поверил в искренность улыбок. Прикипел. Самонадеянно включил себя в их круг. Возомнив едва ли не членом семьи.

– Извини его. Он… ты же знаешь, как нелегко им далась Лала. Ее очень любят. Очень. Понятия не имею, что теперь делать. Если она пришла к Антону и по пьяни вас перепутала… Господи, это просто убьет их. – Марат прячет лицо в ладонях.

– Так не говори про Антона, – пожимаю плечами. – Вали все на меня.

– В смысле? – отводит руки.

– Ну а что? Обо мне они всегда были невысокого мнения, зачем еще портить карму Дубине?

– Это не так, Назар, – сожаление в голосе Марата я слышу не впервые за время этого разговора, но сейчас оно почти осязаемо. Что ж так тоскливо-то?

– Так. Да и похер. – Салютую бутылкой, типа мне дела нет до того, как ко мне относятся. Вранье! Ну, какое же вранье! Уйти бы. Скорее уйти.

– Ты ошибаешься. Впрочем, сейчас не время об этом спорить.

– Значит, поговорили? – с надеждой смотрю на дверь.

– И да, и нет. Осталось самое главное.

– Так давай ближе к делу тогда.

– Понимаешь, как бы там ни было, факт есть факт. Лала лишилась с тобой невинности, и это ее погубит…

– Мне жаль.

– … если ты ее не спасешь.

– Говори, что я могу сделать.

Назар – супергерой. Ага. Самому, блин, смешно. Меня уже в такую грязь втоптали, а я все жопу рву. Вот какого черта?!

– Женись на ней.

– Запросто, – киваю, но потом до меня доходит смысл слов, и я, выпучив глаза, протягиваю: – Чего-о-о?

– Лала теперь – порченый товар, – Марат морщится. Ему самому неприятно, как это звучит. – Никто из наших на ней не женится. Но ты можешь спасти и ее, и нашу семью от позора. Еще не поздно.

Я открываю и закрываю рот.

– Ты хоть понимаешь, о чем меня просишь?

Марат вскидывает тяжелый взгляд.

– Поступить по чести?

Да блядь! Это же чистая манипуляция. Я это знаю. Он это знает. Более того, он как никто другой знает меня. Это знание как струна, натянутая между нами. И я, пожалуй, никогда еще так остро не ощущал ее, как сейчас, когда она максимально оттягивается и рвется со свистом. Говорят, что самую сильную боль нам причиняют близкие, те, кому мы как себе доверяем, ведь они точно знают, где твоя броня тоньше. Панаев прицельно палит в десяточку. Больно…

– Она же даже не ко мне пришла, – цежу сквозь зубы. – Она не меня хотела.

– Лала сама не знает, чего хочет, Назар. Неужели ты этого не понял? Она маленькая. Ты ее под себя воспитаешь. Ищи в случившемся плюсы.

– Какие, мать его, плюсы? Ты серьезно вообще? Я женюсь, или кого-то удочеряю? Что-то я уже, брат, запутался.

Марат тяжело вздыхает. Конечно, его тоже все порядком достало, но не я же в этом всем виноват!

– Ты не стремился к браку. Я понимаю. Но тебе тридцать четыре, Назар, когда, как не сейчас, жениться? Где ты найдешь лучшую партию? Ну не в своих же клубах! Лала хорошая девочка, чистая. Да, не без особенностей, свойственных юности. Да, немного разбалованная, признаю. Но не гнилая. Она сумеет стать тебе достойной опорой, у нее перед глазами был отличный пример. Ее готовили для того, чтобы она стала верной и любящей женой при муже, как любая другая кавказская девочка. Вы сможете создать крепкую семью и родить детей. Я уверен, что это возможно.

– А любовь, видно, потом придет? – не могу его не подколоть.

– С чьей стороны? – не остается в долгу Панаев. Мы лупим, лупим друг друга… – Не получится – разведетесь. Хуже от этого уже никому не будет.

Ну да. Охренеть. Почему бы не жениться, если потом можно развестись?

– М-да-а-а.

– Так каким будет твой ответ?

– Ну, я же человек чести, Марат, – ерничаю. – Конечно, я поступлю так, как должен.

Панаев прикрывает глаза. В его позе проскальзывает облегчение.

– Спасибо тебе. Ты настоящий друг, Назар, правда.

– Жаль, что, как оказалось, я не могу сказать о тебе того же.

– Назар, – морщится. – Ты просто не понимаешь. У тебя нет сестры… Меня повело, да. Я ошибся. Друзья тоже иногда ошибаются. Я прошу у тебя прощения. Что ж ты такой идеалист?

– А ты? Что ж ты так легко поверил в самое худшее?

– Мне жаль. Очень жаль, друг.

– Проехали.

Я отвожу взгляд, потому что не в силах на него смотреть, и уйти не в силах. Не уверен, смогу ли хоть когда-то это «проехать», но абсолютно точно я не готов поставить крест на нашей дружбе вот так сразу. К счастью, Марат меняет тему.

– Предлагаю небольшое торжество в узком кругу, скажем, восемнадцатого.

– Ты хочешь сберечь честь сестры или окончательно ее опозорить? – хмыкаю я.

– В каком смысле?

– Небольшое торжество? Как будто вы хотите скрыть что-то постыдное?

Марат задумчиво щелкает пальцами:

– А ты что предлагаешь?

– Достойный праздник.

– Ладно. Один хрен уже все заказано и оплачено. Можем и так.

– Нет.

– Нет?

– За свою свадьбу я заплачу сам. И сам ее организую. С меня хватит чужой невесты, не впаривай мне еще и это.

– Справедливо. Но мероприятие такого уровня быстро не организовать!

– Я постараюсь.

Что-что, а организовывать праздники я умею.

– Тогда осталось поговорить с отцом. Он будет не в восторге, предупреждаю сразу.

– Разве не нужно прежде обсудить нашу свадьбу с Лалой?

– Нет. Это лишнее. Она лишила себя возможности выбирать. И прекрасно это понимает. Давай лучше поторопимся, Афина меня, наверное, уже потеряла. Я-то переодеться заехал, а тут… – рубит рукой.

Отец Лалы не то что не в восторге от моего предложения, он в тихом ужасе. Разговаривает со мной через губу, брезгливо морщась, будто перед ним кусок дерьма, а не состоявшийся во всех отношениях мужик, которого любой другой отец на его месте был бы счастлив принять в семью. Мне хочется развернуться на пятках и уйти, но я, блядь, стою и каюсь. Мало того что за себя, так еще и за Лалу. Типа, нас так захватили чувства, что мы потеряли голову. Простите, пожалуйста. Виноваты. Постараемся все исправить.

– Воспользоваться глупой девочкой… Под крышей тех, кто тебе доверял… – цедит Марат Арзасович, качая головой, будто в попытке утрамбовать в ней сам этот факт. Не понимаю, откуда у меня берется выдержка, чтобы в ответ не огрызнуться. Происходящее чудовищно несправедливо. Видит бог, я с трудом держусь, каким-то чудом этот разговор заканчивая с честью. И самое смешное в этом то, что я ведь до конца даже не понимаю, на кой мне оно все сдалось. Только лишь бы окончательно не потерять друга? А был ли он у меня вообще?..