Медсестра спросила, не нужна ли ей помощь.
— Ие, кекко десу, — быстро ответила Рэйко. — Гомэн насай. Икимасёу[10].
Медсестра, с недоверием взглянув на нее, поспешно ушла. Рэйко поплелась к ярко светящейся надписи «пожарный выход», огляделась и, удостоверившись, что ее никто не видит, шмыгнула на лестницу.
Она осторожно ступала по шероховатым, высоким ступеням, поддерживая левой рукой живот. Ее матка была центром бешеной активности — малыш толкался и кувыркался. Когда она добралась до восьмого этажа, охранник уже поднялся со своего табурета ей навстречу.
— Могу ли я вам чем-нибудь помочь? — спросил он в недоумении.
«Конечно, уважаемый сэр, — с сарказмом подумала Рэйко. — Пожалуйста, будьте так добры, позвольте мне пройти в эту дверь и потом забудьте, что вообще меня видели».
Он нахмурился. Дважды он пытался открыть рот и останавливался. Его смущенное изумление скоро передалось Рэйко; заморгав, охранник повернул ручку двери и распахнул перед нею створки.
— Доузо… охайри кудасай…[11]
— Ээ, хаирасете итадакимасу[12], — задыхаясь, ответила она. Пошатываясь, Рэйко прошла, не дыша, в дверной проем, а когда дверь за нею закрылась — вздохнула свободно.
Там, на лестничной площадке, она почувствовала, что у нее изнутри исходит нечто волшебное, какая-то колдовская сила. Ребенок ощутил, что ей тяжело, и помог ей… наверняка, не догадываясь, о том, что делает. Он помог ей, потому, что ей это было совершенно необходимо.
Любовь. Она всегда верила, что любовь бесконечно сильнее всех этих холодных металлических приборов, которыми так гордятся люди. Тем более любовь матери и ребенка.
«Надо узнать, что здесь происходит, — подумала она. — Я должна».
К счастью, в больнице было только одно кольцо охраны, видимо владельцы заведения считали, что символического ограждения вполне достаточно. При других обстоятельствах и этого было бы слишком много.
Поэтому Рэйко не нужно было проявлять особенного проворства или красться по палатам. Коридоры были пусты, а несколько дежурных даже не смотрели в ее сторону, беседуя на профессиональные темы. Она оставалась незаметной. Она подошла к большому окну, выходящему в коридор. Знакомые коконы новорожденных в белых колыбельках, контрольные приборы, скучающая медсестра за чтением газеты.
Малыши.
Они выглядят достаточно здоровыми, подумала она, собираясь улыбнуться. Оказалось, что никаких монстров здесь нет, только розовые малыши, каждый как крохотный, пухленький Будда… или как тот английский премьер-министр Черчилль.
Однако готовая распуститься улыбка Рэйко увяла, когда она заметила, что дети почти не двигаются. И тогда она увидела, что каждый из них подключен к электродам и к кабелю. Провода вели к нагромождению машин у дальней стены.
Компьютеры. И младенцы с широко раскрытыми глазами, лежащие почти без движения.
— Вакаримасен, — застонала Рэйко, качая головой. — Не понимаю!
15
На табличке у двери было написано «Сукимура». Рэйко прислушалась, и не услышав никаких голосов, проскользнула внутрь.
— Рэйко-сан!
Женщина в кресле выглядела хорошо, полностью оправившейся. Она поднялась и подбежала к ней.
— Рэйко-сан, что вы здесь делаете? — говорила она, держа ее за руки. — Нам сказали…
— Нам? Здесь и остальные? И меня, когда придет время, тоже будут здесь держать?
Госпожа Сукимура кивнула и отвернулась.
— Они добрые. Мы… нам разрешили ухаживать за своими детьми, пока они работают.
«Работают». Рэйко пыталась осмыслить это слово.
— Но как же родовая травма… она должна вернуть им невинность! Они обещали…
— Они нашли метод, чтобы этого избежать, Рэйко-сан. Наши дети все родились умными. Они инженеры и работают на благо империи. Нам сказали, что об этом знают даже во дворце, настолько это важно.
Рэйко была в ужасе.
— Они что, собираются держать их на проводах всю жизнь?
— Ах, нет-нет. Врачи говорят, это им не повредит. Говорят, что с нашими сыновьями все будет хорошо. — И все-таки, хрипота в голосе выдавала истинные чувства госпожи Сукимуры.
— Но, Изуми-сан, — спросила Рэйко, — что же тогда плохо?
— Так нельзя! — Старшая женщина плакала. — Мужчины говорят, мы глупые, суеверные женщины. Они говорят, что у малюток все в полном порядке, они здоровы… что они будут жить нормальной жизнью. Но, ах, Рэйко-сан, у них нет ками! У них нет души!
Рэйко испытывала нестерпимую душевную муку. «Нет, это не может быть правдой. Я чувствую ками своего ребенка. Несмотря на все, что он пережил, он остался человеком!»
В коридоре послышались шаги, у двери раздались голоса.
— При рождении… — Госпожа Сукимура говорила хриплым, ужасающе покорным голосом. — При рождении… их души переводят в… в программу.
Дверь открылась. По комнате зазвучали грубые мужские голоса. Она почувствовала руки на своих плечах. Она закричала: «Ие. Ийе!»[13] Но не могла ослабить хватку. Руки выволокли ее из комнаты.
«Рэйко-сан!» — услышала она крик подруги до того, как дверь окончательно защелкнулась. Сильные руки. Игла.
Рэйко закричала, но это было сильнее всякого физического сопротивления.
16
Мелкая дрожь, вызванная введенным лекарством, скоро перешла в конвульсии, которые превратились в сильнейшие схватки. Рэйко звала Тецуо, прекрасно зная, что даже если суровые представители министерства позволят ему прийти, то обычаи не подпустят его. Схватки участились, заставляя маленькую жизнь внутри толкаться в волнении.
Ввели новую дозу. Машины устремились в ее матку. Она знала, что эти умные приспособления предназначены для предотвращения наступления неведения, этой ненавистной врачам «родовой травмы». Во что бы то ни стало они хотели предотвратить ее. Им нужно было, чтобы ребенок появился на свет умным.
О, когда же они поймут, к своему сожалению, что совершают на самом деле, какие силы они развязывают. И даже если бы она могла говорить, ее не стали бы слушать. Они должны были сами осознать это.
В бреду Рэйко поворачивала лицо то направо, то налево, прислушиваясь к голосам, которых, похоже, в операционной кроме нее никто не слышал. Они доносились со всех сторон, в гудении ламп, в шипении аппаратов искусственного дыхания.
Духи глядели из машин и смеялись ей в лицо, некоторые — простые — были в виде вспышек света и разрядов, другие, более сложные, проскальзывали в электронных вихрях микропроцессоров. Ее окружили призраки. Это сама ками шептала, несмотря на свои компьютерные оболочки.
Как глупо с их стороны думать, что можно отменить мир духа. Рэйко вдруг сама эта идея показалась обыкновенным самодовольством. Конечно, ками может приспособиться ко всему, к любым требованиям времени. Духи найдут себе дорогу.
Теперь они на свободе в огромной сети, и лишь ждут своего часа. Они отомстят.
Призраки хомячков… призраки младенцев…
Она чувствовала своего сына. Сейчас он думал так напряженно, как не предусматривала ни одна программа.
Снотворное парализовало ее, и руки-щупальца переключились на другие мерзости. От схваток затуманилось все вокруг. Сквозь туман ее слез проносились ослепительные ленты Мебиуса и муаровые узоры. Откуда ей известны названия этих вещей, если она никогда об этом не слышала? Рэйко некогда было удивляться. Слова пришли сами.
— Транспортация… локационная кодировка координат… — шептала она, облизывая сухие губы, — нелинейные перемещения….
И потом возникла бутылка не с одним, а с двумя отверстиями… или вообще без… сосуд, внутренняя часть которого снаружи.
Теперь Рэйко напрягалась, чтобы понять, что значит «снаружи».
Руки, казалось, не замечали или игнорировали призраков, слетавшихся к ней из ослепительного света. Эти свирепые духи смеялись над ее болью и над тем, что внутри нее, тоже билось над разгадкой.
Следующий спазм скрутил Рэйко. Головокружение одолевало ее. Ужас, заставляющий сосредоточивать все силы… предельная сконцентрированность на одной задаче: превратить теоретические знания в практические умения.